Рассказ ветерана
— Я до сих пор помню тот страх, — Михаил Петрович вертит в руках потертую фотографию. — Не от американских "Сейбров". К чертям собачьим "Сейбры"! Страшнее был момент, когда в пылу боя чуть не крикнул по-русски. Один такой выкрик — и международный скандал обеспечен.
На снимке — летчики возле МиГ-15 без опознавательных знаков. Лица размыты — не временем, а специально затерты при проявке. Люди-невидимки. Призраки.
Начало
Осень 1951 года. Война в Корее в самом разгаре. СССР официально в ней не участвует — это противостояние между Северной и Южной Кореей, в которое США ввязались открыто, а мы... мы соблюдаем политес. На бумаге, по крайней мере.
— Нас собрали ночью, — рассказывает Михаил Петрович Карелин, бывший летчик-истребитель. — Построили, зачитали приказ. Добровольцы, шаг вперед! Мы шагнули всем полком — кто же откажется? А потом начался этот театр абсурда.
Театр заключался в полной смене личности. Летчикам выдали китайскую форму, китайские документы, китайские имена. Учили базовым фразам на китайском. Заставили сдать документы, письма, фотографии — всё, что могло указывать на советское происхождение.
— Помню, как мой друг Серега Волков стал "товарищем Ли". А я — "товарищем Чжао". И вот стоим мы, два рязанских мужика, пытаемся выговорить друг другу китайские приветствия, и ржем, как кони. А особист смотрит волком — не до смеха ему.
Полная секретность
В Корею добирались тайно. Ночные перелеты, конспиративные аэродромы. По прибытии — полная изоляция от местного населения. Жили в отдельных городках, обнесенных колючей проволокой.
— Нашу базу обозначали просто: "N-ский аэродром". Даже между собой старались не называть реальных мест. Американцы прослушивали радиоэфир, анализировали каждый чих.
Основным правилом была радиотишина. Переговоры в воздухе — только на китайском или корейском, только необходимый минимум. За нарушение — трибунал.
— Мы придумали язык жестов, — улыбается Михаил Петрович. — Покачивание крыльями, различные маневры вместо слов. Понимали друг друга без радио. А если нужно было что-то сказать, корейский "ведомый" делал это за нас.
Американцы не были дураками
Они быстро заподозрили неладное.
— Видите ли, летный почерк — это как подпись, — объясняет Карелин. — Советская школа пилотирования сильно отличалась от китайской. Мы использовали другие маневры, другие тактики. Приемы, отточенные в боях с немцами.
"Янки" начали охоту за доказательствами. За поимку русского пилота предлагали 100 000 долларов — сумасшедшие по тем временам деньги.
— Был случай, когда наш летчик, Колька Шеин, подбил "Сейбр", а тот, падая, зацепил его самого. Пришлось катапультироваться над вражеской территорией.
Михаил Петрович замолкает, отпивает чай. В его глазах — отголосок далекого страха.
— Колька три дня прятался в лесах. Документы сжег. Пистолет оставил на один патрон — для себя. Американцы с собаками прочесывали каждый куст. А мы ничем не могли помочь — официально его не существовало.
Призрак на "Призраке"
— Китайская форма натирала шею, — вспоминает Михаил Петрович. — Непривычный крой, грубая ткань. И постоянное ощущение фальши. Знаете, как в детстве, когда играешь в шпионов? Только тут игра взрослая, и ставки — жизни тысяч людей.
Самолеты перекрашивали, затирали заводские номера. Советские техники, обслуживавшие машины, тоже носили китайскую форму. Запчасти привозили ночью, без маркировки.
— Мой МиГ я назвал "Призраком". Командир ругался — не положено давать имена, это же не американский фильм! Но для меня это было важно. Самолет без опознавательных знаков, пилот без имени — хоть что-то должно быть настоящим.
Письма домой
Особую проблему представляла связь с домом. Письма проверялись трижды — особистами в части, военной цензурой и еще раз перед отправкой.
— Я писал жене, что служу на Дальнем Востоке, охраняю границу. Никаких деталей. А она, умница, догадывалась. Однажды прислала письмо: "Береги себя, где бы ты ни был. Не рискуй напрасно". И вложила вырезку из газеты про Корею. Намек поняла.
Гораздо хуже приходилось, когда летчики погибали. Родственникам сообщали, что их сын или муж погиб при исполнении секретного задания. Где, как — никаких подробностей.
— Мой ведомый Васька Литвинов не вернулся из боя в феврале 52-го. Видел, как его подбили, как он пытался дотянуть до линии фронта. Не смог. Его матери написали, что он погиб при испытании новой техники. Даже похоронить толком не смогла — "закрытый гроб".
Провокации
Американская разведка не оставляла попыток раскрыть советское присутствие.
— Они устраивали провокации, — рассказывает Карелин. — Как-то раз американский пилот, подлетев ближе, вдруг начал кричать по-русски в открытый эфир: "Эй, Иван, выходи драться один на один!" Мы молчали, конечно. А один наш шутник попросил корейского ведомого передать на ломаном английском: "Иван в отпуске, вас приветствует товарищ Ли".
Но были и более серьезные инциденты.
— В апреле 52-го они сбили МиГ и высадили поисковую группу, чтобы захватить пилота. Он успел катапультироваться и уйти в горы. Трое суток наши спецгруппы, переодетые в форму китайской армии, прочесывали район. Нашли его первыми, буквально за полчаса до американцев.
Быт "невидимок" был спартанским
Никаких фотографий, никаких дневников. Даже письма домой писали так, чтобы по ним нельзя было определить местонахождение.
— Мы выработали свой жаргон, — улыбается Михаил Петрович. — "Огурцы" — это были американские истребители. "Помидоры" — бомбардировщики. "Собирать урожай" — сбивать самолеты. Письмо выглядело невинно: "Дорогая, сегодня собрал три огурца. Агроном меня похвалил".
В редкие минуты отдыха летчики все же оставались собой.
— Однажды на Новый год мы не выдержали. Сняли эту чертову китайскую форму, достали спрятанную гармошку и запели русские песни. Особист чуть в обморок не упал, когда услышал. Орал потом, что мы всю операцию под угрозу ставим. А нам хоть на час, но хотелось побыть самими собой.
Правда посередине
За время корейской кампании через 64-й истребительный авиакорпус прошло более 70 тысяч советских военнослужащих. Летчики, техники, обслуживающий персонал — все под чужими именами.
— Самым обидным было то, что наши победы записывали на счет корейских или китайских ВВС, — вздыхает Карелин. — Мы были невидимками не только для врагов, но и для истории.
По официальным советским данным, наши пилоты сбили почти 1100 американских самолетов. США признают потерю лишь около 80 машин в боях с МиГами.
— Правда где-то посередине, — считает Михаил Петрович. — Мы, конечно, приписывали себе победы — кто ж в горячке боя точно подсчитает? Но и американцы сильно преуменьшали. Я лично сбил семерых. По документам же у меня только три победы.
После войны
Когда война закончилась, советских летчиков также тайно вывезли обратно в СССР. Награждали скромно, без огласки. О подвигах нельзя было рассказывать даже близким.
— Мне вручили орден Красного Знамени в кабинете командира полка. Без фанфар, без фотографий. Сказали держать награду дома, не носить. Только в 70-е годы разрешили надевать на День Победы.
Михаил Петрович бережно разглаживает уголки старой фотографии. На обратной стороне — полустертая надпись карандашом: "На память о службе на Н-ском объекте. 1952 г."
— Знаете, что самое странное? Часть меня до сих пор там, в том времени, когда я был китайским "товарищем Чжао". Иногда просыпаюсь ночью от рева двигателей, от крика в наушниках на ломаном китайском: "Внимание, огурцы на девять часов!"
Официально СССР признал участие своих летчиков в Корейской войне только в 1990-х годах. К тому времени многих из них уже не было в живых.
— Нам говорили: "Вы спасли мир от третьей мировой". Может, и так. Но какой ценой? Ценой нашей настоящей истории. Нашей идентичности.
Карелин замолкает, задумчиво глядя в окно.
— Самое тяжелое было не враги, не опасность. Тяжелее всего было чувство раздвоения. Ты вроде и герой, и в то же время — никто. Тебя официально нет на той войне. Твоих подвигов нет. И сказать о них нельзя.
Он усмехается:
— Представьте: встречаю однажды в санатории американского ветерана. Разговорились. Он хвастается, как воевал в Корее, сбивал "коммунистические МиГи". А я сижу и улыбаюсь, зная, что, возможно, именно я его подбил в том бою над Ялуцзяном. Но сказать не могу. Секретность, будь она неладна.
Сегодня истина постепенно пробивается сквозь толщу секретности и дезинформации. Рассекречены документы, изданы мемуары. Но все равно история "призраков" корейского неба остается во многом белым пятном.
— Нас становится все меньше, — тихо говорит Карелин. — Тех, кто помнит, как это было на самом деле. Кто носил чужое имя и чужую форму. Кто воевал в тени истории.
Он осторожно убирает фотографию в старый конверт.
— Знаете, иногда я думаю: может, мы действительно были призраками? Невидимыми воинами, которых не должно было быть в том небе. Но мы были. И сделали то, что должны были сделать.
Михаил Петрович улыбается:
— И пусть наши имена не высечены на мраморных досках, зато они написаны в небе Кореи. Невидимыми чернилами, но навсегда.
Не забудьте подписаться на канал, чтобы узнать что же было дальше и почитать другие публикации.
Понравился рассказ? Можно поблагодарить автора 👇👇👇👇👇👇👇