— Девушка, я же вам уже сказал, нельзя, — отбривает меня солдатик на входе. — Без допуска — ну никак.
— Да вы поймите, я же не просто девушка, я жена! — умоляюще льну к забору, будто так смогу протиснуться сквозь решётку. — Он ранен. Мне просто нужно узнать, как он!
Паренек смотрит на меня с усталой, почти извиняющейся строгостью. Он примерно мой ровесник. Щёки обветрены, рука привычно лежит на автомате, как будто это не оружие, а часть его тела.
— Правила для всех одинаковые, — говорит он чуть мягче. — Даже если вы жена. Особенно если вы жена. Вас и быть-то тут не должно. Уезжайте по-хорошему. Пока никто не увидел вас.
— Ну как же я могу вот так уехать? — едва не реву я. — Я ведь такой путь сюда проделала и он совсем близко теперь. А я уеду? Дайте хоть узнать что с ним и я тут же убегу!
— Не положено! — отрезает он упрямо. — У нас тут поток. Раненых много. Списки закрытые. Если нет подтверждённого допуска, извините, барышня.
Я отшатываюсь от калитки, судорожно вдыхая. Руки дрожат, лицо горит.
***
Слушайте аудиокниги неделю за 1 рубль 🎧
***
Меня действительно не пустят к нему?
Я проделала весь путь на попутках, две пересадки, день в дороге — и теперь нас разделяет всего-то какой-то забор?
И я как назло никак с ним связаться не могу. Почти месяц он на связь не выходил, и вот наконец три дня назад звонок от его командира. Назвал мне номер госпиталя и велел теперь им трубки обрывать, лишь бы от него отстала.
Я и обрывала, просила мужа позвать. А они как этот вот — не положено. Как же бесят!
Одному командиру у них все положено. Тот хоть трубку не бросал ни разу.
Кстати…
Я выхватываю из кармана телефон и быстро нахожу нужный номер.
Хасанов. Тот самый командир, которому я в ожидании мужа оборвала телефон.
Пальцы дрожат, я наконец слышу гудки, а затем:
— Ну что опять? — в трубке звучит уставший баритон, успевший мне надоесть, пока я искала мужа.
— Здрасте, Рустам Дамирович. Я извиняюсь. Это жена капитана Зорина вас беспокоит.
— Я понял, — выдыхает кажется раздраженно. — Что еще случилось?
— Я... это… я тут приехала. У госпиталя стою, но меня не пускают.
Пауза кажется просто бесконечной. Я уже хочу было переспросить слышит ли он меня, но наконец:
— В смысле — у госпиталя? — голос ровный, но в нем появляются пугающие нотки.
— Ну... я приехала, — выдыхаю едва слышно, чувствуя, что у меня от его изменившейся интонации ноги почему-то подкашиваются. — Вы же… вы сами сказали, что он ранен и здесь. А он не отвечает. Ни на звонки, ни на сообщения. Я решила — ну, просто приехать. Узнать.
— Как приехать?
— Меня подвезли. Эм… Попутка.
Пауза.
— Кто посмел? Фамилия!
Пу-пу-пу. Кажись зря я ему вот так во всем сама призналась. А-то ведь еще покажет кому из-за меня?
— Д-да я же не спрашивала, — отмахиваюсь я. В конце концов он же меня пытать не будет, чтобы выяснить имя добродетеля, который меня сюда доставил. — Просто... пустите меня к мужу, а? Я умоляю вас. Мне нужно знать, что с ним. Я больше не могу так.
В трубке слышен грозный выдох, больше похожий на рык.
— Ну, Рустам Дамирович, я вас очень прошу, — уже начинаю всхлипывать, понимая, что не могу уехать, ну повидав мужа.
— Отставить слезы! — командует твердо. — Наслушался уже, — фыркает. — Всю душу мне уже вымотала! Ожидайте.
Он сбрасывает. А я отнимаю телефон от уха и непонимающе вглядываюсь вдаль за забор.
Значит пустят меня к мужу? Или его самого ко мне приведут? Это было бы лучшим вариантом, ведь это будет значить, что он и правда в порядке, раз на своих двоих выйдет ко мне. Но лишь бы увидеть его! Убедиться, что он в порядке!
Господи, пожалуйста.
И наконец я слышу шаги.
Твёрдые. Уверенные.
Отыскиваю взглядом кому они принадлежат. Незнакомый мне мужчина приближается к забору. Высокий. Хмурый. Военный до кончиков пальцев. Перемотанное плечо, перевязь через грудь.
Солдатик без лишних слов открывает перед ним калитку, выпуская мужчину ко мне.
Он останавливается в шаге. И смотрит так строго-оценивающе сверху вниз. Как на нашкодившего ребенка, которого выпороть мало. И дышит так зло, что мне становится не по себе.
— Совсем больная? — вдруг цедит.
И я узнаю этот голос.
Командир мужа. Так он тоже здесь?
А, ну точно. Плечо же перемотано. Видимо тоже ранен.
Я киваю в ответ на вопрос. У меня уже нет сил играть в достойную. Нет сил объяснять. Слёзы застят глаза:
— Мне нужно увидеть его, — всхлипываю. — Я не могу уехать…
Он смотрит долго.
Глаза у него светлые, колючие как лед.
Щёлкает языком, будто сдерживает раздражение, потом кивает — резко, по-военному:
— За мной.
Разворачивается и идёт обратно в калитку. А я — за ним. Без вопросов. Без воздуха в лёгких. Будто на допрос. Ведь совсем не знаю, что пеня теперь ждет. А вдруг Виталика из-за меня накажут? Как-то я об этом сразу не подумала. Вот дура.
Однако назад дороги нет.
Мы уже входим в здание госпиталя.
Командир идёт быстро, шаг у него чёткий, ровный, даже с перемотанным плечом. Не сутулится, не прихрамывает, будто ранение — пустяк.
— В-вы только Виталика не наказывайте, — шепчу, пытаясь нагнать мужчину. — Он же не знал, что я приеду. Это я сама. Только я виновата.
— Как адрес нашла?
— Ну так вы же номер госпиталя мне дали. Вот я у них и спросила.
— И они так просто ответили? — с сомнением спрашивает он.
— Не просто, — признаюсь, пожимая плечами. — Но вы же знаете, я могу быть… эм… настойчивой.
— Назойливой, — фыркает и мне кажется он ухмыляется, но увидеть не могу, потому что отстаю от него на полшага: — Повезло Зорину с женой, конечно. С такой и умирать не захочется — из-под земли достанет.
— Кому умирать? — пугаюсь я.
— Никому, — отмахивается. — Так, к слову просто. А номер госпиталя я не для этого давал, — бросает он негромко, не оборачиваясь. Голос хлёсткий, без интонаций. — Достаточно было позвонить и узнать о его состоянии. Но никак не тащиться сюда.
Я снова нагоняю его и шепчу:
— Простите… я просто… он же просто сам на связь не выходит. Видимо телефон потерял. И в госпитале его к телефону отказываются звать. Вот я и…
— Всей комендатуре телефоны оборвала, — рокочет сквозь зубы. — Из-за своего мужика, блин.
Сжимаюсь. Глазам горячо, и сердце, как будто прыгает через ступеньки.
— Из-звините. Я не хотела мешать. Просто всполошилась…
— Не хотела — не ехала бы! — он оборачивается на секунду, глаза сверкают. — Знал бы, что притащишься — ни за что бы не сказал где он. Пожалел дуру. Я бы и сам не знал где он, если бы не загремел сюда вместе с твоим придурком, пока вытаскивали его.
Так он тут из-за Виталика. Он его спасал.
Поджимаю губы, чтобы не расплакаться от благодарности.
Я виновата. Действительно виновата. Он ведь ранен. А тут со мной возиться приходится.
— Простите… — шепчу искренне. — Спасибо вам. З-за… Виталика.
Он морщится так, будто я ему в душу грязью плеснула. Конечно, лучше бы проблем ему не доставляла. Но разве я могла не приехать к мужу.
— При себе оставь благодарности, — отрезает тихо. — На мужа посмотришь — и пулей обратно. И чтобы я тебя больше здесь близко не видел. Поняла?
Я киваю.
Он снова идёт вперёд, чеканя шаги по коридору. Кто-то из младшего персонала здоровается с ним шёпотом, кто-то просто сдержанно кивает — видно, уважают.
— Еще раз подобное повторится — я твоему благоверному такую взбучку устрою, чтобы жену воспитывал как следует, — цедит он тихо.
— Я же не ребенок, чтобы меня вос… — прикусываю язык, стоит ему бросить на меня строгий взгляд. Ой. Забылась. Характер свой поганый сейчас бы засунуть куда подальше, вместе с языком. — То есть… Больше не повторится, честно… — бормочу виновато. — Я просто испугалась. Больше так не будет. Никогда.
Командир останавливается перед дверью, на которой криво приклеен лист с фамилией:
— Здесь твой благоверный. Живее всех живых, — с этими словами он толкает дверь.
Она открывается резко, с характерным хлопком — и будто весь воздух вылетает из коридора.
Я замираю на пороге. И будто не сразу понимаю, что я вижу. А потом понимаю.
И в голове поднимается какой-то гул, будто меня контузило. Он.
Мой Виталик.
Живой. Целый. Голый.
Лежит на больничной койке... с медсестрой.
И даже не замечает, что дверь открылась.
В моей голове будто что-то трескается. Кажется это моя картина мира крошится на осколки. Всё внутри обрывается. Я даже звука издать не могу, будто онемела от боли…
Зато командир может:
— Зорин, ты вообще уже…
Стою на пороге, хватаясь за дверную раму, потому что ноги вдруг становятся чужими, ватными.
Картинка перед глазами размывается, пульс грохочет в висках, будто там кто-то методично и жестоко бьёт молотом. Внутри всё обрывается, проваливается куда-то глубоко вниз — и там, на самом дне, начинает жечь ледяной огонь унижения и боли.
— Зорин, ты вообще?! — от жесткого голоса командира все присутствующие вздрагивают.
Кроме меня.
Меня теперь не напугать грубостью, ведь худшее, что могло — уже произошло. Я просто остолбенела от шока, поэтому даже дрожать не могу. Просто стою как каменное изваяние и даже сбежать не в силах.
Командир резко шагает вперёд, закрывая своим широким плечом то, что я больше не могу видеть.
Даже вздохнуть нормально не могу. Мне словно ударили под дых.
Сердце бьётся быстро-быстро, захлёбываясь в собственной крови.
Почему-то становится стыдно.
Невыносимо, до слёз, до судорог.
Стыдно за эту идиотскую надежду, с которой я мчалась сюда. За жалкие слёзы у забора. За командира, перед которым унижалась из-за своего мужа. И за то, что так отчаянно, так слепо верила, будто он будет счастлив увидеть меня. Будто ему нужна именно я.
Холодной струёй внутри пробивается мысль: как давно? Сколько ещё раз, пока я молилась ночами, чтобы он вернулся живым? Пока я глотала снотворное, потому что сна уже не было. Пока убеждала себя, что его молчание — лишь из-за плохой связи, или телефон потерял, да что угодно, лишь бы живой.
Мои мысли прерывает до боли знакомый голос предателя:
— Товарищ полковник, это недоразумение. Я сейчас все объясню… — принимается оправдываться он, и с каждым лживым словом некогда любимый голос тонет в том гуле, что нарастает в моей голове.
— Мне твоя болтовня не сдалась, Зорин. Объяснишь все в письменной форме, — голос Хасанова рокочет по палате будто раскаты грома. Но до меня уже доносится приглушённо, словно через толстый слой воды. Однако я отчетливо различаю нотки презрения и ярости, так созвучные с моими собственными.
Только сильнее прочего я сейчас испытываю боль где-то в солнечном сплетении. Как будто у меня желудок встал. Ноет, зараза, так, что я даже пошевелиться не могу.
А Хасанов продолжает:
— И вы мадам, будьте готовы отчитаться о своей «работе» командиру госпиталя, — кажется обращается к шлюхе моего мужа.
— Рустам Дамирович, может по-тихому все решим? — лебезит Виталик. — Без лишней волокиты, бумажек всяких, а? Ну вы же сами знаете, как сложно тут без бабы, неужели не грешили ни разу? — судя по тому, что несет мой муж, он меня даже не заметил за широкой спиной командира.
Хасанов чуть поворачивает голову ко мне, бросая быстрый, почти злой взгляд через плечо. В глазах его — раздражение, смешанное с каким-то странным, жестоким сочувствием, будто он увидел перед собой не униженную женщину, а беспомощного ребёнка, который только что узнал, что мира больше нет.
Я прижимаю ладонь ко рту, едва удерживая тошноту. Не могу смотреть ни на кого — ни на мужа, ни на эту девицу, торопливо собирающую одежду с пола.
Я уже даже не ревную. В груди только глухая, горячая, кровавая пустота, которая медленно расползается по телу, убивая остатки чувств.
И уже даже не злюсь. Слишком больно, чтобы злиться. Слишком страшно понимать, что всё это было зря. Что годы моей жизни, мои надежды, любовь, планы — ничего не значат.
— Ты на меня не примеривайся, Зорин, — полковник теперь говорит куда тише, будто соболезнуя моей утрате. Ведь прямо сейчас во мне умирает любовь. — Если бы меня такая жена дома ждала, я бы ни одну шкуру к себе не подпустил. А ты размениваешься…
— Товарищ полковник, признаю, оступился, — продолжает нудить урод, — ну с кем не бывает? Простите на первый раз, а? Обещаю, больше не повторится.
— Мне твои извинения не нужны, капитан, — отрезает командир, даже не повышая голос. Его слова звучат тише, но от этого только страшнее.
Он делает шаг в сторону, и я невольно отступаю — он отшатывается чуть вбок, открывая мне снова эту... картину.
Эту мерзкую, пошлую, будто нарочно срежиссированную сцену. Теперь уже без грязной драматургии, просто как есть: муж, почти одетый, лихорадочно заправляющий футболку в штаны. И теперь он кажется более жалким, чем пока был голый.
— А вот ей — наверно нужны, — сухо бросает командир, глядя не на Виталика, а прямо на меня. И этим взглядом будто бьёт током, возвращая меня в сознание.
Я выпрямляюсь. Не потому что стало легче. Просто потому что иначе рухну. А это — не вариант. Я не дам Виталику увидеть, как я сыплюсь. Не ему.
Урод оборачивается. Медленно. Глаза его округляются, будто он только сейчас меня увидел. Только сейчас осознал, кто стоит на пороге.
— Настя?! А ты тут... зачем?.. — голос у него хриплый, даже не виноватый — скорее растерянный. И это самое обидное.
Он даже не раскаивается. Скорее просто удивлен. И кажется, будто его куда сильнее заботит то, что скажет начальник. А моя реакция безразлична…
Я смотрю на него, как на чужого. Словно вижу впервые. И да, я впервые вижу его таким. Таким омерзительно настоящим.
— Судя по всему — затем, чтобы на развод подать, — цежу я, изо всех сил сдерживая слезы.
Разворачиваюсь и спешу сбежать подальше, пока никто не увидел, как мне больно.
Просто иду прочь. Из палаты. Из этих стен. Из жизни моего мужа.
Продолжение следует...
Все части:
Часть 2 - продолжение
***
Если вам понравилась история, рекомендую почитать книгу, написанную в похожем стиле и жанре:
"Измена. Жена офицера", Анна Арно❤️
Я читала до утра! Всех Ц.