Дверь хлопнула так, что соседская кошка спрыгнула с подоконника. В коридоре коммуналки повисла тишина — та самая, которая бывает перед грозой.
— Чёрт бы тебя побрал со своими капризами! — Борис швырнул ключи в угол, они звякнули о батарею и покатились под лестницу. — Опять этот цирк с переодеванием!
Фаина стояла у зеркала в прихожей, медленно снимала серьги. Руки не дрожали — удивительно. После двадцати лет брака научилась управлять собой. По крайней мере, внешне.
— Какой цирк, Боря? — голос звучал ровно, почти безразлично. — Я просто переоделась после работы.
— Переоделась! — он прошёл к холодильнику, хлопнул дверцей. — В это... это что вообще такое? Юбка до колена, блузка... Кому ты хотела понравиться?
Кому я хотела понравиться? Фаина аккуратно положила серьги на полочку возле зеркала. Себе, наверное. Просто себе.
— Боря, ты пьяный?
— А если пьяный? — он повернулся к ней, лицо красное, глаза мутные. — Имею право! После смены вкалывал как проклятый, а ты тут... красишься, наряжаешься! Для кого, спрашиваю?
Где-то за стеной включили телевизор. Тётя Глаша, наверное — всегда в это время смотрела сериалы. Звуки чужой жизни просачивались сквозь тонкие перегородки, напоминая о том, что их семейная драма — лишь одна из многих в этом старом доме.
— Для себя, — Фаина прошла на кухню, включила чайник. — Просто для себя.
— Врёшь! — Борис шагнул за ней, перегородил дорогу к плите. — Думаешь, я слепой? Вчера к Ивановым новый сосед заехал, холостой. Сегодня ты вырядилась, как... как...
— Как кто? — она подняла на него глаза. Спокойные, усталые глаза сорокасемилетней женщины, которая слишком многое повидала.
— Как... — он запнулся, не найдя слов. — Как не моя жена!
Не твоя жена. Фаина медленно кивнула. Странно, но эти слова не ранили. Наоборот — что-то внутри отозвалось облегчением.
Чайник засвистел. Она потянулась к нему, но Борис схватил её за запястье.
— Не смей от меня отворачиваться! Я с тобой разговариваю!
— Отпусти, — тихо попросила она.
— Не отпущу! — пальцы сжались сильнее. — Ты моя жена, понимаешь? Моя! И будешь делать то, что я скажу!
В этот момент чайник захлебнулся паром и замолчал. Повисла тишина — тяжёлая, липкая, как августовский воздух перед ливнем.
— Запомни, дорогой, — Фаина осторожно высвободила руку, — ты здесь никто.
Борис моргнул, словно не расслышал.
— Что?.. Что ты сказала?
— Ты здесь никто, — повторила она чётко, по слогам. — Квартира записана на меня. Наследство от тёти Клавы, помнишь? Ты здесь — гость. Которого можно попросить уйти.
Лицо Бориса из красного стало багровым, потом бледным. Он открыл рот, но не произнёс ни звука.
— Не может быть, — наконец выдавил он. — Не может... мы же семья...
— Семья? — Фаина прислонилась спиной к холодильнику. — Когда ты в последний раз называл меня по имени, а не "эй" или "ты"? Когда дарил цветы не по календарю? Когда интересовался, как дела на работе?
Он молчал, глядя в пол.
— Я тебе скажу когда. Никогда, — голос Фаины стал тише, но от этого ещё страшнее. — Двадцать лет я была твоей прислугой. Готовила, стирала, убирала. Терпела твоё пьянство, твоё хамство, твоих дружков, которые приходят в любое время дня и ночи.
За стеной у тёти Глаши заиграла музыка из сериала — торжественная, победная. Как нарочно.
— Фая... — Борис шагнул к ней, но она подняла руку.
— Не надо. Хватит. Завтра я меняю замки.
— Ты не можешь! — он схватился за голову. — Куда я пойду? У меня здесь всё!
— У тебя есть Антон. Ночуй у него, пока не найдёшь жильё.
— Антон... — Борис замолчал. Антон действительно предлагал переехать к нему, когда узнал об их ссорах. "Баб полно, а друг один", — говорил он. — Но это же...
— Это справедливо, — Фаина налила кипяток в чашку. — Двадцать лет я жила по твоим правилам. Теперь попробуй пожить по моим.
Она прошла мимо него в комнату, неся чашку дымящегося чая. Борис остался на кухне — растерянный, сломанный, впервые за долгие годы не знающий, что сказать.
А на следующее утро слесарь действительно пришёл менять замки. Тётя Глаша выглянула в коридор — любопытная, как всегда, — и ухмыльнулась.
— Молодец, Фаечка, — шепнула она. — Давно пора было этого пьяницу проучить.
Борис стоял на лестнице с чемоданом в руках и смотрел на новый замок — блестящий, незнакомый, чужой. Как будто это была не его квартира, не его жизнь, не его двадцать лет.
— Фая! — крикнул он в дверь. — Открой! Поговорим!
Но за дверью была тишина. И Борис понял — впервые за много лет — что он действительно остался один.
Антон встретил его с бутылкой водки и сочувствующей улыбкой.
— Ну что, дружище, добро пожаловать в холостяцкую жизнь!
Но Борис не улыбнулся в ответ. Он думал о том, как Фаина стояла у зеркала, снимая серьги. Как ровно говорила с ним. Как спокойно произнесла эти страшные слова: "Ты здесь никто".
И впервые за долгие годы он подумал: а может, она права?
Прошло две недели
Фаина привыкла к тишине в квартире — той самой тишине, которой не было двадцать лет. Никто не хлопал дверями, не включал телевизор на полную громкость, не приводил пьяных друзей в три утра.
Она сидела на кухне с чашкой кофе и читала книгу — роскошь, которую не могла себе позволить годами. За окном моросил дождь, по стеклу стекали капли, и это казалось уютным, а не грустным.
— Фаечка! — в дверь постучала тётя Глаша. — Можно?
— Конечно, проходите.
Соседка вошла с тарелкой пирожков — румяных, ещё тёплых.
— С капустой, — пояснила она, усаживаясь напротив. — Как дела-то? Не скучаешь?
— Скучаю, — честно ответила Фаина. — Но не по нему. По той жизни, которая могла бы быть.
Тётя Глаша кивнула понимающе.
— А он всё приходит. Третий день подряд под дверью стоит. То цветы принесёт, то письма какие-то сует под дверь.
Фаина знала. Слышала его шаги в коридоре, тихие, неуверенные — совсем не такие, как раньше. Читала записки, которые он оставлял: "Прости", "Поговорим", "Я изменился". Цветы тоже видела — каждое утро новый букет у двери. Странно, но впервые за двадцать лет он выбирал их сам в цветочном магазине, а не покупал первые попавшиеся в ларьке.
— Что думаешь делать? — спросила тётя Глаша.
— Не знаю, — Фаина отщипнула кусочек пирожка. — Честно не знаю.
А в это время Борис сидел у Антона на кухне и смотрел в окно. Друг пытался развеселить его анекдотами, включал футбол, доставал водку — ничего не помогало.
— Слушай, да забей ты на неё! — в конце концов взорвался Антон. — Баб полно! Найдём тебе другую — помоложе, повеселее!
— Не хочу другую, — тихо сказал Борис.
— Да что в ней такого особенного? Обычная тётка сорока с хвостиком!
Борис резко повернулся к нему:
— Заткнись.
— Что? — Антон опешил. За все годы дружбы Борис ни разу не повышал на него голос.
— Заткнись, говорю. Не смей её так называть.
— Да ты что, рехнулся? Сам же её поливал грязью!
— Сам, — кивнул Борис. — И поэтому знаю, какая я скотина. А она... она хорошая. Лучше меня во сто раз.
Он встал, взял куртку.
— Куда ты?
— К ней. В последний раз попробую поговорить.
Фаина услышала звонок в дверь в девять вечера. Долгий, настойчивый — но не агрессивный, как раньше.
— Фая, это я. Открой, пожалуйста.
Голос был другой. Не требовательный, а просящий. Она подошла к двери, но не открыла.
— Что тебе нужно?
— Поговорить. Пять минут.
— Мы уже всё сказали друг другу.
— Я — нет. Я не сказал главного.
Пауза. За дверью было тихо — только звук дыхания.
— Я виноват, — сказал Борис. — Во всём. Я был плохим мужем. Плохим человеком. Ты права — ты заслуживаешь лучшего.
Фаина прислонилась лбом к двери. Слова, которых ждала двадцать лет.
— Но я хочу попробовать стать лучше, — продолжал он. — Не для того, чтобы ты меня вернула. Просто... чтобы быть достойным того, что у нас было. Или могло бы быть.
— Поздно, Боря.
— Знаю. И не прошу вернуть меня. Просто... прости. За всё. За то, что отнял у тебя лучшие годы. За то, что не ценил. За то, что заставлял чувствовать себя никем.
Голос его дрогнул на последних словах.
Фаина закрыла глаза. Внутри что-то болело — не злость, не обида. Что-то другое. Печаль, может быть. По тому, что было. По тому, что могло бы быть.
— Борис, — тихо сказала она.
— Да?
— Иди домой. К Антону. Начни новую жизнь.
— А ты?
— И я тоже.
***
Месяц спустя Фаина встретила его в магазине. Он выглядел... по-другому. Подстриженный, в чистой рубашке, трезвый. Увидев её, растерялся.
— Привет, — сказал неуверенно.
— Привет.
Они стояли у полки с хлебом, и это было странно — встретиться в такой обыденной обстановке после всего, что между ними произошло.
— Как дела? — спросил он.
— Хорошо. А у тебя?
— Устроился на новую работу. В автосервис. Хозяин — нормальный мужик, не пьёт. И я... тоже завязал.
Она кивнула. Верила или нет — не знала. Но видела, что он говорит правду.
— Фая, я...
— Не надо, — остановила она его. — Всё правильно так, как есть.
Он посмотрел на неё внимательно — впервые за много лет действительно посмотрел, увидел. Она изменилась. Не постарела — наоборот, словно помолодела. В глазах появилось что-то, чего не было раньше. Спокойствие. Уверенность в себе.
— Ты красивая, — сказал он вдруг.
— Что?
— Красивая. Я забывал тебе это говорить. Двадцать лет забывал.
Фаина улыбнулась — впервые за долгое время улыбнулась ему.
— Спасибо.
Они разошлись в разные стороны. Он — к мясному отделу, она — к кассе. Обычные люди в обычном магазине, у которых была общая история. Которая закончилась.
А ещё через полгода тётя Глаша рассказала Фаине, что Борис снимает комнату на другом конце города, работает, не пьёт и даже записался на курсы английского языка.
— Чудеса, — покачала головой соседка. — В его-то возрасте за ум взялся.
— Может, ему просто нужно было остаться одному, — задумчиво сказала Фаина. — Чтобы понять, кто он такой без меня.
— А ты не жалеешь?
Фаина посмотрела в окно, где качались на ветру ветки старого тополя.
— Нет, — сказала она уверенно. — Не жалею. Я наконец узнала, кто я такая без него. И мне нравится эта женщина.
Тётя Глаша улыбнулась:
— И мне нравится.
За окном светило солнце, и новая жизнь казалась не страшной, а интересной. Полной возможностей, которые ещё предстояло открыть.