Звон ложечки о стенку чашки — словно колокольчик перед казнью. Маша замерла у плиты, прислушиваясь к этому размеренному, методичному постукиванию. Зинаида Сергеевна размешивала сахар в своем утреннем кофе уже пятую минуту. Значит, готовилась к атаке.
— Сынок, — голос свекрови прорезал кухонную тишину, как скальпель, — и долго ты собираешься кормить эту бездельницу?
Маша почувствовала, как ее плечи непроизвольно поднялись вверх. Защитная реакция. Как у ежика, сворачивающегося в клубок. Только она не могла свернуться — руки по локоть в мыльной пене, а на столе ждал своей очереди горячий завтрак для Никиты.
Юра оторвался от телефона. Его темные брови сдвинулись к переносице — верный признак того, что терпение на исходе.
— Мама, мы уже об этом говорили...
— Говорили, говорили! — Зинаида резко поставила чашку на блюдце. — А толку? Пусть выходит на работу. Никите уже год, пора в садик.
«Только год», — мысленно поправила Маша, продолжая мыть тарелки. Руки дрожали мелкой дрожью — не от холодной воды, а от этого ядовитого тона, которым свекровь произносила слово «бездельница». Каждое утро одно и то же. Как китайская пытка водой.
— Мама, Никита еще маленький, — Юра отложил телефон и повернулся к матери. — Маша кормит грудью, ей нужно быть рядом с ребенком.
Зинаида фыркнула — звук получился на удивление змеиный.
— В мое время женщины рожали и сразу шли работать! Никого это не убивало. А сейчас... — она окинула Машу презрительным взглядом, — сидят дома, как принцессы, мужей эксплуатируют.
Маша медленно повернулась от раковины. Капли воды стекали с ее рук на линолеум, образуя небольшие лужицы. В детской комнате проснулся Никита — сначала довольное агуканье, потом первые нотки недовольства.
— Зинаида Сергеевна, — голос Маши прозвучал тише, чем она планировала, — я не эксплуатирую Юру. Я воспитываю его сына. Нашего сына.
— Воспитываю! — свекровь вскочила из-за стола так резко, что кофе расплескался на скатерть. — Что там воспитывать в год? Памперс поменять да кашку дать. Любая нянька справится. А ты что, золотая? Руки не работают?
В детской Никита заплакал по-настоящему — голодным, требовательным плачем. Маша инстинктивно сделала шаг к коридору, но Зинаида преградила ей путь.
— Куда? Опять бежишь к ребенку? Пусть покричит, не развалится. Зато поговорим, как взрослые люди.
— Мама, отойди, — Юра поднялся со своего места. Голос стал жестче. — Маша должна покормить сына.
— Твоего сына она должна воспитывать так, чтобы он не вырос маменькиным сынком! А не бегать на каждый писк, как курица-наседка.
Плач Никиты усиливался. Маша чувствовала, как внутри все сжимается в тугой узел. Материнский инстинкт требовал немедленно взять малыша на руки, успокоить, но свекровь стояла между ней и дверью, как страж преисподней.
— Зинаида Сергеевна, пожалуйста, отойдите. Никита голодный.
— А я что, не голодная? Сорок лет работала, чтобы этот дом построить, чтобы сына поднять! А теперь какая-то... — она запнулась, подыскивая слово позлее, — особа приходит и считает, что ей все должны!
Юра встал между матерью и женой. Его лицо побледнело, но голос остался ровным:
— Мама, хватит. Маша — моя жена и мать моего ребенка. Она имеет право сидеть дома с Никитой столько, сколько считает нужным.
— Право имеет! — Зинаида засмеялась коротким, неприятным смехом. — А кто это право оплачивает? Ты один вкалываешь с утра до ночи, а она...
— А она что? — Маша не выдержала. — Что я делаю не так? Никита накормлен, одет, здоров. Дом убран, обед готов. Что еще нужно?
— Работать нужно! — рявкнула свекровь. — Деньги зарабатывать! А не висеть на шее у мужа, как... как пиявка!
Тишина повисла в кухне, тяжелая и густая. Даже Никита на секунду замолчал, словно почувствовав накал страстей. Маша смотрела на свекровь и видела в ее глазах что-то холодное, почти нечеловеческое. Рептилия, которая защищает свою территорию.
— Знаете что, Зинаида Сергеевна, — Маша выпрямилась, — я выйду на работу. Но только когда решу сама. И только тогда, когда буду готова оставить Никиту. А пока...
— А пока что? — свекровь приблизилась вплотную. — Пока будешь паразитировать?
— Мама! — голос Юры прозвучал как хлыст. — Еще одно такое слово, и ты уедешь к себе. Немедленно.
— Это мой дом! — взвилась Зинаида. — Я тут хозяйка!
— Нет, — спокойно сказал Юра, — это наш дом. Мой и Маши. А ты здесь гостья. И если не можешь уважать мою семью, то...
— Твою семью? — Зинаида побледнела. — А я тебе кто? Я тебя родила, выкормила, подняла! Я твоя семья! А эта... эта чужая женщина...
— Эта женщина — мать твоего внука, — тихо сказала Маша. — И если ты не можешь это принять...
Никита снова заплакал, на этот раз отчаянно. Маша обошла свекровь и быстро пошла к детской. За спиной она слышала, как Юра говорит матери что-то резкое, но слов разобрать не могла.
В детской царил полумрак. Никита лежал в кроватке, раскинув ручки, лицо красное от плача. Маша взяла его на руки, прижала к груди. Малыш сразу успокоился, уткнувшись носиком ей в шею.
— Тише, малыш, — прошептала она, — мама здесь. Всегда здесь.
Из кухни доносились приглушенные голоса — Юра и его мать продолжали спор. Маша не хотела слушать. Она устала от этих ежедневных сражений, от необходимости защищать свое право быть матерью.
Никита причмокивал, устраиваясь поудобнее. Его маленькие пальчики сжимали край Машиной футболки. Такой крошечный, такой беззащитный. Как она могла оставить его с чужими людьми? Даже с самой лучшей няней или в самом хорошем садике?
— Я не оставлю тебя, — тихо сказала она сыну. — Что бы она ни говорила.
В кухне голоса стихли. Потом послышались шаги — тяжелые, решительные. Зинаида Сергеевна шла по коридору к выходу. Хлопнула входная дверь.
Юра появился в дверях детской. Лицо у него было усталое, но решительное.
— Уехала, — коротко сказал он. — К себе домой.
— Надолго?
— Пока не извинится перед тобой.
Маша посмотрела на мужа с благодарностью. Никита мирно сопел у нее на руках, совершенно не подозревая о семейных бурях, которые бушевали вокруг него.
— Юра, а может, она права? — неожиданно для себя спросила Маша. — Может, я действительно...
— Нет, — твердо сказал он, подходя ближе. — Ты лучшая мать, какую только можно представить. И лучшая жена. А все остальное... — он махнул рукой, — все остальное неважно.
Он обнял их обоих — жену и сына. Маша закрыла глаза, чувствуя, как тепло его объятий растапливает ледяной комок в груди. Да, будут еще сражения со свекровью. Будут обвинения и упреки. Но рядом с ней стоит человек, который ее понимает и защищает.
— Мы справимся, — тихо сказал Юра.
И Маша поверила ему.
Где-то за окном пролетала ворона, каркая свои вороньи новости. А в квартире царила тишина — добрая, семейная тишина.
Но тишина эта продлилась недолго
Три дня спустя Зинаида вернулась. Не позвонила, не предупредила — просто появилась на пороге с двумя огромными сумками и видом оскорбленной королевы.
— Я подумала, — объявила она, проходя в прихожую, — и решила: хватит церемониться. Если вы не хотите слушать разумные советы, то я буду действовать по-другому.
Маша кормила Никиту на кухне, когда услышала знакомый голос. Сердце екнуло, но она постаралась сохранить спокойствие. Юра был на работе, а значит, придется держать оборону одной.
— Зинаида Сергеевна, — осторожно сказала она, — Юра просил, чтобы вы извинились...
— Извинилась? — свекровь возникла в дверном проеме, как злой дух. — Это еще за что? За то, что говорю правду? За то, что хочу добра своему сыну?
За несколько дней что-то в ней изменилось. Стала еще более нахальной, что ли. В глазах появился какой-то лихорадочный блеск, а движения стали резче и увереннее.
— Слушай меня внимательно, — она села напротив Маши и сложила руки на столе. — Я нашла тебе работу. Хорошую, в офисе. Зарплата приличная. Завтра идешь устраиваться.
— Но я...
— Никаких "но"! — рявкнула Зинаида. — Ребенка отдаем в ясли. Я уже договорилась, место есть. С завтрашнего дня ты работаешь, а не паразитируешь на шее у моего сына.
Маша почувствовала, как внутри все холодеет. Никита, словно почувствовав ее состояние, заныл и отвернулся от груди.
— Зинаида Сергеевна, мы не будем отдавать Никиту в ясли. Ему только год...
— А мне наплевать, сколько ему! — свекровь встала и принялась ходить по кухне. — Я в твоем возрасте уже третьего рожала и всех троих в садик водила. И ничего, выросли нормальными людьми.
— Но времена изменились...
— Времена! — фыркнула Зинаида. — Времена изменились, а паразитки остались. Знаешь что? Если ты завтра не выйдешь на работу, я сама отнесу Никиту в ясли. И каждый день буду относить, пока ты не образумишься.
Маша прижала сына к себе крепче. Никита захныкал — чувствовал напряжение.
— Вы не имеете права...
— Имею! — глаза свекрови сверкнули. — Я бабушка, и я имею право влиять на воспитание внука. А воспитание начинается с того, что мать должна быть примером. Работающим примером, а не домашней курицей.
Весь вечер Зинаида не давала Маше покоя. То врывалась в детскую, когда та укладывала Никиту спать, то являлась с новыми требованиями и угрозами. Когда вернулся Юра, свекровь встретила его в коридоре.
— Сынок, я все устроила. Завтра Маша выходит на работу, а Никиту мы отдаем в ясли. Пора им обоим взрослеть.
Лицо Юры потемнело.
— Мама, мы же договорились...
— Договорились, договорились! — замахала руками Зинаида. — А толку? Она так и будет сидеть у тебя на шее. Нет, хватит! Или она завтра идет работать, или я сама решаю вопрос с ребенком.
— Что значит "сама решаешь"?
— А то и значит! Я его бабушка, у меня есть права. Могу и в органы опеки обратиться — скажу, что мать не занимается развитием ребенка, только дома сидит.
Маша, слушавшая разговор из кухни, похолодела. Неужели свекровь способна на такое?
— Мама, ты с ума сошла? — голос Юры дрожал от возмущения.
— Нет, это вы с ума сошли! Нормальные люди работают, а не сидят дома, как овощи!
Утром Зинаида действительно попыталась одеть Никиту и унести его из дома. Маша проснулась от детского плача и выбежала в коридор — свекровь стояла у входной двери с Никитой на руках.
— Куда вы его несете?
— В ясли. Раз ты не хочешь работать, буду решать вопрос сама.
— Отдайте мне ребенка!
— Не отдам! Надоело смотреть на эту картину!
Никита плакал навзрыд, протягивая ручки к маме. Маша бросилась вперед, но Зинаида отступила к двери.
— Зинаида Сергеевна, отдайте немедленно!
— Юра! — заорала свекровь. — Юра, скажи ей!
Но Юра уже выходил из спальни, натягивая рубашку. Увидев сцену у двери, он подошел к матери и молча взял сына из ее рук.
— Мама, — сказал он тихо, — собирайся. Уезжаешь домой. Сегодня же.
— Это мой дом!
— Нет. Это мой дом. И больше ты в нем не живешь.
Зинаида стояла, тяжело дыша, глядя на сына. В ее глазах было что-то хищное, злое.
— Ты пожалеешь, — процедила она. — Еще пожалеешь, что выбрал эту... эту никчемную бабу вместо родной матери.
— Возможно, — спокойно ответил Юра. — Но это мой выбор.
Зинаида собрала вещи за полчаса. Хлопала дверцами шкафа, громко топала, что-то бормотала себе под нос. Перед уходом остановилась у двери детской, где Маша кормила успокоившегося Никиту.
— Знаешь что, голубушка, — сказала она ядовитым шепотом, — я тебе еще покажу. Думаешь, все так просто? Отбила у матери сына — и дело с концом? Посмотрим, как запоешь, когда деньги кончатся. А они кончатся, я тебе обещаю.
Маша промолчала. Никита мирно сосал, изредка поглядывая на бабушку огромными темными глазами — точь-в-точь папиными.
Зинаида ушла, но угрозы свои выполнила. Через неделю Юру неожиданно сократили на работе. Формально — оптимизация штата, но все понимали, что постарались связи Зинаиды Сергеевны. У нее было много знакомых в городе, и она умела ими пользоваться.
Деньги действительно стали заканчиваться. Юра искал новую работу, но везде получал вежливые отказы. Маша понимала — свекровь держит слово. Змея не простила поражения.
***
Настоящий удар пришел через месяц. Зинаида не просто мстила — она нашла себе утешение. И какое утешение!
— Мам, ты где? — Юра звонил ей уже третий день подряд. — Почему не отвечаешь?
Ответ пришел в виде фотографии в соцсетях. Зинаида Сергеевна, загорелая и довольная, обнималась с мужчиной лет пятидесяти на фоне морского берега. Подпись гласила:
"Новая жизнь начинается в любом возрасте! Спасибо, дорогой, за то, что показал мне, что такое настоящая любовь!"
Юра долго молчал, глядя на экран телефона.
— Мам, — сказал он наконец, — я думал, ты хотя бы позвонишь, узнаешь, как дела у внука.
Но Зинаида не звонила. Не писала. Как будто сын и внук просто перестали для нее существовать. Зато регулярно выкладывала фотографии с курортов — то Турция, то Египет, то Кипр. Всегда с тем же мужчиной, всегда счастливая и довольная.
— Знаешь, — сказал Маше Юра, листая очередные фотографии матери, — я даже рад. Честно. Она нашла свое счастье и наконец-то оставила нас в покое.
— А не жалеешь?
— О чем? О том, что у Никиты не будет бабушки? Лучше никакой, чем такая.
Прошел год
Юра нашел хорошую работу в другом городе — там связи Зинаиды не доставали. Они переехали, сняли небольшую квартиру, начали новую жизнь.
Никита делал первые шаги, говорил первые слова. "Мама", "папа", "дай" — обычный детский набор. Иногда Маша ловила себя на мысли: а как бы он называл бабушку? Но тут же отгоняла эти мысли. У Никиты была семья — мама и папа, которые его любили. Этого было достаточно.
Зинаида так и не объявилась. Последний раз ее видели в соцсетях на Мальдивах — все с тем же мужчиной, все такая же довольная и счастливая. Юра даже написал ей поздравление с Новым годом, приложил фотографию Никиты. Ответа не было.
— Может, она и права по-своему, — сказала Маше однажды вечером. — Прожила жизнь для семьи, а теперь живет для себя.
— Может быть, — согласилась Маша. — Только жаль, что "для себя" означает "без внука".
Никита рос веселым и здоровым ребенком. Он не знал, что у него была бабушка, которая хотела отдать его в ясли в год. Он не помнил скандалов и криков. Его мир был прост и понятен: мама, папа, любовь.
И Маша знала — они не потеряли, а наоборот, приобрели. Приобрели покой, тишину и возможность растить сына так, как считали правильным. Без принуждения, без угроз, без змеиного шипения по утрам.
Иногда, глядя на спящего Никиту, она думала: "А что, если бы я тогда сдалась? Что, если бы пошла работать, отдала его в ясли?" Но эти мысли быстро исчезали. Она не сдалась. И правильно сделала.
Зинаида Сергеевна нашла свое счастье на берегу моря, с чужим мужчиной. А они нашли свое — в этой маленькой квартире, где по вечерам пахло детской кашей и звучал смех малыша.
У каждого свой выбор. У каждого своя правда.
Только правда Маши оказалась сильнее.