- Нить, что не держит никого. Глава 18.
Сергей мужал и матерел с каждой поездкой. Полина расцветала, как невиданный цветок. Пара, входя в любое заведение, привлекала к себе пристальное внимание. Когда они шли по улице, прохожие с завистью провожали их глазами.
- Везёт же некоторым, - думали мужчины, глядя на Полину.
- Везёт же некоторым, - думали девушки и женщины, глядя на Сергея.
Во время выпускного бала Полины её друг уехал за новой машиной, и был этому несказанно рад. Сергей с трудом мог представить себе, что бы стал делать в этом «детском саду», набитом несмышлёными «головастиками». Ещё больше его тревожила мысль о том, что на его золотоволосую Полину будут глазеть все вокруг. Поэтому, когда в подвале зашла речь об очередной поездке на Дальний Восток, он, не раздумывая, согласился.
- Не гони, Серый! Поаккуратнее! - Старшой, пару раз ударившись головой о боковую стойку, сделал замечание парню, сидевшему за рулём. - Да что с тобой сегодня?
Сергей знал, что с ним. Он хотел поскорее вернуться в город, обнять свою любимую, заглянуть в её глаза, удостовериться, что ничего не изменилось. Что на выпускном не случилось пьяненькой истории, которая могла девушке сломать всю жизнь. Теперь он уже не был так уверен, что сделал правильный выбор. Может, нужно было скромно посидеть в сторонке, пока эти наивные полудети читают восторженные стихи о прекрасном будущем и поют песни учителям, которым долгие годы давали не самые безобидные прозвища? Парень правой рукой держал руль, левой то и дело потирал нахмуренный лоб и усталые от мелькающих за окном видов, глаза.
Когда машину в очередной раз подбросило на незамеченной Сергеем кочке, Старшой не выдержал:
- Ну всё, меняемся. Я сам поведу, пока ты колёса не пробил. Подремли немного, расслабься. Понял? - сердито сказал он, глядя в сузившиеся глаза Серёги.
- Понял, - кивнул тот, и с недовольным видом вылез из-за руля.
Старшой получил своё прозвище не за то, что был старше других по возрасту, а за то, что был всегда осмотрителен и осторожен. Его шестое чувство не раз ограждало дружную братию от «проколов».
«- Опять поползёт, как черепаха, - думал Сергей, глядя на бритый, в складках, затылок товарища. - Конечно, ему-то некуда спешить. Жена, двое детей. Забыл, наверное, когда в последний раз...» - тут мысли молодого парня, крепко озадаченного своей бурлящей кровью, свернули в сторону, дав волю собственным фантазиям.
Школьный выпускной прошёл, как тысячи выпускных до него, и тысячи после него. Самым сильным воспоминанием от вечера у Полины остались мозоли, которые надулись и лопнули ещё в начале праздника. И сопровождали каждый её шаг резкой болью, от которой хотелось заплакать на удивление всем вокруг. Самым смешным воспоминанием было откровением учителя черчения - сверстника её Серёжи, который, перебрав, начал приставать к девушке, моля о единственном поцелуе. Родители, что сидели за праздничным столом вместе с учителями, поначалу были в приподнятом настроении. Мамы плакали, опасаясь размазать тушь, и то и дело промокали слёзы гордости надушенными носовыми платочками. Отцы стояли чуть поодаль, будто стыдясь быть уличёнными в проявлении чувств. Что-то булькало под столами, то разбавляя компот, а то просто наливаясь в стакан. Через час после начала застолья разномастные бу тылочки выстроились рядком, чередуясь с газированными напитками и компотом. Мамы стали откровеннее, а некоторые даже отважились высказать свои претензии учителям по поводу неправильного воспитательного процесса и предвзятого отношения к сыну или дочери. Начёсанные причёски слегка завалились вбок, будто ветер перемен дул в голову не только выпускникам, но и их мамам. Пара матерей подошла к своим чадам, украдкой протягивая стираный целлофановый пакетик:
- Положи конфет, - сквозь зубы процедила одна, - я столько за всё отвалила... Можно было просто дома посидеть...
Скоро Полине всё надоело, и она ушла домой, даже не подумав отправиться встречать рассвет на набережной. Что за дурацкий обычай - кормить комаров!
Правда, два разбитных друга - одноклассника напрашивались проводить её до дома, странно переглядываясь между собой. Но девушка с серьёзным лицом ответила:
- Меня там за воротами парень ждёт. Можете до ворот проводить, он будет вам очень благодарен.
- Уже пришла? - мать приподняла очки, услышав звук открываемой двери. - Молодец. А твой отец переживал, вдруг ты задержишься, - женщина сложила аксессуар в позолоченной оправе в твёрдый футляр. - Как всё прошло?
- Хорошо, мам. Только ноги все стёрла, - короткое пышное платье выглядело точно таким же опрятным, в каком ушла из дома девушка.
- А я тебе говорила, отцовым одеколоном набрызгай и дома разнашивай. Можно было хоть за столом сидеть в них, пока к экзаменам готовишься. Ладно, ворчи не ворчи, что уж теперь! - она поднялась навстречу дочери. - Иди сюда, дай посмотреть... Да уж, любишь ты принарядиться, ничего не скажешь. Говорила, узкие они для твоей ноги... - зазвучала с детства знакомая песня под названием «Говорила я тебе...»
Полина, присев на диван, разглядывала красные кровоточащие овалы, лишённые кожи.
- Что делать-то теперь, мама? - спросила дочь. Хотелось подуть на болевшие места, но было стыдно под суровым взглядом матери.
- Марганец возьми в аптечке, маленькую щепотку, и в стеклянном стакане разведи. Чтоб розовый был, не бордовый, поняла? Ноги вымой, и смочи эти места прямо в ванной. Поняла?
- Угу, - сказала хмурая девушка, пытаясь расстегнуть сзади молнию, проходящую по всей спине.
- Иди уже сюда, горе ты моё! - женщина принюхалась к дочери, и повернула её к себе лицом: - Что, ни капли не пила?
Полина отрицательно покачала головой.
- Посмотри-ка мне в глаза! Зрачки нормальные, - мать казалась расстроенной из-за того, что дочь было не за что поругать. - Всё нормально? Точно?
- Да точно, мам, всё нормально. Что ты меня как маленькую обнюхиваешь... Ну обидно же, в самом деле! - она сгребла в охапку сборки фатиновой юбки, и вышла, косолапо наступая на внешние стороны стопы.
- Прости, - сказала мать, глядя на ссутулившуюся спину дочери. - Прости меня, пожалуйста. Я привыкла, что ты везде со своим Сергеем, вроде как, под присмотром.
- То-то и есть, что под присмотром, - проворчала Полина под нос, и бухнулась спиной на кровать, заправленную мохнатым розовым покрывалом. Со стола на неё смотрел улыбающийся парень, обнимающий Полину, одетую в его спортивную кофту с длинными рукавами.
- Что ты говоришь, Полина?
- Ничего, мам, - будто очнувшись, ответила девушка. - Мне тоже его сегодня не хватало.
- Понятно, - кивнула женщина. - Хочешь есть? Я отбивные пожарила?
- Нет, мам, спасибо. Я же с выпускного только что пришла. Сытая и почти довольная.
- Ладно, - ответила мать, закрывая дверь в уютный мирок дочери с её музыкой, её игрушками, и её взрослым парнем.
***
Люба сидела в пустой квартире. Непривычной была безмолвная тишина, что преследовала её в каждой комнате, неслышно ступая горестными шагами. Казалось, что вместо Вилора поселился кто-то другой, невидимый и неосязаемый. Вскоре женщина поняла, кто. Это был страх. Страх остаться одной с ребёнком на руках. Одной, без подробных указаний, как ей теперь жить, о чём думать, куда ходить. Живот ещё не был виден, но Люба чувствовала перемены в своём молодом теле. Джинсы в бёдрах стали узковаты , грудь набухла и стала чувствительной к перемене температуры, даже когда в автобусе открывалась дверь, впуская вместе с пассажирами поток холодного воздуха. Время от времени ныла поясница, как при тех болях, которые теперь не посещали её. Хотелось спать, и не просыпаться, будто страх, сговорившись со старухой-тишиной, капля за каплей тянули её жизненные силы.
Женщина стала ходить медленнее, ленивее, вяло поглядывая по сторонам, переходя улицу.
- Люба, ты не здорова? - спросила её мать, стоя в очереди на проходную.
- Нет, мама, я здорова. Просто я беременна, - равнодушно ответила молодая женщина.
«- Что все они могут знать о моей жизни, которая недавно потеряла смысл? Не совсем, конечно. Остался ребёнок. Но пока он родится, пока повзрослеет, чтобы разделить со мной моё горе, сколько лет пройдёт...» - думала она, глядя себе под ноги, чтобы не споткнуться и по глупости не потерять последнюю ниточку, связывающую её с мужем.
- Может, ты домой вернёшься? - Лидия Аркадьевна тоже смотрела под Любины ноги, готовая подхватить её под локоть в любой момент.
Дочь и правда выглядела нездоровой. Отёкшее лицо, синяки под глазами, движения, как в замедленной киносъёмке. Становилось страшно, глядя на неё.
- Нет, спасибо. Я и так дома живу, - камушек выскользнул из-под ботинка, и Люба охнула.
- Это у тебя ещё срок маленький, дочь, а что потом будет? Ты подумала?
Молодая женщина остановилась и спокойно посмотрела в глаза матери:
- Я подумала. Мама, я замуж вышла, хоть и знала, что моего Вилора посадят. А ты подумала, что мне предлагаешь? - она впервые с открытой издёвкой взглянула на мать. - Как же ты соседям-то в глаза будешь смотреть? Дочь от уголовника, от уби йцы, пузо понесла?
- Люба, да ерунда всё это! Прости меня, и забудь! Ведь чего только в сердцах не скажешь...
Отец Любы, Иван Юрьевич, прошёл мимо, не удостоив разговаривающих женщин взглядом.
- Иди, мам, тебя муж ждёт. Счастливая, - с завистью заметила она.
В этот вечер насыщенные капли валерьянки отсчитывал отец семейства. Надежда Аркадьевна лежала на кровати, склонив набок бледное лицо.
- Плохо тебе? - участливо спросил мужчина. - Может, полотенце холодное на лоб положить? Или горячее? Надя, да скажи уже что-нибудь, не молчи! Ты так меня с ума сведёшь, - теряя самообладание, приблизился к постели муж.
- Не надо ничего, Вань. Сейчас пройдёт, - бледные губы еле шевелились.
- Может, «Скорую»? - повторил он слова, что сам так часто слышал от жены.
Она улыбнулась через силу, и протяжно всхлипнула.
- Чаю сладкого, Вань, налей, пожалуйста. В горле пересохло, и затылок так болит... Будто ломиком его выковыривают. Анальгин, может, выпить?
- Сейчас, Надюша, сейчас. Принесу. Ты потерпи.... по-стариковски запричитал мужчина, пройдя на кухню и суетливо шебарша лекарствами в поисках белых таблеток. - Ты из-за Любы так? - спросил он жену, протягивая зажатую в пальцах плоскую таблетку. - Ну расскажи уже, что случилось? Сколько можно в себе носить?
- Не хочет она домой. Сказала, не поедет. А как она там, беременная? Вдруг ей плохо станет? Вдруг в больницу надо будет? Случись с ней что - мы и не узнаем... - таблетка никак не желала проваливаться в спазмированное горло, и Надежда Аркадьевна поморщилась от едкой горечи, расползавшейся во рту.
- Эх, Надя-Надя, - укоризненно покачал головой муж. - Ну что ты сразу о плохом? - он осторожно присел на край кровати и заботливо поправил уголок пышной подушки. - Наша Любаня крепкая, как трёхлетняя деревенская кобылка!
- Ваня-а-а! Что ты говоришь!
- А то я и говорю, что здоровая она. И ребёнок будет здоровый. Телом, по крайней мере. Ушла из дома - скатертью дорога, - он протянул руку, указывая на длинный светлый коридор. - Мы её не выгоняли. Замуж за мерзавца не отдавали. Хотела взрослой жизни - хлебай теперь полным лаптем. Никто не виноват, кроме неё. Всё. Я своё слово сказал. Ноги её в этом доме не будет!
- Скорую... - прошептали бескровные губы жены, и Иван Юрьевич в сердцах ударил себя ладонью по лбу. - Вот я дур-рак старый!!!
***
Контракт Расима подходил к концу. Говорить об этом с сослуживцами парень избегал, боясь спугнуть ветреную удачу. Зачистки, жизнь в походных условиях лагеря, тревожный сон, больше похожий на бред наяву - всё скоро должно стать воспоминанием. Он с удовольствием представлял белоснежные края ванной, что ждёт его дома. Удобная постель с чистым бельём. Горячий мамин борщ, чай с пупырчатым хворостом, холодное пиво с рыбкой, которые с высоты чужих горных вершин казались райским блаженством. Иногда он отгонял приятные мысли, что мешали ему быть сосредоточенным и готовым к началу жестокого боя в любой момент.
Ночь раскрыла свои огромные чёрные глаза вдруг, не дожидаясь, пока трусливые сумерки уползут обратно в каменные расщелины, из которых недавно появились. Расим стоял в карауле с Суром, который обещал всех сослуживцев накормить оленьим мясом.
- Да расслабься уже, - обратился к парню потомственный оленевод. - Несколько дней их не слышно.
Но Расим не собирался терять бдительность, и снова продолжил вслушиваться в странные ночные звуки. Неизвестная птичка тревожилась о своих птенцах, что без её ведома покинули родительское гнездо. Где-то далеко блеяли овцы, осуждая бессердечного пастуха, что не дал им напиться вволю говорливой водицы из холодного ручья. Давно пропел муэдзин призыв к вечерней молитве таким суровым голосом, что у солдат возникло желание со страху пальнуть в сторону далёкого села из ракетницы. Звуки медленно затихали, обещая людям безмятежный сон на земле, укрытой тёмной вуалью ночи. Пряные запахи густой ночной травы, привычной к лунным холодам, стали резкими и густыми.
Вдруг Сур медленно повернул голову в сторону сослуживца. Он не издал ни звука, но во всей его фигуре чувствовалось напряжение. Расим вопросительно вскинул подбородок. Сур поднял правую руку и указал на небольшое ущелье, находящееся в нескольких минутах от лагеря. Расим на несколько секунд закрыл глаза, будто стараясь изо всех сил напрячь слух. Он и правда услышал, как мелкие камушки, вылетая из-под ноги, стремятся достичь горного подножия, увлекая за собой своих быстрых братьев. Больше не было слышно ни звука. Не раздавалась речь, не бряцало оружие, не шипела рация.
Можно было метнуться за подмогой. А вдруг это заблудившаяся коза? Смеху не оберёшься, да и позора. Звание труса ещё тебе присвоят на всю оставшуюся службу.
Стоять на месте - а вдруг чёрное небо сейчас вспорют трассирующие пули цветным свинцом, и хлынет лавина отважных, беспощадных к противнику и к себе, людей, чей нож опаснее автоматной очереди?
Ребята смотрели друг на друга в густой темноте, и каждый чувствовал сомнение товарища. Наконец, Сур поднял левую руку, согнув её и сжав ладонь в кулак, что означало «замри». Так они стояли, прислонившись спинами к остывающим неровным камням, не зная, какая участь может их постичь каждое следующее мгновение.
Минут через пять или семь посторонние звуки прекратились, и солдаты с облегчением выдохнули. На рассвете, когда тощие кусты на склоне стали различимы, а в селе стали то и дело позвякивать доильные вёдра, ребята посовещались и решили рассказать о происшествии командиру.
Группа выдвинулась в указанном часовыми направлении. В расщелине был обнаружен оружейный схрон. Среди автоматов, пистолетов и гранат главной достопримечательностью был немецкий «Маузер» времён Великой Отечественной войны, который находился в великолепном кожаном подсумке с выпуклым теснением в виде хищно оскалившей острые зубы волчьей пастью.
Прошли годы. Красивый опасный трофей и сегодня хранится в оружейном сейфе сержанта Счастливцева, вместе с боевыми наградами.
- Путеводитель здесь.