Документ упал на пол с сухим шелестом, словно осенний лист. Ира смотрела на него, не моргая, пока слова не слились в одно расплывчатое пятно. Где-то далеко кричала свекровь, размахивая руками, но голос её доносился как через вату.
— Успокойтесь, завещание уже составлено, квартиру отдаю дочке, а вы уж сами как-нибудь, — процедила Ольга Мироновна, поправляя выбившуюся из седого пучка прядь.
Костя замер посреди комнаты. Плечи его поднимались и опускались, будто он только что пробежал марафон. Взгляд метался между матерью и женой, ища точку опоры в этом внезапно перевернувшемся мире.
— Мам, ты что говоришь? — голос сына прозвучал хрипло, неуверенно. — Какое завещание? Какой дочке?
Ольга Мироновна выпрямилась во весь свой небольшой рост. В её глазах плясали злые огоньки — так смотрят генералы перед решающей битвой.
— Нине отдаю. Она дочь моя единственная. А вы... — она обвела взглядом трёхкомнатную квартиру, где прожила тридцать лет, — вы молодые, заработаете.
Ира медленно поднялась с дивана. Ноги не слушались, колени подгибались. Нина? Та самая Нина, которая пять лет назад уехала в Норильск за длинным рублём и с тех пор объявлялась только по праздникам — короткими звонками из разных городов?
— Ольга Мироновна, — начала она, стараясь сохранить спокойствие, — но ведь мы с Костей живём здесь уже восемь лет. Ремонт делали, кредит брали на кухню...
— А я вас просила? — перебила свекровь. Лицо её покрылось красными пятнами. — Сами решили, сами и расхлёбывайте!
Костя качнулся, словно его ударили. В его взгляде смешались растерянность и обида — он всё ещё не мог поверить в происходящее.
— Мам, но почему Нина? Она же бросила нас. Забыла дорогу домой!
— Не бросила! — взвилась Ольга Мироновна. — Работает там, деньги зарабатывает!
— Какие деньги? — Ира не выдержала. — Она же ни копейки не присылает! Когда вы в больнице лежали в прошлом году, кто рядом был? Я была! Кто по врачам с вами ездил? Я ездила!
Помню каждый день, — металась мысль в голове у Иры. Помню, как дежурила в больнице, как таскала банки с домашней едой, как успокаивала свекровь после каждого приступа...
Ольга Мироновна поджала губы. Что-то дрогнуло в её лице, но тут же скрылось за маской упрямства.
— Нина — моя кровь. А ты... ты чужая.
Слова повисли в воздухе, острые как лезвия. Ира почувствовала, как что-то оборвалось внутри — тонкая ниточка надежды, которую она берегла все эти годы.
— Чужая? — переспросила она тихо. — После восьми лет?
— Чужая, — подтвердила свекровь, не моргнув глазом.
Костя вдруг ожил, словно из транса вышел.
— Хватит! — рявкнул он так, что мать подпрыгнула. — Хватит этого бреда!
Он подошёл к матери, заглянул ей в глаза. В его взгляде горели те же упрямые огоньки — семейная черта, передававшаяся по наследству.
— Ты совсем с ума сошла? Ира — моя жена! Она рядом была, когда ты болела. Она стирала твоё бельё, готовила для тебя! А Нина... — он махнул рукой, — где она была?
— Нина работает! — повторила мать, но голос её стал неуверенным.
— Нина сбежала! — отрезал Костя. — Сбежала от нас, от семьи, от ответственности!
Ира смотрела на мужа и чувствовала, как сердце бьётся чаще. Наконец-то он встал на мою сторону, — мелькнула благодарная мысль.
— Ты знаешь что, мам? — продолжал Костя, и в голосе его звучала злость. — Можешь завещать квартиру хоть чёрту лысому. Но справедливость мы восстановим.
— Как это? — насторожилась Ольга Мироновна.
— А так. Суд есть. Свидетели есть. Документы на ремонт есть. — Костя загибал пальцы. — Восемь лет совместного проживания, уход за тобой во время болезни... Думаешь, это всё просто так пройдёт?
Лицо свекрови дрогнуло. Она явно не ожидала такого поворота.
— Ты... ты на меня в суд подашь? Родную мать?
— А ты про нас не подумала, когда завещание писала? — парировал сын.
Повисла тишина. Только часы на стене отмеряли секунды — тик-так, тик-так. Каждый звук отдавался в висках.
Ира вдруг поняла, что дрожит. Не от холода — от ярости, которая наконец прорвалась наружу.
— Знаете что, Ольга Мироновна, — сказала она, и голос её зазвенел, как натянутая проволока. — Всё эти годы я старалась быть хорошей невесткой. Терпела ваши колкости, ваше недовольство. Думала — время пройдёт, и вы меня примете.
Она подошла ближе, посмотрела свекрови прямо в глаза.
— А оказывается, я всегда была для вас чужой. Временной приживалкой.
— Ира... — начал Костя, но она подняла руку.
— Нет, дай сказать. — Она повернулась к свекрови. — Вы хотите отдать квартиру Нине? Отлично. Но знайте — Нина вас бросила не просто так. Помните, что она сказала перед отъездом?
Ольга Мироновна поперхнулась воздухом.
— Не смей!
— "Надоело мне тут с вами киснуть!" — процитировала Ира. — Вот что сказала ваша любимая дочка. А ещё сказала, что не вернётся, пока вы живы. Помните?
Свекровь побледнела, опустилась на стул.
— Неправда...
— Правда. Я слышала. И Костя слышал. — Ира села рядом с мужем на диван. — А теперь вы ей квартиру завещаете. За что? За то, что она вас бросила?
— Она... она всё равно моя дочь, — прошептала она.
— А мы кто? — мягко спросил Костя. — Мы не семья?
Мать подняла на него глаза, полные слёз.
— Семья... — повторила она, словно впервые услышала это слово.
— Семья, мам. — Костя присел рядом с ней на корточки. — Не кровь, а дела делают семью. Кто с тобой рядом был? Кто заботился? Кто не бросил?
Ольга Мироновна молчала, но по щекам её текли слёзы.
— Я хочу подумать, — наконец сказала свекровь.
— Конечно, — кивнул Костя. — Подумайте.
Он встал, взял жену за руку.
— Мы пойдём прогуляемся. А вы подумайте хорошенько — что такое семья.
Уходя, Ира обернулась. Ольга Мироновна сидела у окна, глядя в никуда. На столе лежал злополучный документ — завещание, которое должно было всё решить, но только всё запутало.
Справедливость, — думала Ира, идя по вечерней улице под руку с мужем. Может быть, она и восторжествует. Рано или поздно.
А где-то далеко, в холодном Норильске, Нина и не подозревала, какой переполох устроила в родной квартире. И что скоро ей предстоит выбирать — между неожиданным наследством и семьёй, которую она когда-то оставила позади.
***
Через неделю дверь квартиры распахнулась с таким грохотом, словно её вышибли тараном. На пороге стояла Нина — загорелая, в дорогой куртке, с вызывающе накрашенными губами. За её спиной маячил мужчина лет сорока с красным лицом и мутными глазами.
— Ну, здравствуй, мамаша! — проорала Нина, не снимая туфель. — Слышу, ты мне квартирку завещала!
Ольга Мироновна, которая как раз накрывала на стол, выронила чашку. Осколки разлетелись по полу, но никто не обратил внимания.
— Ниночка... — прошептала мать, и в голосе её звучало такое счастье, словно она увидела воскресшего.
— Ага, Ниночка. — Дочь прошла в комнату, окинула всё критическим взглядом. — Что-то тут у вас запущено. Обои облезли, линолеум протёрся... Ну ничего, я всё это в порядок приведу.
Из-за её спины выглянул спутник — небритый, в мятой рубашке, от которого за версту несло перегаром.
— Аркаша, знакомься — это моя мать, — небрежно махнула рукой Нина. — Мам, это мой жених.
Аркаша икнул и протянул руку Ольге Мироновне. Та инстинктивно отшатнулась.
— Очень приятно, тёща! — заржал он. — Отличная у вас тут хата! Под снос, конечно, но участок-то золотой!
Ира и Костя появились в дверях кухни. Костя побледнел, увидев сестру, а Ира сжала губы в тонкую линию.
— О, голубки объявились! — захохотала Нина. — Ну что, собираете манатки? Квартира теперь моя!
— Нина... — начала Ольга Мироновна, но дочь перебила:
— Никаких «Нина»! Я пять лет горбатилась на севере, деньги зарабатывала! А вы тут в тепле сидели, на готовенькое рассчитывали!
— Мы работали, — тихо сказал Костя. — И за мамой ухаживали.
— Ухаживали? — фыркнула Нина. — Ну спасибо, конечно. Но теперь я буду ухаживать. По-своему.
Аркаша тем временем обследовал комнату, трогал мебель, заглядывал в шкафы.
— Хлам сплошной, — объявил он. — Всё на помойку. Сделаем тут евроремонт, мебель итальянскую купим.
— На какие деньги? — не выдержала Ира.
— А вам какое дело? — огрызнулась Нина. — У меня есть деньги. И есть планы.
Она подошла к матери, села рядом на диван.
— Мам, ты молодец, что завещание оформила. Правильно сделала. Они тут на тебе паразитировали, а я — родная дочь.
Ольга Мироновна молчала, только руки её дрожали.
— И знаешь что, мамуль, — продолжала Нина, обнимая мать за плечи, — мы с Аркашей решили: тебе пора в дом престарелых. Хороший такой, с уходом. А квартиру мы под бизнес переделаем.
Тишина была такой плотной, что казалось, воздух застыл.
— Что... что ты сказала? — прошептала Ольга Мироновна.
— Дом престарелых, — повторила Нина спокойно. — Там тебе лучше будет. Круглосуточный уход, медицина рядом. А мы тут салон красоты откроем.
Аркаша довольно заржал:
— Золотая жила! Район престижный, бабки потекут рекой!
Ольга Мироновна поднялась с дивана. Лицо её стало белым как мел.
— Ты... ты хочешь меня в дом престарелых?
— Мам, ну не устраивай сцен, — отмахнулась Нина. — Там тебе будет хорошо. А здесь ты только мешать будешь.
— Хватит! — взорвался Костя. Он подскочил к сестре, схватил её за руку. — Ты совсем обалдела?
— Руки убери! — вырвалась Нина. — Я теперь хозяйка!
— Какая ты хозяйка? — Ира встала между Ниной и свекровью. — Ты же её бросила! Пять лет даже не звонила толком!
— А я работала! — заорала Нина. — Я деньги зарабатывала, пока вы тут...
— Деньги? — перебил Костя. — Какие деньги? Ты же безработная! Аркаша мне всё рассказал, пока ты в туалет ходила. Вас оттуда выгнали за пьянство!
Аркаша икнул и виновато улыбнулся:
— Ну, бывает...
— Заткнись! — рявкнула на него Нина, но было уже поздно.
Ольга Мироновна смотрела на дочь, и в глазах её медленно гас последний огонёк надежды.
— Значит, и денег нет, и работы нет, — сказала она тихо. — А меня... меня ты в дом престарелых хочешь сдать.
— Мам, ну не так же...
— Именно так. — Ольга Мироновна выпрямилась во весь рост. — Ты приехала не ко мне. Ты приехала за квартирой.
Нина попыталась что-то возразить, но мать подняла руку:
— Молчи. Я поняла, кто есть кто.
Она повернулась к сыну и невестке:
— Костя, Ира... простите меня. Простите старую дуру.
— Мам... — начал Костя, но она покачала головой:
— Нет, дайте сказать. Вы были рядом. Вы заботились. А я... я поверила в сказки.
Она подошла к столу, достала из ящика документ — то самое завещание.
— Завтра же иду к нотариусу. Переоформляю всё на Костю.
— Мам! — взвилась Нина. — Ты не имеешь права!
— Ещё как имею, — отрезала Ольга Мироновна. — Пока жива — имею.
Она посмотрела на дочь долгим взглядом:
— А ты... убирайся. И этого алкаша своего забирай.
— Мам!
— Убирайся, говорю! — повысила голос Ольга Мироновна. — Раз я для тебя обуза — живи без меня!
Аркаша дёрнул Нину за рукав:
— Пошли, Нинка. Видишь же — не получилось.
— Как не получилось? — заорала Нина. — Я же законная наследница!
— Была, — поправила мать. — Была, пока завещание не переписала.
Нина ещё немного покричала, потопала ногами, но когда поняла, что ничего не добьётся, швырнула на пол сумку:
— Ладно! Проживу и без вас! И не приходите потом ко мне просить!
— Не придём, — спокойно ответила Ольга Мироновна.
Дверь хлопнула так, что задрожали стены.
В наступившей тишине Ольга Мироновна опустилась на диван, закрыла лицо руками.
— Как же я ошиблась... — прошептала она. — Как же я ошиблась...
Ира села рядом, обняла свекровь за плечи:
— Все ошибаются, Ольга Мироновна. Главное — вовремя понять.
— Я думала, она изменилась... Думала, соскучилась...
— А она и соскучилась, — сказал Костя, присаживаясь на корточки перед матерью. — По квартире соскучилась.
Ольга Мироновна подняла заплаканные глаза:
— Простите меня... И ты, Ира, прости. Ты для меня — как родная дочь. А я...
— Всё позади, — мягко сказала Ира. — Главное, что мы вместе.
— Вместе, — повторила Ольга Мироновна и крепко обняла невестку.
За окном шёл дождь, но в квартире было тепло и тихо. На столе остывал чай, на полу лежали осколки разбитой чашки — следы недавней бури. Но буря прошла, оставив после себя удивительное спокойствие.
Справедливость, — думала Ира, поглаживая плечо свекрови. Она всё-таки восторжествовала. Долго шла, окольными путями, но дошла.
А где-то в ночном городе Нина с Аркашей искали дешёвую гостиницу и строили новые планы. Но это уже была не их история. Их история закончилась, когда за ними захлопнулась дверь.