Слова "Будущее. Род. Дитя.", выжженные на вновь пульсирующей, но все еще леденяще-гладкой поверхности мертвой зоны, висели в воздухе Глуши тяжелее свинца. Мороз отступил, купленный кровью Михаила, но мир не вернулся в прежнее русло. Бездна была удовлетворена, но не насыщена до конца. Она ждала Второй Дар.
- Предыдущая часть
Страх в деревне сменился ледяной, беззвучной покорностью. Бежать было некуда и поздно. Остаться – значило принять новые правила Вечно Алчущей. Взгляды, полные немого вопроса, обращались к волхву и Алене, дочери Марфы Никитишны, Первой Поглощенной. Женщина не пряталась. Ее лицо, изможденное годами страха и потерь (мать и муж, погибший прошлой зимой), было спокойно. Как лед над бездной.
Она пришла к Волхву Игнату сама.
Изба его, пропитанная дымом священных (и нечестивых) трав, казалась входом в иной мир.
– Я дочь Первой, – торжественно сказала Алена, ее голос звучал ровно, без дрожи. – Я стояла у начала. Должна стоять и у конца.
Игнат, чьи глаза теперь всегда горели внутренним светом, как угли в пепле, смотрел на нее. Он видел не просто женщину. Волхв видел мост, жертву и сосуд.
– Там нет конца, Алена, – ответил он, и в его хриплом голосе впервые зазвучало что-то, отдаленно напоминавшее... уважение? – Там… Становление. Земля-Чрево примет тебя не как пищу, а как Семя, что прорастет благодатью для всей деревни. Как Начало Грядущего. Ты станешь Матерью Нового Договора и Истины.
Алена кивнула. Ни страха, ни экстаза. Только принятие грядущего. Как у Михаила.
Люди готовились, но не к смерти, а к свадьбе.
Деревня, движимая благоговейным ужасом и смутной надеждой, помогала. Женщины ткали саван. Но не белый – из льняных нитей, пропитанных кровью Михаила и смешанных с волокнами странных, черных с багровым, цветов, уже пробивавшихся по краю мертвой зоны.
Ткань получилась цвета запекшейся крови, тяжелой и холодной на ощупь. На лоб Алене охрой нанесли сложный знак: круг (чрево), пронзенный волнистой стрелой (жизненная сила/река), заключенный в незавершенный треугольник (бездна/гора). Знак Матери Глуби. Волосы заплели в косу, вплетая засушенные корни и крошечные черные камешки с границы Зоны.
Этой ночью пройдет ритуальная свадьба.
Самая темная ночь в этом году. Мертвая зона пульсировала ровно, мощно, как сердце спящего гиганта. На границе не горел костер, а горели десятки маленьких глиняных плошек с густым, смолистым маслом, выжатым из тех самых цветов, растущих на границе мертвой зоны. Их свет был тусклым, багрово-лиловым, отбрасывающим длинные, пляшущие тени. Воздух гудел низкой, едва слышной вибрацией. Земля ждала.
Волхв Игнат вышел первым.
Он был облачен не в медвежью шкуру, а в плащ из грубой, небеленой ткани, окрашенной в цвет земли и крови. На груди – его костяной оберег, но теперь он светился тусклым внутренним мерцанием. В этот раз в его руках был не клинок, а чаша. Выдолбленная из черного, теплого на ощупь камня, найденного в центре мертвой зоны наутро после жертвы Михаила. В чаше дымилась густая, черная жидкость – настой из корней, цветов мертвой зоны и капли крови Алены.
Алена вышла следом. В саване цвета запекшейся крови. Знак Матери Глуби на лбу светился слабо в темноте. Она шла босая по мертвой земле, но не морщилась от холода. Ее глаза были широко открыты, смотрели не на Зону, а внутрь нее, в какую-то непостижимую глубь. На лице – безмятежность. Не святость и христианское смирение, а покой глубочайшего океана.
Толпа деревенских стояла далеко.
Люди не плакали и не шептались. Они молча стояли, затаив дыхание.
Игнат поднял чашу к небу, где не было луны, только россыпь ледяных звезд. Он заговорил. Волхв не пел и не кричал. Его голос звучал словно изнутри земли, отдаваясь в костях каждого:
– Земля-Мать! Земля-Чрево! Вечно Алчущая и Вечно Рождающая! Прими Дары!
Он повернулся к Алене, протягивая чашу:
– Кровь Дара Первого – Михаила – оживила Твои Сны! Прими Дар Второй! Прими Невесту! Прими Лоно Нового Века! Пусть Жизнь, взятая, вернется Жизнью Новою! Пусть Семя, посеянное во Тьме Твоей, прорастет Мостом Меж Мирами!
Алена взяла чашу обеими руками.
Выпила содержимое одним долгим глотком. Черная жидкость стекала по ее подбородку. Женщина даже не поперхнулась и не закашлялась. Она поставила чашу на землю у самой границы пульсирующей черноты. Потом обернулась к деревне. Улыбнулась. Улыбка была безмерно печальной и бесконечно любящей. Как у матери, уходящей в дальнюю дорогу.
– Прощайте, – сказала она тихо, и ее голос прозвучал с невероятной ясностью в гудящей тишине и был услышан каждым. – Не бойтесь. Я… пойду к Матери.
Она повернулась к мертвой зоне. Сделала шаг. Пульсирующая чернота не поглотила ее. Она нежно расступилась и приняла. Как густое, темное масло. Поверхность мертвой зоны сомкнулась вокруг ее ступни, затем щиколотки, колена…
Алена шла вперед, не останавливаясь. Черная субстанция обволакивала ее, лаская, принимая форму ее тела, поднимаясь выше. Женщина не тонула. Она входила в нежные и любящие объятия. В последний момент, когда чернота сомкнулась у нее на груди, Алена подняла лицо к звездам. Выражение экстаза и невыразимой любви осветило ее черты ярче любого света. Потом голова женщины скрылась.
Мертвая зона взорвалась светом.
Не багровым, как от крови, а глубоким, теплым, золотисто-зеленым сиянием, как свет мха в самой глубине древнего леса. Сияние било изнутри, пульсируя в такт сердцебиению самой земли.
И земля запела. Не угрожающим или голодным стоном, а тихой, вибрирующей колыбельной. Низкий гул, наполненный покоем, удовлетворением и ожиданием. Он обволакивал деревню, проникал в избы, усыпляя плачущих детей, снимая остроту страха со лбов взрослых. Мертвая зона колыхалась, как огромное, довольное лоно.
Волхв Игнат упал на колени, прижав ладони к теплой земле. По его лицу текли слезы. Но это были слезы не горя, а благодарности. Его услышанная молитва была обращена не в небо:
– Благодарю, Мать-Бездна! Прими Дар! Взрасти Новую Жизнь!
Бывший священник окончательно стал волхвом. Его трансформация была завершена. Теперь он Волхв Глубин, Проводник и Слуга Земли-Чрева.
Дитя Бездны и Вечный Договор
После появления мертвой зоны и первых жертв прошел год. Год, который Глушь назвала потом «Годом Благословенным».
Весна пришла не просто рано – она пришла цветущей бурей жизни. Земля на полях, всегда скудная, стала черной и жирной, как масло. Семена прорастали за считанные дни. Урожай ржи и овса был таким, что амбары ломились, а старики только качали головами, припоминая сказки о молочных реках. Лесное зверье само кидалось в силки, а рыба в сети.
Лето было теплым, но не знойным. Дожди приходили вовремя, тихие и обильные. Болезни обошли деревню стороной. Даже старые хвори отступили. Скот плодился, коровы давали молока вдвое больше обычного. Дети бегали румяные, сильные, их смех звенел в воздухе, разгоняя последние тени страха.
Мертвая Зона изменилась кардинально.
Она больше не была угрожающей черной пульсацией. Она стала… живым озером. Темная, гладкая поверхность все так же пульсировала, но пульсация была ровной, глубокой, как дыхание спящего здоровяка.
И по краям ее, на некогда мертвой земле, расцвело кольцо чудес. Те самые цветы: высокие, с мясистыми стеблями, черными бархатными лепестками, испещренными сложными узорами багровых и золотистых жилок. Они светились тусклым внутренним светом по ночам, наполняя воздух странным, пьянящим ароматом – смесью влажной земли, меди и дикого меда. Их назвали «Кровниками» или «Слезами Матери-Глуби». Эти цветы не вяли. Они цвели вечно.
Волхв Глуби Игнат, стал не просто стражем, а духовным центром новой Глуши.
К нему шли даже из соседних деревень за советом, за исцелением (он касался болящих людей Кровниками и их свет лечил раны и хвори), за благословением на свадьбы и посевы. Его изба стояла ближе всех к мертвой зоне, и ночами он вел тихие «беседы» с пульсирующей темнотой, прикладывая к ней ладонь и внимая вибрациям земли. Волхв был суров, но справедлив. Его боялись и любили. Он хранил Договор.
И вот примерно через год, в другую лунную ночь, случилось Чудо.
На рассвете, когда первые лучи солнца коснулись верхушек черных елей, мальчишка-пастушонок, гнавший коров на луг мимо мертвой зоны, закричал так, что разбудил всю деревню. У кромки кольца Кровников, на теплой, мягкой траве (которая теперь росла и рядом с Зоной!), лежал младенец. Совершенно обычный на вид. Новорожденный. Он плакал, крепко сжимая крошечные кулачки, его кожица была розовой и здоровой.
Люди быстро собрались вокруг младенца, но не решались подойти. Первый к младенцу приблизился волхв. Он постоял несколько мгновений, задумчиво глядя на дитя, а потом поднял его на руки.
– Степан… – прошептала он, глядя на стоящих людей. Голос его звучал знакомо, но с легким, чужим эхом, будто доносящимся из колодца. – Степан-Святозар. Так зовите.
Деревня робко приблизилась к волхву с ребенком. С тщательно скрываемым страхом и благоговением. Как к иконе, сошедшей с оклада, но живой и теплой.
– Не бойтесь, – сказала он, и его эхающий голос обволакивал слушателей, как теплая земля. – Он… мост. Их воля… наша защита. Живите. Растите. Мать-Глубина… спит. Довольна.
Новая Глушь родилась в то утро.
Степан-Святозар рос не по дням, а по часам, буквально. К году он бегал и говорил простыми фразами. Его прикосновение исцеляло легкие хвори. Растения расцветали под его шагом. Птицы садились ему на плечо, не боясь. Он был плотью от плоти Бездны и духом Глуши.
Дети Глуши без страха играли у кромки Кровников, собирая их причудливые лепестки (которые не вяли и в руках). Урожаи продолжали быть сказочными. Болезни обходили деревню. Волхв Игнат правил не властью страха, а знанием и мудростью. Он был жрецом нового, но одновременно древнего как мир, культа.
Культа Земли-Чрева, Матери-Глуби и ее Дитяти-Посредника.
Счастье Глуши было абсолютным. Купленным кровью Михаила, Лоном Алены, сломанной верой Игната, ежегодными человеческими жертвоприношениями и вечной связью с непостижимой Силой под кладбищем.
Это был не светлый рай. Это был расцвет жизни под сенью древней, уснувшей Тьмы. Бездна спала, насыщенная, довольная, охраняя своих детей. Глушь обрела не просто покой. Она обрела Благословение Глуби. И пока цвели Кровники, пока смеялся Степан-Святозар, это счастье было вечным.
Страшным? Да. Непостижимым? Безусловно. Но – настоящим. И ярким, как закат над черными елями, отражающийся в спокойной, пульсирующей глади мертвой зоны – колыбели их нового мира.
- Продолжение истории