Звонок раздался в самый неподходящий момент — я стояла на стремянке, пытаясь прикрутить карниз в детской. Телефон вибрировал в кармане джинсов, грозя выпасть. Балансируя с отвёрткой в одной руке, я кое-как выудила мобильный другой.
— Олечка? Это Тамара Сергеевна, мамина соседка.
Сердце ухнуло. Соседка никогда не звонила просто так.
— Что-то случилось?
— Твой брат здесь. С риелтором. Квартиру осматривают.
Я едва не свалилась со стремянки.
— Какой риелтор? Мама только три недели как...
— Вот и я говорю. Даже сорок дней не прошло, а он уже...
— Я сейчас приеду.
Карниз так и остался висеть на одном шурупе.
Мамина старая двушка на пятом этаже хрущёвки была нашим детским миром
Обшарпанный подъезд, скрипучий лифт, знакомый до каждой царапины. Когда лифт снова не работал, я на автомате перешагивала сломанную ступеньку между третьим и четвёртым этажами.
Ключ повернулся в замке, который я смазывала при каждом визите, чтобы маме было легче открывать. В прихожей стояли чужие мужские ботинки и изящные женские туфли. Приглушённые голоса доносились из большой комнаты.
— Тут, конечно, всё под снос. Но метраж хороший, и район перспективный, — говорил женский голос с профессиональными интонациями.
— А что с документами? — это был Игорь, мой старший брат. — Прописанных нет?
— Нет, никого. Наследство уже оформлено?
Я шагнула в комнату, не снимая куртки. Три головы повернулись в мою сторону. Игорь стоял у окна — подтянутый, в дорогом пальто, с аккуратно подстриженной бородкой. Рядом — холёная блондинка с планшетом в руках и невысокий полный мужчина, явно потенциальный покупатель.
— Оля? — Игорь нахмурился. — Ты что здесь делаешь?
— Это мамина квартира. Я имею право здесь быть, — мой голос звучал резче, чем я хотела. — А вот что здесь делаете вы?
Риелторша переводила настороженный взгляд с меня на Игоря. Покупатель переминался с ноги на ногу.
— Мы, пожалуй, подождём в машине, — профессионально улыбнулась блондинка. — Игорь Дмитриевич, позвоните, когда закончите.
Когда мы остались одни, Игорь снял пальто и бросил его на диван — мамин старый диван с протёртым подлокотником, который я закрывала накидкой каждый раз, когда приезжала.
— Не делай из этого драму, — он говорил спокойно, но желваки на скулах выдавали напряжение. — Мама оставила квартиру мне. По завещанию.
— Что?
— Завещание. Знаешь, такой документ, где пишут, кому что достаётся после смер.ти.
— Я знаю, что такое завещание, — я сжала кулаки. — Не знала, что мама его составила.
Игорь вздохнул и потёр переносицу — жест, который он перенял от отца и который всегда означал крайнюю степень раздражения.
— Она составила его два года назад. Нотариально заверенное. Квартира отходит мне. Полностью.
— А мне?
Он пожал плечами:
— Ничего. Но я готов выделить тебе небольшую сумму из вырученных денег. На твоё усмотрение.
Комната поплыла перед глазами. Я опустилась на краешек дивана, стараясь дышать ровно.
— Два года назад, — повторила я. — Когда у неё случился инсульт. Когда я взяла отпуск за свой счёт и полтора месяца жила здесь, чтобы за ней ухаживать. Когда ты прислал букет и ни разу не приехал. Тогда она составила завещание в твою пользу?
Игорь смотрел в окно, постукивая пальцами по подоконнику.
— Не передёргивай. Я высылал деньги на сиделку.
— Которой не было, потому что твоих денег хватило бы на три дня! А потом что? Дом престарелых? Ты даже не спросил, как она, Игорь. Ни разу не позвонил ей напрямую. Через меня передавал «приветы».
— У меня был сложный период. Развод, проблемы в компании...
— У тебя вся жизнь — сложный период! — я сорвалась на крик, хотя обещала себе держаться. — За последние пять лет ты приезжал сюда два раза. На Новый год и когда тебе нужны были какие-то документы. А я возила её по врачам, делала уборку, готовила еду на неделю вперёд, слушала её жалобы и страхи...
— И теперь хочешь за это компенсацию? — перебил он. — Благородная дочь выполняла свой долг не просто так, да?
Я задохнулась от несправедливости обвинения.
— Пошёл ты.
Развернувшись, я вышла в прихожую и начала натягивать сапоги.
— Оля, подожди, — Игорь появился в дверном проёме. — Извини. Это было лишнее.
— Продавай что хочешь, — процедила я сквозь зубы. — Только дай мне забрать её вещи. Фотоальбомы, письма... Хотя бы это.
Он кивнул:
— Конечно. Приезжай в выходные, я всё равно буду здесь с рабочими. Начнём с косметического ремонта, чтобы поднять цену.
Я хлопнула дверью так, что посыпалась штукатурка.
— Завещание можно оспорить, — говорил муж, нервно расхаживая по кухне. — Должны же быть какие-то законы о несправедливом распределении наследства!
Я сидела, обхватив руками чашку с давно остывшим чаем.
— Это её решение, Дим. Её имущество. Она имела право распорядиться им как хотела.
— После всего, что ты для неё делала? Это ненормально!
В его голосе звенела искренняя обида за меня. Дима всегда был на моей стороне, и это придавало сил.
— Что скажем детям? — спросил он тише.
— Правду. Что бабушкина квартира достаётся дяде Игорю. И что мы не будем из-за этого устраивать вой.ну. — Я наконец отпила глоток чая и поморщилась от его холодной горечи. — Мама бы этого не хотела.
Внутри всё кипело от обиды, но я не могла позволить себе ненавидеть маму за её выбор. Что-то здесь было не так. Она никогда не выделяла Игоря, скорее наоборот — всегда переживала за меня как за младшую. Почему же тогда...?
В субботу я снова стояла перед маминой дверью
На этот раз в подъезде пахло свежей краской — начался обещанный ремонт. Дверь открыл Игорь в старых джинсах и футболке, заляпанной белилами.
— Проходи. Я освободил антресоли, там много твоих детских вещей.
В квартире всё выглядело иначе. Мебель сдвинута к центру комнат и накрыта полиэтиленом, на полу расстелены газеты, стены наполовину покрашены в безликий светло-бежевый цвет.
— Хочешь кофе? — спросил Игорь неожиданно. — У меня есть термос.
Предложение было настолько неуместным в разгромленной квартире, что я невольно усмехнулась:
— Давай.
Мы сели на диван, накрытый плёнкой. Кофе из термоса был горячим и крепким.
— Ты сам красишь? — спросила я, кивнув на стены.
— Рабочие только в понедельник придут. Решил начать без них, всё равно делать нечего, — он покрутил в руках крышку от термоса. — Нашёл тут кое-что. Думаю, тебе стоит посмотреть.
Игорь вытащил из кармана конверт и протянул мне. Моё имя на нём было написано маминым почерком — аккуратным, с небольшим наклоном влево.
— Где ты это нашёл?
— В секретере, в нижнем ящике. Там были её документы.
Я осторожно вскрыла конверт
Внутри лежал сложенный вдвое лист бумаги.
«Доченька, если ты читаешь это письмо, значит, меня уже нет, и ты узнала о моём решении насчёт квартиры. Ты наверняка обижена и не понимаешь, почему я так поступила. Мне трудно объяснить, но я попытаюсь.
Помнишь, как ты в детстве боялась темноты? Игорь никогда не боялся — или делал вид, что не боится. Ты плакала, а он храбрился. Но когда выключали свет, ты всегда засыпала, а он часами лежал с открытыми глазами. Так и по жизни — ты справляешься со всем, что выпадает на твою долю. Ты сильная. Всегда была сильнее брата, хоть он старше.
Я завещала квартиру Игорю не потому, что люблю его больше. А потому что знаю: ты выстоишь без этой поддержки. У тебя есть любящий муж, замечательные дети, работа, которая тебе нравится. А у Игоря — только видимость благополучия. За его самоуверенностью — пустота и одиночество. Он никогда в этом не признается, но ему сейчас тяжелее, чем тебе.
Прости меня, если можешь. И не держи зла на брата. Он не виноват в моём решении.
Целую, твоя мама».
Я перечитала письмо дважды, пытаясь понять, что чувствую. Облегчение? Разочарование? Горечь?
— Тебе она тоже написала? — спросила я, поднимая глаза на брата.
Он покачал головой:
— Нет. Только завещание.
Мы помолчали. С улицы доносились звуки субботнего двора — детские крики, музыка из чьего-то окна, шум проезжающих машин.
— Она права насчёт тебя, — наконец сказал Игорь. — Ты всегда была сильнее.
— Не думаю, — я сложила письмо и убрала обратно в конверт. — Просто мы по-разному справляемся с проблемами. Ты закрываешься, я... выплёскиваю всё наружу.
— И забираешь на себя чужие заботы.
— Не чужие. Мамины.
Он поморщился:
— Это был упрёк?
— Констатация факта.
Снова повисла тишина. Игорь допил кофе и поставил кружку на подоконник.
— Знаешь, я ведь не бросал её, — он говорил тихо, глядя в окно. — Звонил раз в неделю. Обычно когда тебя здесь не было.
— Она никогда не упоминала.
— Я просил не говорить. Мне было... стыдно, что я не приезжаю. Сначала из-за работы, потом... просто привык решать всё по телефону. Высылать деньги. — Он невесело усмехнулся. — Откупаться.
Я молчала. Что я могла сказать? Что понимаю его? Не понимала. Что прощаю? Не мне было прощать.
— Ладно, — я встала с дивана. — Пойду разбирать вещи.
Старые коробки с антресолей заняли весь багажник и заднее сиденье моей машины
Фотоальбомы, письма, мои школьные тетради, которые мама почему-то хранила, несколько её любимых книг, фарфоровые статуэтки — смешные собачки и кошки, которые она собирала всю жизнь.
Игорь отдал мне её бирюзовые бусы и серебряные серьги — единственные украшения, которые она носила.
— Приезжай на сделку, — сказал Игорь, когда я уже собиралась уходить. — Хочу, чтобы ты присутствовала.
— Зачем? Квартира твоя, моё согласие не требуется.
— Не для документов. Для меня.
Игорь стоял в дверях в грязных от краски джинсах и выглядел неуверенно. Совсем не похож на того важного человека, который недавно решал судьбу маминой квартиры.
— Хорошо, — я кивнула, не уверенная, зачем соглашаюсь. — Когда?
— В следующую пятницу. Покупатели готовы выйти на сделку.
Дома я разложила на столе мамины вещи. Дима помог отнести коробки в кладовку, а дети с интересом разглядывали фотографии.
— Это ты, мам? — Алёша показал на чёрно-белый снимок худенькой девочки с двумя косичками. — Ничего себе!
— А это кто? — Настя протянула другую фотографию. — Ой, это что, дядя Игорь? С гитарой?
Я взяла снимок. Игорь-подросток, нескладный, с копной тёмных волос, сидел на табуретке с гитарой в руках. Его лицо светилось такой неподдельной радостью, что я невольно улыбнулась. Я совсем забыла, что он когда-то играл. Бросил на первом курсе института, когда решил, что музыка — несерьёзное занятие.
— А где бабушка будет жить теперь? — вдруг спросил Алёша.
Настя шикнула на него:
— Глупый, бабушка умер.ла, она нигде не будет жить.
— Я знаю, — насупился мальчик. — Я про...
Я обняла сына, прижав его к себе:
— В наших сердцах, малыш. Пока мы помним человека, он всегда с нами.
Банальная фраза, но что ещё я могла сказать восьмилетнему ребёнку?
Вечером, когда дети уже спали, мы с Димой перебирали содержимое ещё одной коробки
Там обнаружилась папка с моими детскими рисунками и школьными грамотами. И ещё кое-что неожиданное — маленькая шкатулка из карельской берёзы.
— Странно, — я повертела её в руках. — Не помню эту вещь.
Внутри лежало кольцо с сапфиром в окружении крошечных бриллиантов — явно старинная работа.
— Вот это дааа! — присвистнул Дима. — Это что, настоящее?
— Похоже на то.
В шкатулке нашлась записка: «Это бабушкино кольцо. Она завещала его тебе, когда ты подрастёшь. Я берегла его и теперь передаю тебе. Оно стоит гораздо больше, чем квартира. Для любви».
— Для любви? — Дима нахмурился. — Что это значит?
Я покачала головой:
— Не знаю.
Но на самом деле догадывалась. Мама всегда мне говорила: главное в жизни — это дети, а не дома и вещи.
В пятницу я не пошла на работу и поехала к нотариусу
Игорь был уже там с покупателями — молодой парой. Их малыш спал, завернутый в синее одеяльце.
— А вот и сестра, — сказал Игорь. — Знакомьтесь, это Оля.
Я поздоровалась с Антоном и Мариной. Они казались счастливыми, хоть и волновались, как все, кто покупает первое жильё.
— У вас чудесный малыш, — я улыбнулась Марине.
— Спасибо, — она просияла. — Артёму четыре месяца. Мы так рады, что нашли квартиру в этом районе — здесь хорошие садики и школа рядом.
Сделка прошла быстро. Когда документы были подписаны, Игорь отозвал меня в сторону.
— Подожди меня, хорошо? Я хочу кое-что обсудить.
Я кивнула, гадая, что у него на уме. После завершения всех формальностей мы остались одни в коридоре нотариальной конторы.
— Пойдём куда-нибудь выпьем кофе? — предложил Игорь.
Мы устроились в маленькой кофейне через дорогу. Игорь заказал эспрессо, я — капучино.
— Ну вот и всё, — он крутил в руках чашку. — Больше ничего не осталось.
— Осталось, — возразила я. — Воспоминания. Они никуда не денутся.
— Да. Хотя я, если честно, многое уже забыл. — Он отпил глоток кофе. — Слушай, я хотел сказать... В общем, вот.
Он достал из внутреннего кармана пиджака конверт и положил на стол.
— Что это?
— Треть от суммы. Твоя доля.
Я уставилась на конверт, не решаясь прикоснуться.
— Игорь, я не могу это взять.
— Можешь. И возьмёшь. — Его голос звучал непривычно твёрдо. — Я продал квартиру не для того, чтобы присвоить всё себе. Мама была не права, лишив тебя доли наследства.
— У неё были свои причины.
— Я знаю. Я прочёл письмо — ты забыла его на диване. — Он поморщился, словно от зубной боли. — Она думала, что делает мне одолжение. Что я нуждаюсь в этих деньгах больше, чем ты.
— А разве нет?
— Дело не в нужде, Оля. Дело в справедливости. — Он подтолкнул конверт ближе ко мне. — Это твоё по праву. Не за уход за мамой, не за что-то ещё. Просто потому, что ты её дочь, как и я — её сын.
Я молчала, не зная, что ответить. Часть меня хотела гордо отказаться. Другая часть понимала, насколько пригодились бы эти деньги — мы с Димой всё ещё выплачивали ипотеку, а в следующем году Настя заканчивала школу и готовилась к поступлению.
— Спасибо, — я наконец взяла конверт. — Это... важно для меня.
— Для меня тоже, — он кивнул и немного расслабился, словно сбросив тяжёлый груз. — Есть ещё кое-что.
— Что именно?
— Я переезжаю. В другой город. Может быть, даже страну.
— Серьёзно? Почему?
Он пожал плечами:
— Устал. От всего этого, — он неопределённо взмахнул рукой. — От крысиных бегов, от фирмы, от вечного напряжения. У меня язва, между прочим. В тридцать восемь лет.
— Мне жаль.
— А мне нет. Это сигнал, что пора что-то менять. — Он допил кофе. — Я давно хотел. После развода особенно. Но всё не решался.
— И что теперь?
— Не знаю. Может, открою маленькую студию звукозаписи. Или займусь столярным делом — помнишь, как я любил работать с деревом в детстве?
Я вспомнила фотографию с гитарой, которую показывала Настя.
— Помню. Ты делал мне шкатулку на день рождения.
— С вырезанной розой, — кивнул он. — Интересно, сохранилась ли она?
— Нет, к сожалению. Она сломалась, когда мы переезжали в Подмосковье. Я плакала тогда.
Мы помолчали, каждый погружённый в свои мысли.
— Я нашла кольцо, — сказала я наконец. — Мамино. С сапфиром.
— Правда? — Игорь поднял брови. — Она всегда говорила, что потеряла его.
— Оказывается, хранила для меня. Бабушкино наследство.
— Вот видишь, — он улыбнулся. — Она думала о тебе. По-своему, но думала.
Я кивнула, ощущая, как постепенно отпускает та обида, которая сжимала сердце с того дня, когда я узнала о завещании.
— Когда ты уезжаешь?
— Через месяц. Нужно закрыть дела здесь.
— Будешь писать?
— Если хочешь.
— Хочу.
Прошло три года. Многое изменилось
Настя поступила в медицинский институт, Алёша перешёл в среднюю школу. Мы наконец закрыли ипотеку — во многом благодаря тем деньгам, которые передал Игорь.
От брата приходили редкие, но содержательные письма. Сначала из Калининграда, куда он перебрался, потом из Риги. Он действительно открыл столярную мастерскую и, судя по фотографиям, преуспевал.
«Делаю мебель на заказ, в основном столы и книжные шкафы. Представляешь, людям это нравится. Говорят, от моих вещей идёт какое-то тепло».
В последнем письме была необычная новость: «Познакомился с женщиной. Она реставратор, работает с антикварной мебелью. Умная, с чувством юмора. И, что удивительно, я ей тоже нравлюсь. Возможно, этим летом приедем к вам в гости, если пригласите».
Конечно, я пригласила. И они приехали — Игорь и Анна, его новая спутница. Худощавая женщина с внимательными глазами и сильными руками мастера.
Они снимали номер в гостинице близко от нас, но почти всё время были у нас дома.
Как-то вечером дети уже спали, Дима и Анна смотрели сериал, а мы с братом сидели на кухне.
— Я часто думаю о маме, — сказал Игорь, смотря в окно. — О её решении.
— В каком смысле?
— Это завещание. Сначала я воспринял его как должное — ну конечно, я старший сын, кому же ещё оставлять имущество? — Он усмехнулся. — Потом, когда узнал о письме к тебе, разозлился. Решил, что она меня за слабака держит.
— А сейчас?
— А сейчас думаю, что мама оказала мне услугу. Не тем, что оставила квартиру. А тем, что заставила задуматься. Я ведь продал её не из-за денег. Деньги у меня были. Я продал её, чтобы не застрять в прошлом. Чтобы двигаться дальше.
Я кивнула. Возможно, именно этого мама и хотела. Не просто обеспечить сына деньгами, а помочь ему разорвать порочный круг.
— У меня тоже есть кое-что для тебя, — сказал Игорь и вышел из кухни.
Вернулся он с небольшим свёртком.
— Вот. Это тебе.
В свёртке оказалась шкатулка — почти точная копия той, детской, с вырезанной розой на крышке. Только сделанная гораздо более умелыми руками.
— Ты сам...?
— Да. Три попытки было, — он смущённо потёр шею. — Хотел, чтобы всё идеально получилось.
Я провела пальцами по гладкому дереву, по тонким линиям резьбы. Внутри шкатулки было небольшое углубление, выстланное тёмно-синим бархатом — как раз по размеру маминого кольца.
— Спасибо, — я с трудом сдерживала слёзы. — Она прекрасна.
— Как думаешь, мама бы одобрила? То, как всё сложилось?
Я представила маму — не болезненную и усталую, какой она была в последние годы, а такой, как на старых фотографиях: с ясными глазами и лёгкой улыбкой.
— Думаю, да, — я наконец ответила. — Особенно тебя. Ты выглядишь... счастливым.
— Так и есть, — он кивнул. — Впервые за долгое время. А ты?
— И я, — я улыбнулась. — По-своему.
На террасе раздался смех Анны и Димы. Тёплый летний ветер донёс аромат цветущей липы из сада.
— Знаешь, — сказал вдруг Игорь, — я часто думаю: что было бы, если бы мама оставила квартиру тебе или разделила между нами? Всё сложилось бы иначе?
Я покачала головой:
— Не знаю. Может быть, ты продолжал бы работать в той компании. Я бы сдавала квартиру, пытаясь выплатить ипотеку. Мы бы по-прежнему встречались только на похоронах и днях рождения. Обменивались бы формальными поздравлениями по праздникам.
— А сейчас?
— А сейчас мы сидим на моей кухне и разговариваем. Впервые за сколько? Двадцать лет?
Он кивнул и протянул руку через стол. Я вложила свою ладонь в его — жест, которого между нами не было, наверное, с детства.
— И что теперь? — спросила я, сжимая его руку.
— Теперь будем жить дальше. Но уже по-другому. — Он улыбнулся. — Знаешь, Анна хочет открыть мастерскую по реставрации в вашем городе. Говорит, здесь хорошая энергетика.
— Вы переедете сюда?
— Возможно. Если найдём подходящее помещение и жильё.
Что-то дрогнуло у меня внутри — смесь надежды и опасения.
— Вы могли бы остановиться у нас, пока ищете. Дети будут рады. Особенно Алёша — он от твоих деревянных головоломок в восторге.
Игорь кивнул, и я увидела в его глазах то же выражение, что и в своих, — осторожную радость воссоединения. Не сразу, не просто, через боль и обиду — но, может быть, именно так и должно было случиться.
На следующий день, провожая брата и Анну на вокзале, я вдруг вспомнила мамину записку, найденную вместе с кольцом: «Для любви». Тогда я подумала, что она имела в виду будущее Насти, которой предназначалось кольцо.
Но теперь поняла: это было про нас всех. Про то, что есть вещи важнее материальных ценностей. Про то, что настоящее наследство — это не стены и не деньги.
Прощаясь, мы обнялись — неловко, не привыкшие к таким проявлениям чувств. Но искренне.
— Я позвоню, когда будут новости о переезде, — сказал Игорь.
— Буду ждать, — ответила я. И добавила: — Спасибо.
— За что?
— За шкатулку. За то, что не позволил мне застрять в обиде. За то, что мы снова семья.
В глазах брата мелькнуло что-то, подозрительно похожее на слёзы. Он только кивнул и быстро отвернулся.
Я смотрела вслед уходящему поезду и думала о маме. О её последнем, странном подарке нам обоим. О том, что иногда потери приносят неожиданные приобретения. И о том, что любовь действительно важнее квартир и завещаний.
В кармане лежала шкатулка с вырезанной розой. Дома в шкатулке будет храниться кольцо с сапфиром — до того дня, когда придёт время передать его Насте.
И, может быть, рассказать ей эту историю. Историю о том, как старая квартира на окраине города изменила жизнь двух взрослых людей, научив их заново ценить то, что по-настоящему важно.