- Нить, что не держит никого. Глава 29.
- Завтра пятница, тринадцатое, - дрогнувшим голосом сказала Даша, и с ужасом посмотрела на Сергея.
Рот Петра Михайловича скривился на левую сторону, щека невольно дёрнулась. Он знал о глупой вере жены и дочери в дурные приметы.
- Ну и что? - сказал Сергей, - подумаешь! Это Пётр Первый всё перевернул. Если бы не он, завтра бы точно не тринадцатое было. Не переживай ты так, Даша!
Агата Александровна сс благодарностью посмотрела на него:
- Какой хороший ты, Серёжа, по тебе сразу видно!
- В общем, вы не против? - спросил он у женщины.
- Нет, конечно, нет. Только это всё очень неожиданно. Вы хоть между собой что-нибудь обсуждали? Где жить будете, например?
- Пойду к себе, - проскрипел Пётр Михайлович, теребя крупную пуговице на животе. - Здесь и без меня весело.
- А Вы не против, Пётр Михайлович? - с позитивом спросил его Сергей.
- Я? Не мне же с Вами, молодой человек, жить. Но если моё мнение кого-то интересует, то вы оба спешите. Мы с Гатой почти пять лет встречались, прежде чем решиться и соединить наши сердца, - высокопарно ответил мужчина. - Будьте здоровы, молодой человек. Ваше здоровье - это не навсегда, как показывает практика, - и он зашуршал тапками по коридору.
Тишина в кухне стояла до момента, пока не хлопнула с раздражением дверь в зал, отгородив несчастного мужчину от равнодушного к его страданиям, мира.
- В общем, Агата Александровна, мы ещё ничего не решили. Думаю, мы с Дашей потом Вам всё расскажем, правда? - он посмотрел на молчавшую от недоумения девушку.
- Ну да, мама, мы потом... расскажем... Пойдём, Серёжа, провожу тебя, - девушка первой поднялась из-за стола.
- Так я ещё кофе не допил, - попытался возразить парень.
Но невеста была непоколебима:
- Да, Серёжа, ты и дал жару! Чего, совсем с ума сошёл? - Даша сунула ему тёмную куртку, и быстро накинула на плечи свою. - Мама, я сейчас приду! - сказала она в коридор, и открыла дверь в подъезд.
- А что такого? Ты же всё равно согласна? - искренне удивился парень.
- Мог бы предупредить заранее. Получилось, что я родителей вообще не уважаю, - она зыркала на него в полумраке глазами, как разъярённая кошка.
- Даша, ну чего ты? Поженимся, заживём, как люди... Как мои родители, например... Как все, в общем, - Сергей залихватски сдвинул шапку на затылок. - Детей мне нарожаешь! - он схватил девушку и приподнял над полом. - Мальчика и девочку!
Даша, хоть и была сердита, не смогла удержаться от смеха.
- Ты сам ещё ребёнок, Серёжка, отпусти!
Оказавшись на твёрдом полу, девушка несмело положила ему обе руки на грудь.
- Скажи, жених, где мы жить будем?
- Можем у нас, наверное. Надо у родителей спросить. Хотя, наверное, лучше снять квартиру. Мой батя хоть и не такой, как твой, но тоже не сахар. Нудит, не переставая. К этому привычка нужна.
- Может, у моих поживём? - спросила Даша, разглядывая тонкий кривой шрам на подбородке жениха.
- Не-не, ты так даже не шути, - с удивлением сказал Сергей. - Я думал, ты бежать готова оттуда, - он кивнул головой на дверь, обитую чёрным дермантином.
- Я так просто, ты не подумай, - начала оправдываться девушка. - Чтобы твоё мнение узнать. -Так я пошла? - спросила она, нерешительно поворачиваясь к нему боком.
- Один поцелуй, и я тебя отпущу, - шутливо прорычал парень, и сгрёб Дашу в охапку.
***
Люба чувствовала что-то неладное в животе. Ребёнок не двигался со вчерашнего дня. Он, как большая рыба, залёгшая во время шторма на дно, не шевелился. Женщина развязала пояс и распахнула халат. Уродливые синие вены, как реки - речушки на школьном глобусе, опоясывали его, следуя одним им известным маршрутом. Люба положила ладонь на живот, чувствуя невероятное натяжение тонкой и сухой, как пергамент, кожи. Она трогала опустившийся живот сверху и снизу, поглаживала его по круговыми движениями. Разговаривала с ним ласково, плакала, просила, роняя капли на набухшие вены. Ничего не помогало, сын не шевелился.
Сумка, приготовленная в роддом, стояла в прихожей, готовая покинуть квартиру в любой момент. Женщина, охнув, поднялась с дивана и начала медленно ходить по квартире. Она зашла в ванную, причесалась, умылась холодной водой. В зеркале отражалось чужое тревожное лицо, и Люба вышла. Заварила зелёный чай и достала из шкафчика разноцветный мармелад. Жёлтые, красные, зелёные дольки с прилипшими крошками сахара...
- Это ещё что за светофор, - подумала Люба, и с раздражением отодвинула блюдце.
На самом деле не хотелось ни есть, ни пить, и привычные ритуалы не помогали вернуться её спокойствию. Женщина не знала, откуда берутся силы в её теле, отягчённом большим животом. Она продолжала разговаривать с собой и с ребёнком, успокаивая обоих.
- Всё будет хорошо. Все рожают, и ты родишь. Не волнуйся, мы с тобой вдвоём, не бойся, маленький...
Буквы складывались в слова, слова - в предложения, и скоро она, сама того не замечая, стала напевать бесконечную песню матери, ожидающей появления на свет первенца. Любу бросало то в жар, то в холод. Воздуха не хватало, дышать было нечем. Схватки, которых женщина ждала сначала с ужасом, а потом с нетерпением, всё не наступали. Поневоле в голову приходили рассказы, услышанные в длинной очереди среди таких же беременных, как она. Одна женщина родила, когда стирала в ванной руками мужнину огромную и жёсткую робу. Другая - когда «наматывала» круги вокруг квартала, решив прислушаться к совету многодетной свекрови. Голова Любы плохо соображала, и она решила выйти на воздух. Шапку надевать сил не было, и она накинула тёплый платок, который носила вместо шарфа, оберегая и прикрывая им сверху свой живот. Пальцы не слушались, пуговицы не хотели проскальзывать в петельки. Женщина, вздохнув, вышла в подъезд, сунув ключ от незапертой квартиры в карман.
***
Расим за время службы по контракту пережил и узнал многое. Не раз он смотрел в глаза опасности, мысленно обращаясь к кому-то всемогущему и невидимому, в надежде остаться в живых. Парень испробовал не одно запрещённое средство, чтобы хоть на полчаса забыть пережитый днём ужас. Вернувшись «на гражданку», он не хотел забывать запретных ощущений, и время от времени занимался воровством. «Охота» становилась всё сложнее. Окна квартир, находящихся на первом этаже, обзаводились надёжными металлическими решётками. Симпатичные железные двери, которые можно было вскрыть консервным ножом, менялись на двери из толстолистовой стали. Приходилось мёрзнуть, обходя двор за двором, изображая вечернюю прогулку. Прежде чем «обнести» очередную квартиру, нужно было присмотреться к ней, как следует. Кто хозяева, как часто бывают дома. Во всех ли квартирах по соседству проживают, и если да, как часто отлучаются. Случались и промахи. За солидными решётками оказывался старый цветной телевизор, поеденный молью ковёр, да толстенный прозрачный хрусталь, который современные хозяйки изо всех сил сегодня стремятся заменить на китайский пластик.
В окнах квартиры, что Расим присмотрел почти неделю назад, погас свет. Нет решёток на окнах, живёт одна беременная. Если что, в крайнем случае, и сопротивления оказать не сможет. Бывало, навещал её один парнишка, но он был недавно, и появиться сегодня не должен. Расим быстро побежал к машине, припаркованной в соседнем дворе, чтобы подогнать её к подъезду с облюбованной квартирой. Подъезжая, он открыл бардачок, чтобы достать небольшой фонарик, который удобно было держать во рту, зажав зубами. Так и руки были свободны, и свет бил узким направленным лучом, не привлекая внимания противоположных окон. Машина последние метры шла накатом. Расим, выкатив круглый фонарик из пластиковой глубины, нажал на педаль тормоза. В это же мгновение он почувствовал мягкий удар, будто машина наткнулась на мешок с песком. Выглянув сверху из-за руля, он ничего не увидел, и быстро выскочил из машины.
- Только не ребёнок! - промелькнула мысль в его голове, а через секунду он уже стоял на коленях перед Любой.
Женщина смотрела на него широко раскрытыми глазами. Рот беззвучно открывался, как у выброшенной приливом на берег огромной рыбы. Расим вскинул руки вверх, будто снова обращаясь к кому-то на небе, и тут же безвольно опустил их вниз.
- Как так-то! Ты зачем... Ты чего... - растерянно спрашивал он то ли у женщины, то ли у себя. Он попытался потянуть её за руку, но она только хлопала глазами и не шевелилась.
- Сумка у порога... Шестнадцатая квартира... Мне в роддом... - Люба пыталась повернуться набок своей кашалотообразной фигурой.
Парень вскочил, сделал несколько быстрых шагов, и тут же вернулся обратно:
- Ключи! Ключи где?
Люба полезла рукой в карман, и уронила ключ с плоским брелоком в снежную кашу. В руках у Расима щёлкнул фонарик. Запустив растопыренную пятерню в холодное месиво, он быстро достал четырёхгранный хитрый ключ. Посмотрев ещё раз на женщину, он тяжело вздохнул. Затем сел на колени сзади неё, и начал поднимать за подмышки. Парень с облегчением услышал, что беременная женщина задышала, заохала, запричитала что-то на непонятном бабье-скулящем языке.
- Не с_сы, сейчас в больничку тебя отвезём. Всё нормально будет, мамаша. Ты только дыши, дыши только, - сам не зная почему, просил её Расим.
Широко распахнув заднюю дверь, он помог Любе залезть внутрь, крепко вцепившись в её локоть, и опасаясь, как бы она не свалилась под машину. Захлопнув дверцу, он подошёл к месту, где недавно корчилась беременная женщина, и с облегчением увидел, что крови нет. Обернувшись на машину, будто проверяя, на месте ли женщина, он рванул в подъезд. Сноровисто он вставил ключ в замочную скважину, но замок не поддавался.
- Дура беременная, клуша бестолковая, - ворчал он себе под нос. - Ключи перепутала, вот зараза... - тут рука его дёрнула дверь, и та поддалась.
Расим хотел зайти в квартиру, чтобы оценить добычу, но глаза беспомощной женщины вдруг всплыли перед его лицом. Парень, схватив большую сумку, закрыл дверь на замок, и выбежал к машине.
Стоны, перемежаемые рыданием и мольбами, стали сильнее. Расим дышал часто, уговаривая себя не гнать машину, и ехать осторожно. Наконец показалось здание с торжественно высокими окнами и насмешливо высокой лестницей, будто попасть в учреждение могла только та роженица, что сможет преодолеть нужную высоту.
Открыв заднюю дверь, он по-солдатски отрывисто бросил:
- Как зовут?
- Люба, - прошептала женщина, стягивая платок с мокрой от пота головы.
- Всё будет нормально, Люба. Слышишь? - ему показалось, что её глаза закатились, напоминая одну из страшных картин, пережитых в недалёком прошлом. Он, не раздумывая, влепил ей звонкую оплеуху. Женщина открыла рот, а затем вытаращила на Расима удивлённые глаза.
- Ты... Меня... Ударил... - задыхалась теперь от возмущения она.
- Напугала ты меня, - выдохнул Расим, и потянул её за руки из машины.
- Я сама, - пыталась протестовать Люба, но парень не слушал её.
- Видел я, как ты сама. Ещё сидеть из-за тебя не хватало. Д.ура!
- Сам такой, - бледная женщина еле-еле встала на ноги, пытаясь освободиться от его хватки.
Так они доковыляли до дверей: Расим - пытаясь удержать её, а Люба - пытаясь вырваться. Ступени, показавшиеся беременной женщине бесконечными, наконец остались позади. Парень нажал на круглую белую кнопку под крупными буквами «ЗВОНОК», выведенными от руки. Открывать не спешили, и Расим нажал снова, не торопясь отнять руку. Дверь открыла пожилая санитарка с равнодушным лицом. Любе подумалось, что женщина сейчас скажет почему-то давно засевшую в памяти фразу: «Всё ходют и ходют тут», но бабуля сказала неожиданно мягким грудным голосом:
- Проходи, милка, проходи. Папаня, сумку забыл что ли? - она протянула пышную и белую, как сдобная булочка, руку, и приняла женщину в свои объятия.
Расим понял, что сумка осталась в машине, и, не оглядываясь, устремился вниз. Вернувшись, он сунул сумку в пустой коридор, и, радуясь своей удаче, поехал к Любиному дому. Парень напевал шансон под любимое радио, стремясь подражать каждому исполнителю, и радостно дурачась. В подъезд он входил вразвалочку, уверенно, чтобы не привлекать внимание. Дверь открылась без скрипа. Жильё пахло женщиной, уютом и настоящим домом. Расиму стало неловко после увиденной пустой колыбельки. Он снял обувь, и поставил на коврик в прихожей. На кухне стояла нетронутая чашка с чаем, в блюдце с витым орнаментом по краю лежал цветной мармелад. Ни шоколадных конфет, ни дорогого кофе на кухне не было. На всякий случай он запустил по очереди пальцы в коробочки с крупой. Но, как и ожидалось, заначки там не оказалось. В шкафах, под аккуратно сложенным постельным бельём, тоже было пусто. Лишь в шкатулке со скромной бижутерией он нашёл несколько свёрнутых вчетверо купюр.
Расим сел на диван, скрестив руки, и ещё раз оглядывая зал.
- Может быть, может быть... Нет заначки у человека. Как она, интересно, собирается одна с ребёнком жить... - парень встал и провёл рукой по покрывалу, стирая следы своего присутствия, затем вышел из квартиры. Была у него шаловливая мыслишка закинуть ключи в сугроб, чтобы легковерная особа помаялась, и думала впредь, доверять ли ключи незнакомому человеку. Но, представив её, замёрзшую, с ребёнком на руках, покачал головой.
На следующий день Расим приехал в роддом и снова мучил звонок. Через несколько минут выглянула молодая девчушка в белом халате и шапочке с острым, похожим на злую таксу, лицом.
- Мы звонок отключаем, мужчина. У нас кнопочка такая есть, - ехидно сказала она, и указала тонким кривым пальчиком на надпись, что была прямо перед глазами Расима: «Передачи разрешены с 16:00 до 17:30». - Смотрим, читаем, работать не мешаем, - и аккуратно закрыла дверь.
Парень покрутил вокруг на пальце колечко с болтающимся на нём смешным брелоком, и, насвистывая, отправился восвояси. Весь следующий день он то и дело запускал руку в карман, проверяя, на месте ключ, и каждый раз радостно улыбаясь, сам не зная почему. Около четырёх часов вечера он стоял на высоком крыльце роддома. Дождавшись, когда первый посетитель нажмёт на звонок, и передаст небольшой пакет, повторил попытку. Добрая бабуля, которую легче было представить у пышущей печи, чем в роддоме, показалась в дверях.
- Родила твоя, здорового парня. Пакет опять забыл?
Расим сжал в кармане кулаке с четырёхгранным ключом и брелоком, и отправился в ближайший магазин за покупками.
- Путеводитель здесь.