Я стояла у двери кухни. Держала в руках пустую чашку от чая. И слушала.
— Пусть она подписывает, — шептала Зинаида Павловна. — Она всё равно ничего не поймёт.
Голос мужа был тише. Неразборчивый. Но я поняла — они говорят обо мне.
Чашка дрожала в руках. Странно... руки не слушались. Я отошла от двери. Тихо. На цыпочках. Как воровка в собственном доме. Села на диван. Поставила чашку на столик. Она звякнула. Громко. Слишком громко для этой тишины.
— Верочка! — позвала свекровь. — Иди к нам!
Я встала. Пошла. Ноги ватные. Сердце бешено колотится.
На кухне они сидели за столом. Перед ними лежали бумаги. Много бумаг. С печатями.
— Вера, дорогая, — начала Зинаида Павловна. Улыбка у неё широкая. Фальшивая. — Нам нужно оформить кое-какие документы.
Муж молчал. Смотрел в сторону. На обои. На потолок. Куда угодно, только не на меня.
— Какие документы? — спросила я.
— Да так... формальность, — махнула рукой свекровь. — Ты же знаешь, как это бывает. Бюрократия.
Я взяла один лист. Буквы расплывались. Не могу сосредоточиться. "Договор дарения"... "Безвозмездная передача"... "Недвижимое имущество"...
— Это что? — голос мой дрожал.
— Ну что ты, Верочка, — свекровь придвинулась ближе. — Просто оформляем дачу на детей. На всякий случай. Мало ли что...
Дача. Наша дача. Где мы с мужем провели медовый месяц. Где каждые выходные копались в земле. Сажали яблони. Строили беседку своими руками.
— А почему я должна подписывать?
— Ты же совладелица, — объяснила Зинаида Павловна. Терпеливо. Как учительница двоечнику. — Без твоей подписи ничего не получится.
Муж наконец посмотрел на меня. В глазах что-то мелькнуло. Стыд? Или просто усталость?
— Лёш, — позвала я его. — Объясни мне.
Он вздохнул. Потёр лоб ладонью.
— Мама права, Вер. Лучше всё оформить заранее. Пока живы-здоровы.
— Но дача же наша...
— Будет детская, — перебила свекровь. — На них оформим. Они наследники. Логично ведь?
Логично... Может, и правда логично. Но что-то внутри протестовало. Кричало: "Не подписывай!"
Я листала бумаги. Пыталась понять. Но юридический язык — это как иностранный. Непонятный.
— А если я не подпишу?
Повисла тишина. Тяжёлая. Неловкая.
— Ну что ты говоришь, — засмеялась свекровь. — Конечно, подпишешь. Мы же семья.
Семья... Да, мы семья. Уже восемь лет. Восемь лет я живу в этом доме. Готовлю супы по рецепту Зинаиды Павловны. Глажу рубашки мужу. Покупаю лекарства для свекрови.
— Можно я подумаю?
— О чём тут думать? — голос свекрови стал жёстче. — Формальность же.
Но я уже вставала. Откладывала бумаги.
— Завтра, — сказала я. — Завтра решу.
И пошла в спальню. Закрыла дверь. Села на кровать.
За стеной слышались голоса. Приглушённые. Недовольные.
— Я же говорила, — это свекровь. — Упрямая стала.
— Мам, не надо — муж.
— Что не надо? Правду говорить? Она тебя под каблук взяла. Раньше ты меня слушался.
Я легла. Укрылась одеялом с головой. Как в детстве.
В голове крутилась одна мысль:
"Она всё равно ничего не поймёт".
Неужели они правда так обо мне думают? Что я глупая? Что можно мной крутить как угодно?
Дверь скрипнула. Вошёл муж.
— Вер, ты спишь?
Я молчала.
— Не обижайся на маму. Она хочет как лучше.
Он сел на край кровати. Положил руку на моё плечо.
— Это действительно формальность. Подпишешь завтра — и забудем.
— А если не подпишу?
Пауза. Долгая.
— Почему ты не хочешь подписать?
Я села. Посмотрела на него. На этого человека, с которым прожила восемь лет. Родила двоих детей. Делила радости и проблемы.
— Потому что боюсь.
— Чего?
— Что это не формальность.
Он отвернулся. Встал.
— Спи. Утром поговорим.
Но утром он ушёл рано. На работу. А свекровь встретила меня на кухне с теми же бумагами.
— Ну что, Верочка? Подписываем?
Я села за стол. Взяла ручку. Бумаги лежали передо мной. Аккуратной стопкой.
"Она всё равно ничего не поймёт"...
— Зинаида Павловна, — сказала я тихо. — А что будет, если я подпишу?
— Ничего не будет. Как жили, так и будем жить.
— А если что-то случится с Лёшей? Или с вами?
Свекровь напряглась.
— Что может случиться? Мы здоровы.
— Но если?
— Тогда дача достанется детям. И правильно.
— А мне?
— А что тебе? Ты их мать. Будешь пользоваться.
Будешь пользоваться... Как чужая. По милости детей.
Я отложила ручку.
— Знаете, Зинаида Павловна? Я хочу показать эти бумаги юристу.
Лицо свекрови изменилось. Стало жёстким. Злым.
— Зачем тебе юрист? Не доверяешь нам?
— Просто хочу понять, что подписываю.
— Понимаешь... — свекровь встала. — А я думала, ты умная девочка. Оказывается...
Она собрала бумаги. Резко. Злобно.
— Ладно. Разбирайся со своими подозрениями. А мы найдём другой способ.
И вышла. Хлопнув дверью.
Я осталась одна. На кухне.
Взяла телефон. Нашла в интернете юридическую консультацию. Записалась на приём.
Почему-то руки больше не дрожали.
Юрист оказался молодым. Лет тридцати. В очках. Серьёзным.
— Покажите документы, — сказал он.
Я достала телефон. Фотографии бумаг. Наснимала вчера на свой телефон. Пока свекровь не видела.
Он читал. Долго. Хмурился. Что-то записывал себе...
— Вы понимаете, что подписываете? — спросил наконец.
— Нет, — честно ответила я. — Не понимаю.
— Вы дарите свою долю в недвижимости. Безвозмездно. После подписания у вас не будет никаких прав на эту дачу.
Сердце бешено забилось.
— Но свекровь сказала...
— Что сказала?
— Что это формальность. Что как жили, так и будем жить.
Юрист покачал головой.
— Юридически это неверно. После оформления дарения дача будет принадлежать только получателям. Они могут продать её. Завещать кому угодно. Даже выгнать вас.
— Выгнать?
— Конечно. Это их собственность.
Я сидела и не могла поверить. Такая простая бумага. А последствия...
— Что мне делать?
— Не подписывать, — сказал он просто. — Или требовать встречного обязательства. Договор пожизненного содержания, например.
— А если скажут, что я не доверяю семье?
Юрист улыбнулся. Грустно.
— Знаете, сколько ко мне приходит людей с такими историями? Каждый день. "Это же семья", "мы же родные", "как ты можешь не доверять". А потом остаются на улице.
Я глубоко вздохнула.
— И ещё. Обычно так делают, когда опасаются раздела имущества при разводе. Боятся потерять свою недвижимость.
— Поняла.
Я вышла от юриста другим человеком. Будто пелена с глаз спала. Я поняла чего боялась свекровь…
Дома меня ждал муж. Сидел на кухне. Мрачный.
— Где была?
— У юриста.
Лицо его потемнело.
— Зачем?
— Хотела понять, что подписываю.
— И что он сказал?
Я села напротив. Положила руки на стол.
— Что после подписания дача будет не наша. А детская. И они смогут делать с ней что угодно.
— Дети нас не выгонят.
— А если женятся? А их жёнам я не понравлюсь? А если захотят продать?
Муж молчал. Смотрел в стол.
— Лёш, — позвала я тихо. — Скажи честно. Это мамина идея?
Он кивнул. Едва заметно.
— И ты согласился?
— Она права. Надо думать о будущем.
— О чьём будущем? О детском? Или о её?
— Не говори так о маме.
— А как говорить? Она хочет лишить меня дома. Нашего дома.
— Никто тебя не лишает.
— Лишает. Юридически лишает.
В дверь вошла Зинаида Павловна. Как всегда — без стука.
— О чём спорите?
— Мама, не надо, — попросил муж.
— Что не надо? — свекровь села рядом с сыном. — Верочка ходила к юристу. Выясняла наши намерения.
Голос её был ледяным.
— Да, ходила, — сказала я. — И узнала много интересного.
— И что же?
— Что вы хотите оставить меня без крыши над головой.
Свекровь засмеялась. Неприятно. Резко.
— Какая ты драматичная. Без крыши... У тебя есть ещё квартира.
— Однокомнатная. А дети где жить будут?
— Дети будут жить здесь. В доме. С нами.
Вот оно что.
— Понятно, — сказала я.
— Что понятно?
— Всё понятно.
Я встала. Пошла в спальню. Достала чемодан.
— Вера! — муж вошёл следом. — Что ты делаешь?
— Собираюсь.
— Куда?
— К маме. Подумать.
— О чём думать?
Я остановилась. Посмотрела на него. На этого человека, который выбрал маму вместо жены.
— О том, стоит ли жить с людьми, которые считают меня глупой.
— Никто тебя не считает...
— "Пусть она подпишет — она всё равно ничего не поймёт", — процитировала я.
Он побледнел:
— Ты подслушивала?
— Случайно услышала. В собственном доме. Который, оказывается, не мой.
Муж сел на кровать. Опустил голову.
— Вер, не уезжай.
— Почему?
— Потому что я тебя люблю.
— Тогда почему выбираешь маму?
Он молчал. Потому что ответа не было. Или был, но страшный.
Я закрыла чемодан. Взяла сумку.
— Подумаю несколько дней. И решу.
— Что решишь?
— Подписывать ли развод.
И вышла. Из спальни. Из дома.
На пороге столкнулась со свекровью.
— Уезжаешь? — спросила она. — Ну и правильно. Подумай. А то совсем разбаловалась.
Я не ответила. Просто прошла мимо.
На улице был вечер. Прохладный. Осенний.
Я села в машину. Завела мотор.
В зеркале заднего вида видела дом. Окна светились жёлтым светом. Уютно. По-семейному.
Но это было обманом.
Я поехала к маме. Туда, где меня всегда ждут. Где не нужно ничего подписывать, чтобы быть дома.
У мамы я провела три дня. Три дня тишины. Никто от меня ничего не требовал. Никто не шептался за спиной.
Мама варила мне суп. Тот самый, детский. С вермишелью. Как в детстве, когда болела.
— Расскажи, — сказала она в первый вечер.
И я рассказала. Всё. От подслушанного шёпота до побега из дома.
Мама слушала. Кивала. Иногда качала головой.
— Знаешь — сказала она потом. — Я никогда не любила твою свекровь.
— Почему не говорила?
— А зачем? Ты была счастлива. Думала, что счастлива.
Счастлива... Была ли я счастлива? Или просто привыкла?
Телефон звонил постоянно. Муж. Свекровь. Я не отвечала.
На третий день я решилась. Поехала домой. Поговорить.
Дом встретил тишиной. Свекрови не было. Только муж. Сидел на кухне. За тем же столом, где лежали злополучные бумаги.
— Приехала, — сказал он.
— Приехала.
— Мама уехала к сестре.
— Хорошо.
Мы сидели друг напротив друга. Как чужие.
— Лёш, — начала я. — Ответь честно. Ты хочешь, чтобы я подписала?
Он помолчал. Долго.
— Не знаю, — сказал наконец.
— Как не знаешь?
— Мама говорит одно. Ты — другое. Я запутался.
— А что говорит твоё сердце?
— Сердце говорит... — он поднял глаза. — Что не хочу тебя терять.
— Тогда почему согласился на этот спектакль?
— Потому что боюсь маму. Всегда боялся.
Вот оно. Честность. Наконец-то.
— И что теперь?
— Не знаю, — повторил он.
Я встала. Подошла к окну. За окном осень. Жёлтые листья падали на землю.
— Лёш, а помнишь, как мы дачу покупали?
— Помню.
— Твоя мама была против. Говорила — дорого, говорила — далеко.
— Да.
— А мы всё равно купили. Потому что это была наша мечта. Наша.
Он кивнул.
— И строили мы её вместе. Помнишь, как ты крышу крыл? А я красила забор?
— Помню.
— Это наш дом, Лёш. Наш с тобой. Мы его любовью строили.
— Так почему же ты не хочешь детям оставить?
Я обернулась. Посмотрела на него.
— Потому что дети вырастут. У них будут свои дома. Свои семьи. А у нас что останется?
— Останется...
— Что? Твоя мама решит, где нам жить?
Муж опустил голову. Понял, наконец:
— Что ты предлагаешь?
— Оставить всё как есть. Дача наша. Пока мы живы. А после кончины — детям. По завещанию.
— Мама не согласится.
— А мама тут при чём? Это наша жизнь. Наша семья.
Лёша встал. Подошёл ко мне. Обнял.
— Прости, — шепнул. — Я дурак.
— Дурак, — согласилась я. — Но мой.
Мы стояли у окна. Обнявшись. Как в молодости.
— А что скажем маме? — спросил он.
— Скажем правду. Что мы взрослые люди. И сами решаем, что подписывать.
— Она рассердится.
— Пусть. Я тоже сердилась. И что?
Он засмеялся. Впервые за эти дни.
— Знаешь, а мне стало легче. Правда.
— Мне тоже.
Вечером приехала Зинаида Павловна. Вошла в дом как ураган.
— Ну что? Договорились? Подписываем?
— Мам, — сказал Лёша спокойно. — Садись. Поговорим.
— О чём говорить? Всё ясно.
— Не всё. Мы решили ничего не подписывать.
Лицо свекрови стало каменным:
— Это её влияние, — кивнула она в мою сторону. — Настроила тебя против матери.
— Никто меня не настраивал. Я сам решил.
— Сам? — засмеялась она. — Ты никогда ничего сам не решал.
— Тогда пора начинать.
Свекровь посмотрела на меня. Глаза злые. Колючие:
— Ты довольна? Разлучила сына с матерью?
— Зинаида Павловна, — сказала я тихо. — Я не разлучала. Я просто отказалась отдавать наш дом.
— Наш? — фыркнула она. — Деньги на покупку кто давал?
— Мы брали кредит. И отдавали его вместе. Лёша и я.
Муж посмотрел на мать. Потом на меня:
— Мам, хватит. Дача наша с Верой. И точка.
Свекровь встала. Взяла сумку.
— Хорошо. Живите, как хотите. Но помни — я предупреждала.
— О чём предупреждала? — спросил Лёша.
— О том, что жена разрушит нашу семью.
И ушла. Хлопнув дверью.
Мы остались одни. В нашем доме. В нашей семье.
— Не жалеешь? — спросила я.
— О чём?
— Что поссорился с мамой.
Лёша обнял меня. Крепко.
— Знаешь, что я понял за эти дни?
— Что?
— Что семья — это не тот, кто кричит громче всех. Семья — это те, кто рядом, когда трудно.
Я заплакала. От облегчения. От усталости. От счастья.
— А документы?
— Сожжём — сказал он решительно. — В камине. Пусть сгорят к чёрту.
И мы сожгли. Все бумаги. Договоры дарения. Доверенности. Всё.
Огонь лизал белые листы. Превращал их в пепел. А мы смотрели и улыбались.
Зинаида Павловна обиделась надолго. Месяца на два. Потом вернулась. Делала вид, что ничего не было. Но я помнила её шёпот: "Она всё равно ничего не поймёт".
Теперь я понимаю. Понимаю многое.
И что иногда нужно услышать шёпот, чтобы понять — кто ты на самом деле.
А дача наша до сих пор. Мы ездим туда каждые выходные. Копаемся в земле. Сажаем. Поливаем. Выращиваем…
И я знаю — это навсегда. Потому что мы это выбрали. Вместе.
Рекомендую:
Подписывайтесь, чтобы не пропустить следующие публикации.
Пишите комментарии 👇, ставьте лайки 👍