— Посмотри за мной в старости, не бросай меня, — попросила свекровь невестку, наливая себе чай в чашечку из семейного сервиза.
Людмила замерла. В утренней тишине кухни слова прозвучали неожиданно.
— Не поняла?
Нина Сергеевна отвела взгляд, глядя куда-то мимо невестки:
— Я всё понимаю. Вы скоро переезжаете. Своя квартира, свои правила. Наконец-то избавитесь от старухи.
Людмила осторожно поставила сахарницу, чувствуя, как внутри поднимается смесь раздражения и вины.
Семь лет они жили в квартире свекрови — семь долгих лет замечаний о неправильно выжатой тряпке, недоваренной картошке, неподходящих шторах. Семь лет настороженных «доброе утро» и напряжённых «спокойной ночи».
— Нина Сергеевна, мы не переезжаем на другую планету. Всего пятнадцать минут езды.
— Да-да, — свекровь отхлебнула чай, добавила сахар. — Пятнадцать минут. А потом тридцать пять. А потом «извини, мама, завал на работе, приедем в следующие выходные». А потом помру тут одна, и не узнаете...
В её голосе звучала такая убеждённость, что Людмила невольно отвела глаза. Разве не об этом она думала, подписывая ипотечный договор? Наконец-то свобода. Никаких внезапных визитов в их комнату, никаких комментариев о воспитании Мишеньки, никаких вздохов о том, как было хорошо «при Алёше» — её по.кой.ном муже.
— Обещаю, мы будем регулярно приезжать, — произнесла Людмила слова, в которые не верила сама.
— Александр дома? — резко сменила тему Нина Сергеевна.
— Спит. Вчера до двух возился с документами.
— Вот и хорошо. Не говори ему о нашем разговоре, — свекровь встала, одёрнула халат. — Я просто хотела, чтобы ты знала. Так, на всякий случай.
Она вышла, оставив Людмилу. Чай остывал. От разговора остался неприятный осадочек.
— Я думаю, мы должны забрать маму к нам, — сказал Александр три недели спустя, когда они уже перевезли большую часть вещей в новую квартиру.
Людмила едва не выронила книги, которые расставляла на полке:
— Что?
— Я заезжал к ней вчера, пока ты была с Мишкой у врача, — муж присел на подлокотник кресла. — Она... не очень здорова.
— В каком смысле? — Людмила отложила книги. — Заболела?
— Не знаю. Квартира запущена, холодильник почти пустой. Сказала, что забыла поесть. Забыла, Люда! Мама, которая всю жизнь соблюдала режим питания с точностью до минуты!
Людмила нахмурилась. Нина Сергеевна была сама пунктуальность — обед ровно в час, ужин в семь, никаких исключений. Даже в больнице, когда лежала с гипертоническим кризом, умудрялась есть по часам, игнорируя больничный распорядок.
— Может, просто расстроена из-за нашего переезда? — предположила она. — Я же говорила, что она переживает.
Александр покачал головой:
— Дело не только в этом. Она какая-то... потухшая что ли... Не ругалась даже, что я без шапки пришёл. Представляешь?
Людмила могла представить. Свекровь была помешана на «простудах» — форточки открывала строго на положенные пятнадцать минут. А выход без шапки ниже пятнадцати градусов приравнивался к самоу.бий.ству.
— И что ты предлагаешь? — осторожно спросила она, уже догадываясь об ответе.
— Пусть поживёт с нами. Хотя бы первое время, пока не привыкнет, что мы теперь отдельно.
Людмила почувствовала, как внутри что-то сжимается. Их первая собственная квартира. Их территория. Их правила. Всё, о чём она мечтала годами.
— А как же наша... свобода? — выдавила она.
Муж поднял на неё усталые глаза:
— Люд, ей шестьдесят шесть, и она совсем одна. Я по факту единственный сын. Верка далеко. Если не мы — то кто?
«Социальные службы, — хотелось ответить Людмиле. — Дом престарелых. Сиделка». Но она промолчала, чувствуя себя чудовищем за одни эти мысли.
— Хорошо, — наконец сказала она. — Но только временно. И нам нужно сразу установить правила.
— Спасибо, — Александр сжал её руку. — Ты лучшая.
«Нет, — подумала Людмила, глядя на его сияющее лицо, — я просто не умею отстаивать себя».
Нина Сергеевна приняла приглашение с неожиданным равнодушием
— Если вам так хочется, могу пожить у вас немного. Но не думайте, что я навязываюсь.
Она собрала минимум вещей — строгие тёмные платья, неизменные тапочки с вышивкой, коробку с лекарствами и альбом с фотографиями. Квартиру закрыла так, словно уезжала на пару дней, а не переселялась к сыну.
В первую неделю в новом доме она почти не выходила из своей комнаты. Сидела у окна с фотографиями. Или смотрела телевизор без звука.
— Может, сходим к врачу? — предложила Людмила. Нина Сергеевна снова отказалась от завтрака. Сказав, что не хочет есть.
— А зачем? — пожала плечами свекровь. — Чтобы мне сказали, что я уже старая и мне пора на свалку?
Это я и так знаю.
— Вы не одинокая, — возразила Людмила. — Вы с нами.
Нина Сергеевна посмотрела на неё с тенью прежней проницательности:
— Поверь, дорогая, можно быть одинокой даже в толпе. Особенно когда ты никому не нужна.
— Это неправда! — вспыхнула Людмила. — Мы же забрали вас, обустроили комнату!
— Вы забрали меня из жалости, — отрезала свекровь. — Не нужно делать вид, что это не так.
Людмила открыла рот, чтобы возразить, но поняла, что не может. Отчасти это действительно была жалость. Или чувство долга. Или желание угодить мужу. Но точно не искреннее стремление жить вместе.
— Что ж, по крайней мере, это честно, — Нина Сергеевна вдруг усмехнулась. — Ты не пытаешься изображать восторг.
Людмила моргнула, не ожидая такой реакции:
— Вы предпочитаете, чтобы я была честной?
— А ты хочешь, чтобы я перестала ругать твою готовку и воспитание Мишани? — парировала свекровь.
— Вообще-то да, — честно ответила она. — Хотелось бы.
Нина Сергеевна кивнула:
— Значит, у нас есть шанс договориться. Если ты пообещаешь не делать вид, что я вам не в тягость, я постараюсь... умерить свой пыл.
— Договорились, — Людмила протянула руку, и свекровь, помедлив, пожала её. — Только давайте всё-таки сходим к врачу. Без аппетита — это ненормально.
— Это старость, — вздохнула Нина Сергеевна. — Но если тебе так спокойнее — схожу.
Врач диагностировал депрессию и начальную стадию де.мен.ции
— Ничего необычного для её возраста и ситуации, — пожал плечами невролог. — Резкая смена обстановки, потеря привычного уклада. К тому же, судя по анализам, она плохо питалась последние месяцы. Истощение тоже влияет на когнитивные функции.
— Что нам делать? — спросил Александр, крепко сжимая руку жены.
— Регулярный приём препаратов, правильное питание, физическая активность, — врач выписал рецепт. — И самое главное — социализация. Ей нужно ощущать себя нужной, занятой, включённой в жизнь семьи.
По дороге домой Александр был непривычно молчалив. Уже у самого подъезда он вдруг сказал:
— Я облажался, да?
— В каком смысле? — Людмила удивлённо посмотрела на мужа.
— Не замечал, что с ней происходит. Думал, она просто... ну, такая. Зануда, вечно недовольная. А она болела всё это время.
Людмила вздохнула:
— Мы оба не замечали, Саш. Или не хотели замечать.
Он кивнул, глядя в сторону:
— Знаешь, я ведь помню её другой. Когда отец был жив, она улыбалась. Пела даже, представляешь? А потом он ушёл, и она... закрылась. Построила эту стену из правил, запретов, постоянного контроля. Я думал, это просто характер. А это страх был. Страх потерять ещё и меня.
— Мы справимся, — Людмила погладила его по руке. — Но нам придётся многое поменять. В квартире, в распорядке дня. В голове.
Александр невесело усмехнулся:
— Говорил же тебе — выходи за сироту, проблем меньше будет...
Первые изменения в поведении Нины Сергеевны появились
через две недели после начала лечения. Однажды утром Людмила обнаружила её на кухне — свекровь готовила блины, а шестилетний Миша старательно помогал, размешивая тесто.
— Бабушка сказала, что я настоящий повар! — с гордостью объявил он. — И что у меня блины получаются лучше, чем у мамы!
Людмила перехватила взгляд свекрови — та выглядела смущённой, словно её застали за чем-то неприличным.
— Надеюсь, ты не против, — Нина Сергеевна неловко поправила фартук. — Мишутка проснулся рано, а ты ещё спала. Я подумала...
— Я очень даже «за», — искренне ответила Людмила. — Только не устраивайте на кухне бардак, ладно?
— Уже поздно! — рассмеялся Миша, демонстрируя перепачканные в муке руки.
И Нина Сергеевна... улыбнулась. Коротко, неуверенно, но всё же это была настоящая улыбка.
Постепенно свекровь начала включаться в жизнь семьи
Сначала просто готовила ужин, пока Людмила была на работе. Потом стала забирать Мишу из сада — сначала вместе с Людмилой, потом самостоятельно. Даже записалась в группу скандинавской ходьбы при местном клубе пенсионеров.
Но самым удивительным для Людмилы стали их вечерние разговоры. После того как Миша засыпал, а Александр погружался в рабочие документы, они со свекровью часто оставались вдвоём на кухне. И говорили — действительно говорили, а не обменивались дежурными фразами.
— Знаешь, почему я так придиралась к тебе всё это время? — спросила однажды Нина Сергеевна, перебирая фотографии для нового альбома.
— Потому что я недостаточно хороша для вашего сына? — Людмила выключила чайник, заварила уже третью порцию мятного чая.
— Потому что ты совсем не похожа на меня, — Нина Сергеевна аккуратно вклеила фотографию маленького Миши в альбом. — И я боялась, что ты сделаешь Сашу другим. Не таким, каким я его воспитала.
Людмила удивлённо подняла брови:
— И что? Это плохо?
— Не знаю, — свекровь провела пальцем по фотографии. — Всю жизнь я была уверена, что знаю, как правильно. Режим, дисциплина, порядок. Алёша... он был мягче, чем я. Всегда говорил, что детям нужна свобода. Мы часто спорили, но в итоге я настаивала на своём. А теперь думаю — может, он был прав?
Она подняла глаза на Людмилу:
— Посмотри на Сашу. Он вырос собранным, ответственным. Но счастлив ли он?
— Саша счастлив, — возразила Людмила. — У него интересная работа, семья...
— Но он боится сделать лишний шаг без оглядки, — покачала головой Нина Сергеевна. — Всё просчитывает, всё планирует. Даже отпуск — и тот по расписанию проводит. В детстве он был другим. Смеялся громче, мечтал о большем.
Людмила задумалась. Она никогда не видела в методичности мужа ничего плохого. Его предсказуемость, надёжность, организованность были тем, что привлекло её изначально.
— Это ведь тоже характер, — сказала она наконец. — Не всем быть авантюристами.
— Возможно, — Нина Сергеевна вздохнула. — Но иногда я думаю, что слишком давила на него. Ты... ты хотя бы позволяешь Мише быть ребёнком.
Эти слова, похожие на признание в собственных ошибках, повисли в тишине кухни. Людмила не знала, что ответить — настолько неожиданной была эта внезапная уязвимость женщины, которую она привыкла считать несгибаемой.
— Вы были хорошей матерью, — наконец сказала она. — Саша вырос достойным человеком.
— Хорошей — да, — Нина Сергеевна горько усмехнулась. — Но, может быть, не той матерью, которая была ему нужна.
Визит сестры Александра совпал с полугодовым «юбилеем» совместной жизни с Ниной Сергеевной
Вера, яркая и шумная противоположность брата, прилетела из Калининграда на неделю и сразу же заполнила квартиру энергией, разговорами и подарками.
— Боже, мама, ты отлично выглядишь! — воскликнула она, обнимая Нину Сергеевну. — Когда Сашка позвонил в панике полгода назад, я думала, ты при смер.ти!
— Не преувеличивай, — поморщился Александр. — Я просто сказал, что мама неважно себя чувствует.
— Ага, и что она отказывается есть, смотрит в одну точку и не помнит, какой день недели, — Вера закатила глаза. — Пришлось валидол пить, пока у меня там командировки закончатся.
Людмила с интересом наблюдала за семейным воссоединением. О визите Александр предупредил её заранее, но почему-то умолчал о том разговоре с сестрой. Впрочем, это было типично для него — не говорить о проблемах, пока они не решены.
Вечером, когда Нина Сергеевна уже ушла спать, а Миша доигрывал в новую приставку, подаренную тётей, Вера вытащила Людмилу на балкон «покурить» — хотя та не курила.
— Колись, невестушка, — Вера выпустила струйку дыма в открытое окно. — Как вы справляетесь? Без сиделки, без помощи? Саша говорит, всё зашибись, но я-то знаю своего братца.
Людмила пожала плечами:
— Нормально справляемся. Были сложности поначалу, но сейчас всё устаканилось.
— Да ладно, — Вера скептически изогнула бровь. — Моя мать — самый несговорчивый человек на планете. Я бы с ней не выдержала и трёх дней под одной крышей. Недаром сбежала в другой город, как только школу закончила.
— С ней действительно... непросто, — осторожно признала Людмила. — Но мы нашли общий язык.
— Тебя можно канонизировать, — усмехнулась Вера. — Знаешь, я ведь предлагала Сашке устроить маму в пансионат для пожилых. Хороший, с медицинским уходом, с развлечениями. В конце концов, мы могли бы скинуться...
Людмила вздрогнула:
— Саша мне об этом не говорил.
— Конечно, не говорил, — Вера затушила сигарету. — Он же у нас идеальный сын, в отличие от меня. «Как ты можешь такое предлагать, Вер? Она же наша мать!» — передразнила она голос брата.
Людмила молчала, не зная, что сказать. Полгода назад она, возможно, ухватилась бы за идею пансионата обеими руками. Но сейчас...
— Знаешь, — наконец произнесла она, — я бы не хотела, чтобы Нина Сергеевна уезжала. Миша к ней привязался. Да и мы... притёрлись.
Вера удивлённо посмотрела на неё:
— Ты это серьёзно? Или просто не хочешь показаться плохой невесткой?
— Серьёзно, — Людмила сама удивилась тому, насколько искренне это прозвучало. — Я никогда не думала, что скажу такое, но... мне будет её не хватать.
После отъезда Веры что-то изменилось в их отношениях с Ниной Сергеевной
Словно они обе осознали, что выбрали друг друга — не из чувства долга или безысходности, а по собственной воле.
Свекровь стала мягче, научилась признавать свои ошибки. Людмила — терпимее, способной выслушать совет, не воспринимая его как критику.
Они находили точки соприкосновения в заботе о Мише, в любви к старым фильмам, даже в рецептах — свекровь неожиданно заинтересовалась экспериментами Людмилы с азиатской кухней.
Конечно, без конфликтов не обходилось. Случались дни, когда Нина Сергеевна впадала в прежнее состояние контроля и недовольства. Бывали моменты, когда Людмиле казалось, что она задыхается от постоянного присутствия свекрови в своей жизни.
Но они научились преодолевать эти кризисы — откровенными разговорами, компромиссами, иногда просто паузами в общении.
Когда Мише исполнилось восемь, а их «совместной жизни» — два года, Нина Сергеевна неожиданно заявила за ужином:
— Я хочу вернуться в свою квартиру.
Александр замер с вилкой в руке:
— Что? Почему?
— Потому что я достаточно окрепла, — спокойно ответила она. — Врачи говорят, ремиссия стабильная. Я больше не забываю принимать лекарства и могу сама о себе позаботиться.
— Но, мама...
— И я хочу, чтобы вы наконец пожили для себя, — перебила она сына. — Без старухи под боком. Вам нужно личное пространство. Возможно, второй ребёнок, — она бросила короткий взгляд на Людмилу. — Я благодарна вам за всё, но пора двигаться дальше.
— А как же Миша? — тихо спросила Людмила. — Он привык, что ты рядом.
— Я буду приезжать, — улыбнулась Нина Сергеевна. — На выходные, на праздники. А летом мы могли бы вместе поехать на дачу. Если вы не против.
Они обсуждали это весь вечер — после того, как Миша уснул. Александр был против, Людмила колебалась. В итоге решили, что Нина Сергеевна попробует пожить одна месяц. Если всё будет хорошо — останется в своей квартире. Если нет — вернётся к ним.
Прошло десять лет
Нина Сергеевна так и не переехала к ним окончательно. Но каждую неделю проводила у них по три-четыре дня, особенно после рождения второго внука, которого назвали в честь деда — Алёшей.
Она оставалась самостоятельной: вела кружок вязания в библиотеке, ездила в поездки с другими пенсионерами и даже завела кота. Де.мен.ция у неё не усиливалась, хотя иногда она что-то забывала или путалась.
Александр со временем привык к тому, что мама хочет жить отдельно, хотя поначалу сильно переживал.
В день своего 78 рождения Нина Сергеевна пригласила их к себе на обед — в свою квартиру после ремонта, который они вместе сделали прошлым летом.
— У меня для вас подарок, — сказала она, когда они пили чай с тортом, который испекли вместе с Мишей.
— Это ведь твой день рождения, — удивился Александр. — Мы должны дарить тебе подарки, а не наоборот.
— И всё же, — она протянула Людмиле конверт. — Открой.
Внутри был документ — доверенность на распоряжение всем имуществом Нины Сергеевны и медицинская директива.
— Я всё оформила, — пояснила свекровь, видя замешательство Людмилы. — На случай, если я не смогу принимать решения самостоятельно. Я хочу, чтобы ты была моим представителем.
— Я? — Людмила растерянно посмотрела на мужа. — Почему не Саша? Он твой сын.
— Потому что Саша не сможет принять трудное решение, если оно будет необходимо, — твёрдо сказала Нина Сергеевна. — Он слишком... эмоционален, когда дело касается меня. А ты — практична. Это не плохо, Людочка. Это то, что может понадобиться.
Она взяла невестку за руку:
— Ты спрашивала себя все эти годы, почему я сказала тебе тогда: «Посмотри за мной в старости»? Почему именно тебе, а не Саше?
Людмила кивнула.
— Потому что я видела в тебе силу, — просто ответила Нина Сергеевна. — Силу делать то, что правильно, даже когда это больно или неудобно. Я знала, что ты не бросишь меня из чувства долга. Но надеялась, что со временем ты не захочешь бросать меня по другой причине.
— Какой? — тихо спросила Людмила.
Нина Сергеевна улыбнулась — теперь она улыбалась часто, морщинки вокруг глаз складывались в лучики:
— Потому что иногда чужие люди становятся роднее кровных. Не сразу, не легко. Через конфликты, через притирку, через боль. Но когда это происходит... — она сжала руку Людмилы, — это стоит всех трудностей.
Людмила смотрела на эту женщину — всё ещё прямую, всё ещё гордую, но уже не такую неприступную, как раньше — и думала о том, какой долгий путь они проделали от взаимной неприязни к глубокому уважению и привязанности.
— Я посмотрю за тобой, — сказала она, накрывая ладонь свекрови своей. — Но только если ты пообещаешь не торопиться. У нас ещё слишком много рецептов не опробовано.
— Договорились, — кивнула Нина Сергеевна. — В конце концов, кто научит Лёшку играть в шахматы, если не я? Ты-то в них до сих пор путаешься.
Нина Сергеевна рассмеялась, и в этом смехе не было ни тени прежней желчности. Только тепло и то особое чувство, которое появляется между людьми, пережившими трудности и ставшими поддержкой друг для друга.
Людмила подумала, как сильно изменилась их жизнь за эти годы.
О том, что фраза «Посмотри за мной в старости», когда-то звучавшая как угроза или манипуляция, стала обещанием. Обещанием, которое она готова была сдержать — не из чувства долга, а из настоящей привязанности.
Она не знала, что принесут следующие годы. Возможно, болезнь Нины Сергеевны вернётся в более тяжёлой форме. Возможно, им ещё придётся принимать трудные решения — те самые, о которых говорила свекровь.
Но теперь она точно знала: что бы ни произошло, они справятся вместе. Не как злая свекровь и уставшая невестка из анекдотов, а как две женщины, которые научились уважать и ценить друг друга, несмотря на все различия.
И это была та самая по.бе.да, о которой никто из них даже не мечтал, когда всё только начиналось — с недоверия, ссор и обид. Потому что семья — это то, что мы сами строим и поддерживаем каждый день.