— Ты теперь даже борщ варишь не так, как я тебя учила!
Альбина Федоровна стояла посреди кухни, сжимая в руках половник. Её дочь Ольга медленно повернулась от плиты. В глазах мелькнула усталость, которую она научилась прятать за три года замужества.
— Мам, это всего лишь борщ.
— Всего лишь? — голос матери дрогнул. — Раньше ты никогда так не говорила. Раньше ты...
— Раньше я жила с тобой, — тихо закончила Ольга.
Алексей появился в дверном проёме. Высокий, в домашней футболке, он выглядел спокойным, но жена заметила, как напряглись его плечи.
— Альбина Федоровна, может, чаю? Я заварю ваш любимый, с чабрецом.
— Не надо мне твоего чая! — она резко отвернулась. — Вот видишь, Оля? Даже чай теперь он заваривает. А ты стоишь и молчишь. Кто хозяйка в доме?
Ольга устало провела рукой по волосам. Когда-то мама сама учила её, что хорошая жена должна уметь уступать. Теперь каждая уступка воспринималась как предательство.
— Мам, давай поговорим спокойно. Присядь.
— Спокойно? Три года я смотрю, как ты становишься чужой! Платья теперь носишь — я таких отродясь не видела. Причёска новая. Даже смеёшься по-другому! Совсем отдалилась…
— Мне тридцать два года, — Ольга старалась говорить ровно. — Я имею право меняться. Более того, это нормально!
— Право меняться? — Альбина Федоровна всплеснула руками. — Это он тебя так научил? Про права говорить?
Алексей сделал шаг вперёд, но жена остановила его взглядом. Это был их молчаливый договор — в конфликтах с тёщей он старался не участвовать. Но с каждым разом ему было всё труднее сдерживаться.
— Никто меня ничему не учил. Я просто живу свою жизнь.
— Свою? А как же наша? Помнишь, как мы с тобой мечтали? Ты хотела открыть цветочный магазин, а теперь сидишь в этом своём офисе!
— Я работаю дизайнером, мам. Это тоже про красоту.
— Красота... — Альбина Федоровна покачала головой. — Раньше ты каждый день звонила. Теперь — раз в неделю общаемся, и то если я сама наберу.
Ольга опустилась на стул. Воспоминания нахлынули волной. Как они с мамой часами болтали обо всём на свете. Как вместе выбирали шторы в её девичью комнату. Как пекли пироги по бабушкиному рецепту.
— Я звоню реже, потому что каждый разговор превращается вот в это, — она обвела рукой невидимую ауру негатива. — В обвинения.
— Я не обвиняю! Я переживаю! Ты же моя единственная...
Голос матери сорвался. Алексей молча достал из шкафа чашки, включил чайник. Его движения были чёткими, отработанными — за годы он научился создавать видимость занятости, когда атмосфера накалялась.
— Мам, — Ольга встала, подошла к матери. — Я всё та же. Просто теперь у меня есть муж, своя семья.
— Своя семья... А я кто? Чужая?
— Ты моя мама. Это никогда не изменится.
— Но ты изменилась! Даже день рождения мой забыла в прошлом году!
— Я не забыла. Я позвонила утром, привезла подарок...
— Раньше ты приезжала с ночёвкой! Мы до утра сидели, чай пили, разговаривали...
Алексей выключил закипевший чайник. Тишина повисла в воздухе, густая, как тот самый борщ, с которого всё началось.
— Альбина Федоровна, — он заговорил мягко, но твёрдо. — Оля вас любит. Но любить — не значит жить прошлым.
— А я и не прошу прошлого! Я прошу, чтобы она осталась моей дочерью!
— Я твоя дочь, — Ольга взяла мать за руку. — Но я также жена. И, возможно, скоро стану мамой.
Альбина Федоровна замерла. Её взгляд метнулся к животу дочери, потом к лицу.
— Что? Ты... вы...
— Ещё не точно. Но возможно.
Мать опустилась на стул. По щекам потекли слёзы.
— И ты молчала? Даже об этом не сказала?
— Я хотела убедиться сначала...
— Раньше ты бы прибежала с тестом! Мы бы вместе ждали результат!
Ольга закрыла глаза. Да, раньше было именно так. Каждая радость, каждая печаль — пополам. Но где та грань, когда забота превращается в удушье?
— Мам, я люблю тебя. Но мне нужно пространство. Нам всем нужно научиться жить по-новому.
— По-новому... — Альбина Федоровна вытерла слёзы. — А если я не смогу?
Вопрос повис в воздухе. Алексей поставил чашки на стол, разлил чай. Движения механические, будто он боялся нарушить хрупкое равновесие момента.
— Сможешь, — Ольга села рядом с матерью. — Мы все сможем. Просто нужно время.
— Время... У меня его всё меньше, Оленька. Мне шестьдесят три. Папы нет уже пять лет. Ты — всё, что у меня осталось.
— Это неправда, — голос дочери окреп. — У тебя есть подруги, твой хор, дача. У тебя есть жизнь помимо меня.
— Какая жизнь без тебя?
Алексей сел за стол, обхватил чашку ладонями. Он помнил свою тёщу другой — энергичной женщиной, которая успевала и работать, и дом вести, и дочь растить. Когда это она превратилась в человека, для которого существование дочери стало единственным смыслом?
— Альбина Федоровна, а помните, как вы мне рассказывали про свою молодость? Как в театральном кружке играли?
Женщина подняла на него усталый взгляд.
— О, тоже мне вспомнил… Когда это было...
— Но вы так горели, когда рассказывали! Глаза блестели. Почему бы не вернуться к этому?
— В моём возрасте? Не смеши.
— А что смешного? — Ольга оживилась. — Мам, ты же всегда мечтала! Помню, как ты монологи читала, пока я уроки делала.
— Это было для тебя. Чтобы тебе не скучно было.
— Нет, — дочь покачала головой. — Это было для тебя тоже. Я видела, как ты преображалась.
Альбина Федоровна отпила чай. Морщинки вокруг глаз стали глубже за эти годы. Но где-то там, в глубине, всё ещё жила та девочка, которая мечтала о сцене.
— Глупости всё это. Какая из меня актриса?
— А почему нет? — Алексей наклонился вперёд. — В районном доме культуры есть театральная студия для взрослых. Моя коллега туда ходит, в восторге.
— Твоя коллега небось молодая.
— Ей пятьдесят восемь.
Повисла пауза. Ольга накрыла мамину руку своей.
— Попробуй. Что ты теряешь?
— Тебя, — едва слышно ответила мать. — Если я займусь своим, ты совсем отдалишься.
— Мам, — в голосе дочери звучала боль. — Я отдаляюсь, когда ты держишь меня мёртвой хваткой. Когда каждая встреча — это допрос. Когда я не могу сварить борщ без критики.
— Я не критикую! Я просто...
— Хочешь, чтобы всё было как раньше. Знаю. Но как было раньше — уже не вернуть.
Алексей встал, подошёл к окну. За стеклом темнело. Фонари зажигались один за другим, превращая улицу в подобие театральной сцены.
— Знаете, что я думаю? — он повернулся к женщинам. — Мы все боимся. Вы, Альбина Федоровна, боитесь потерять дочь. Оля боится вас расстроить. Я боюсь вмешиваться. И от этого страха мы все несчастны.
— Умный какой, — буркнула тёща, но без прежней злости.
— Не умный. Просто люблю вашу дочь. И вижу, как ей больно разрываться между нами.
— Я не прошу её разрываться!
— Просите, — мягко возразил он. — Каждый раз, когда обижаетесь на её выбор. Когда требуете, чтобы она жила по вашим правилам.
Альбина Федоровна хотела возразить, но осеклась. В словах зятя была правда, которую трудно было принять.
— Я просто не знаю, как иначе, — призналась она. — Всю жизнь я была мамой. А теперь кто я?
— Ты — Альбина Федоровна, — улыбнулась Ольга. — Женщина, которая вырастила дочь. Научила её любить и быть любимой. И теперь можешь жить для себя.
— Для себя... Я забыла, как это.
— Вспомнишь. Мы поможем.
Мать посмотрела на дочь, потом на зятя. Они сидели рядом, но не демонстративно близко. Просто трое людей, которые нашли друг друга. И в этом не было предательства.
— Этот ваш театральный кружок... Когда занятия?
Алексей улыбнулся.
— Узнаю завтра. Если хотите, могу вас свозить на первое занятие.
— Сама доберусь, — фыркнула Альбина Федоровна, но в голосе появились знакомые нотки. Те самые, которые Ольга помнила с детства.
Они допили чай в тишине. Не той тяжёлой, что была раньше, а в спокойной, примиряющей. Борщ на плите остыл, но никто не вспомнил о нём.
Когда Альбина Федоровна собралась уходить, Ольга обняла её у двери.
— Мам, ты всегда будешь моей мамой. Что бы ни случилось.
— А ты моей чужой дочкой, — попыталась пошутить мать, но голос дрогнул.
— Не чужой. Просто взрослой.
Они стояли в обнимку, и Алексей тактично ушёл на кухню. Некоторые моменты принадлежали только им двоим.
— Позвонишь завтра? — спросила мать уже на пороге.
— Позвоню. И не только завтра.
Дверь закрылась. Ольга прислонилась к ней спиной, закрыла глаза. Алексей подошёл, обнял.
— Думаешь, получится?
— Должно. Мы же семья. Все мы — семья.
За окном зажигались огни. Город жил своей жизнью, равнодушный к маленьким драмам в отдельных квартирах. Но для них троих эта драма была целым миром. Миром, который они учились строить заново.
— Кстати, про борщ она была права, — улыбнулся Алексей. — Пересолила немного.
— Иди ты! — Ольга легонько толкнула его в плечо.
Они рассмеялись. Первый раз за этот долгий вечер. И в этом смехе было больше надежды, чем во всех словах.
А где-то на другом конце города Альбина Федоровна стояла у подъезда и смотрела на звёзды. «Театральный кружок», — подумала она. Губы тронула неуверенная улыбка.
Может, и правда стоит попробовать?
🎀Подписывайтесь на канал💕