— Карина, моя мать сегодня снова нашла мне невесту. В пятнадцатый раз. — Виктор с силой швырнул ключи на комод. Звякнуло так, что Карина, его жена, вздрогнула.
— Опять? — тихо спросила она, не отрываясь от плиты. На кухне пахло борщом, уютно, по-домашнему. Вот только воздух вдруг стал колючим.
Виктор отвернулся, провел ладонью по затылку.
— Опять. И знаешь, что самое смешное? Она это говорит так, будто я бракованная деталь, а она — единственный поставщик счастья в мою личную жизнь.
— Ты же не бракованная деталь, — Карина наконец повернулась, в ее глазах мерцали огоньки. То ли усталость, то ли гнев.
— Да неужели? А по ее версии, я без нее и шнурки не смогу завязать. Девять лет, Карина, девять лет она это творит! — голос Виктора звенел от бессилия.
То был их третий год вместе, когда мама Виктора впервые обронила фразу о «неподходящей партии». Карина тогда лишь отмахнулась — ну, возраст, ну, привычка контролировать. Свекровь — Людмила Петровна — не была чудовищем, скорее, неким стихийным бедствием, которое вроде бы и добра тебе желает, но обязательно снесет по пути пару-тройку стен.
— Помнишь, как она про мой диплом сказала? — Карина усмехнулась, но улыбка вышла кривой. — «Хорошо, что хоть какой-то есть. Витюше нужна основательная “партия”».
Виктор тогда лишь отмахнулся.
— Ну, мама. Она всегда так. Думает, что лучше знает.
— Лучше знает, с кем тебе спать, куда ходить, что есть. И с кем жить, Витя. Особенно с кем жить.
Шли годы. Их квартира, их жизнь, их редкие споры — все это было под незримым, а порой и вполне ощутимым микроскопом Людмилы Петровны. Звонки по утрам, «случайные» заходы в гости, «искренние» советы, как Карине одеваться, готовить, да просто дышать.
— Она даже пыталась устроить мне свидание, представляешь? — однажды Виктор вернулся домой, бледный и злой.
Карина застыла, держа в руках чашку с чаем.
— Свидание?
— Да. С дочкой своей коллеги. «Такая скромная, домашняя, не то что нынешние...»
Карина поставила чашку. Звон фарфора о блюдце прозвучал как выстрел.
— И ты пошел?
— Конечно, нет! Ты что? Но мне пришлось три часа слушать, какой я неблагодарный сын, который не ценит маминой заботы.
Она видела, как эта забота медленно, но верно высасывала силы из Виктора, как он становился все более раздражительным, затравленным. Он любил мать, это было очевидно. Но эта любовь становилась оковами. Он метался между двумя женщинами, каждая из которых по-своему требовала верности.
Однажды, пять лет назад, Карина попробовала поговорить со свекровью. Спокойно, без упреков.
— Людмила Петровна, я понимаю, вы беспокоитесь за Витю. Но мы уже взрослые люди, у нас своя семья.
Свекровь тогда просто улыбнулась, погладила Карину по руке.
— Милая моя, ты еще такая молоденькая. Что ты знаешь о жизни? Я Витеньке желаю только добра. Вот увидишь, еще скажешь мне спасибо.
Эти слова, сказанные с нежной улыбкой, прозвучали куда страшнее любой открытой вражды.
А потом был их юбилей, семь лет совместной жизни. Карина старалась, готовила ужин. Виктор пришел домой с букетом ее любимых белых роз.
— С годовщиной, любимая! — он обнял ее крепко.
— Ты так и не поговорил с ней? — выдохнула Карина, чувствуя его тепло.
— Пытался. Она просто не слышит. У нее своя правда.
За вечерним столом зазвонил телефон. Людмила Петровна.
— Витя, тебе срочно нужно приехать! У меня давление! И знаешь, сынок, я тут подумала... — она замолчала, словно ожидая, что Виктор сам догадается. — Твоя Карина, она, конечно, неплохая девочка, но... тебе бы по хозяйству помощницу. А то твоя жена совсем не справляется. У меня есть на примете одна знакомая…. И диплом у нее красный, и готовит отлично.
Виктор молча положил трубку. Ужин был испорчен.
— Я больше так не могу, Витя, — Карина посмотрела на него, тогда еще полная решимости. — Мы должны что-то решить. Или она, или я.
Виктор тяжело вздохнул.
— Не говори так. Она же моя мать.
— А я твоя жена! И я больше не выдержу этих ежедневных унижений. Каждое мое действие — ошибка. Каждое твое — недоработка.
За этим разговором последовала их самая большая ссора. Слова летели, как камни. Обида, копившаяся годами, вырвалась наружу.
— Ты просто не хочешь ничего менять! — кричала Карина. — Тебе удобно прятаться за маминой юбкой!
— Карина! Не смей так говорить! — Виктор впервые за столько лет повысил голос. — Я устал! Я между вами двумя как между молотом и наковальней!
После той ссоры что-то надломилось. Они перестали ругаться из-за матери Виктора. Просто перестали о ней упоминать. Она стала неким фоном, неумолимой тенью, которая всегда присутствовала в их жизни. Их отношения стали хрупкими, словно тонкое стекло, которое боялись разбить неосторожным движением. Общение с Людмилой Петровной свелось к минимуму, до редких, формальных звонков и дежурных визитов. Это было перемирие, но не мир.
И вот, сегодня. Спустя почти десять лет с первой подобной фразы. Та же самая тема.
— Она сказала это мне прямо в лицо. У нее дома. Как будто я — это неживой человек со своими чувствами, а пластиковый манекен в магазине.
Карина подошла к нему, провела рукой по его волосам.
— А ты? Что ты ответил?
Он открыл глаза. В них была такая тоска, и Карина на мгновение испугалась.
— Ничего. Просто встал и ушел. Зачем спорить? Она не слышит. Она никогда не слышала.
Молчание повисло в воздухе, тяжелое, как старый занавес.
— И что теперь, Витя? — Карина отступила, ее рука опустилась. — Она продолжит «искать»? Ты продолжишь убегать? А мы?
Виктор поднял голову. В его взгляде промелькнуло что-то новое — не гнев, не обида. Почти безразличие.
— А мы... — он оглядел кухню, ее, себя. — Мы, Карина, будем жить. Как жили. С этим борщом, со звякающими ключами, в наших молчаливых вечерах. И слушать, как где-то там она продолжает искать мне «пару». Ведь главное, чтобы у мамы была цель в жизни, верно?
Карина не ответила. Она снова повернулась к плите, выключила огонь под борщом. Аппетита не было. За окном сгущались сумерки. Она почувствовала на себе его взгляд. Взгляд человека, который, кажется, принял свою судьбу. Но какой ценой? И была ли в этом принятии хоть капля их совместного будущего?
Прошло еще пять лет. Много лет совместной жизни. Столько же лет — беспощадной опеки матери Виктора. Их квартира, словно аквариум, жила своей жизнью, но стекла оставались мутными, и свет снаружи пробивался с трудом. Их вечера были тихими, умиротворенными. Настолько тихими, что порой Карина чувствовала себя не женой, а призраком в собственном доме. Виктор стал еще молчаливее, его улыбка — более редкой, а взгляд — устремленным куда-то вдаль.
— Сегодня звонила мама, — Виктор обронил фразу за ужином. Говорил так, словно сообщал о погоде.
Карина кивнула, не поднимая глаз.
— И что?
— Пригласила на просмотр, — он вынул из кармана сложенную вчетверо визитку. — Говорит, «отличная партия, сама не нарадуюсь».
Карина взяла визитку. На ней — номер телефона и имя: «Елена. Инженер-технолог». Возраст не указан, но Карина почти слышала голос Людмилы Петровны: «Молода, перспективна, умеет и борщ варить, и в таблицах разбираться».
— И ты... — Карина замялась.
— Сказал, что занят, — Виктор пожал плечами. Безразлично, почти равнодушно. — Что я могу сказать? Она же не услышит. Ничего не изменилось.
Они доели молча. Борщ был вкусный, домашний. Но даже это не радовало. Жизнь, которую они построили, казалась прочной, но сквозь эту прочность просачивался холод. Не было больше ни пылких споров, ни искренних обид. Только эта бесконечная, липкая усталость.
Однажды, сидя на диване, Виктор включил телевизор. Шел какой-то старый фильм. Карина смотрела на него, на его профиль, на его усталые глаза. Десять лет назад он был полон огня, спорил, злился, но боролся. Сейчас он просто существовал. И вдруг она поняла: их браку не хватало не любви, а кислорода. Людмила Петровна не пыталась их развести, она просто медленно, но верно выкачивала из их отношений сам воздух. Она не разрушала дом, она лишь неустанно сверлила в нем крохотные дырочки, через которые будет просачиваться сквозняк.
Телефон снова зазвонил. Виктор мельком взглянул на экран.
— Мама, — констатировал он.
Он не взял трубку. Телефон звонил и звонил, требовательно.
— Ну возьми, — тихо сказала Карина. — Она же не отстанет.
Виктор посмотрел на нее. В его глазах что-то мелькнуло, но не то, что она ожидала. Не боль, не гнев. Скорее, сожаление. И абсолютная пустота.
— Зачем? Чтобы она снова сказала мне...
Он не договорил. Но Карина знала. Она слышала это почти пятнадцать лет.
«Карина, моя мать сегодня снова нашла мне невесту. В пятнадцатый раз». Эта фраза давно перестала быть угрозой. Она стала частью их пейзажа, частью их быта. Как занавески на окнах, как старая, но любимая кружка. Частью их общей, так странно сложившейся жизни. И Карина понимала: этот круг не замкнется никогда. Он будет бесконечно вращаться, пока однажды кто-то из них не сойдет с дистанции. Или пока просто не закончатся силы идти по нему дальше. А пока... пока им предстояло доесть борщ. И слушать, как в соседней комнате неумолимо надрывается телефон.
🎀Подписывайтесь на канал💕