Чемодан упал с глухим стуком на лестничную площадку. Семен стоял в дверном проеме, держась за косяк, словно тот мог удержать его от падения в пропасть собственной жизни. За спиной хлопнула дверь — так хлопают крышки гробов.
— Мам, открой... — голос его прозвучал чужим, осипшим от слез и водки последних трех дней.
Но стоило Марии Степановне увидеть сына через глазок, как все материнские инстинкты взыграли с новой силой. Дверь распахнулась, и он рухнул к ней на грудь, как когда-то в детстве после драки во дворе.
— Выгнала... — всхлипнул он. — Совсем выгнала...
Мария Степановна гладила его по голове, чувствуя, как от него несет перегаром и немытым телом. Сердце сжималось от жалости и стыда одновременно. Сорок два года — а плачет, как пятилетний.
А началось все три дня назад, когда Светлана обнаружила пропажу денег из заначки. Тех самых денег, что копила на новую стиральную машину, откладывая по тысяче с каждой зарплаты медсестры. Полгода экономии — и вот, конверт пуст.
— Где деньги? — спросила она тихо, стоя посреди кухни с этим злополучным конвертом в руках.
Семен сидел на диване, уставившись в телевизор. Не оборачивался. Знал, что если повернется, она все прочитает в его глазах.
— Какие деньги? — буркнул он.
— Те, что лежали в шкафу. Двадцать восемь тысяч.
Молчание повисло в воздухе, тяжелое, как грозовая туча. Светлана подошла к дивану, встала перед ним так, что телевизор оказался заслонен.
— Семен, я спрашиваю тебя. Где деньги?
Он наконец поднял глаза. Красные, воспаленные, с желтоватыми белками. Она видела эти глаза уже два года подряд — каждое утро, каждый вечер. Глаза человека, который давно перестал быть мужчиной.
— Занял Паше... Он болеет, детей лечить надо...
Ложь. Она знала его ложь лучше, чем собственное отражение в зеркале. Павел работал мастером на заводе, получал в два раза больше ее. Какие дети — он холостяк.
— В "Якоре" вчера был?
— Ну был... Что такого?
— С кем?
— С мужиками... — он отвел взгляд.
"Якорь" — грязная забегаловка на окраине, где подавали водку в граненых стаканах и не задавали лишних вопросов. Там собирались такие же, как Семен — потерянные, опустившиеся, живущие от получки жены до получки жены.
Светлана знала этих его "мужиков". Григорий — сантехник, уволенный за пьянство. Борис — грузчик, работающий через день. Максим — вообще непонятно чем занимающийся. Все они были похожи друг на друга, как капли дождя — серые, прозрачные, стекающие по стеклу жизни вниз.
— Сколько пропил? — спросила она.
— Не пропил... Потратил...
— На что? На водку для этих алкашей? На девок?
Он вскочил с дивана, зашатался.
— Не кричи на меня! Не имеешь права!
— Не имею права?! — голос Светланы поднялся на октаву выше. — Я работаю по двенадцать часов в сутки! Я содержу этот дом! Я плачу за квартиру, за свет, за еду! А ты что делаешь? Валяешься на диване и тратишь мои деньги на своих собутыльников!
— Я мужчина в доме! — крикнул он.
Она засмеялась. Смех получился резкий, как скрежет ножа по стеклу.
— Мужчина? Ты посмотри на себя в зеркало! Когда ты последний раз мылся? Когда работал? Когда хоть что-то делал, кроме как жрал мою еду и пил водку?
Последние полгода были адом. Семен совсем опустился. Увольнение с последней работы — грузчиком в магазине — стало точкой невозврата. Теперь он не вставал с постели до полудня, а встав, сразу искал, где выпить.
Квартира превратилась в свинарник. На кухне горы немытой посуды, в ванной засохшие пятна зубной пасты на зеркале, в туалете... лучше не заглядывать. А он лежал на диване, переключал каналы и требовал принести ему поесть.
— Света, а есть что-нибудь?
— Сам найди.
— Ну принеси, я же болею...
— Чем ты болеешь?
— Голова болит...
Конечно, болит. После вчерашнего. Она видела, как он приползал домой в три утра, едва держась на ногах. Видела, как он рыгал в прихожей, не дойдя до туалета. Видела, как он обмочился прямо на диване — своем любимом диване, где проводил дни напролет.
— Знаешь что, Семен! Хватит, я устала! — сказала Светлана, присев на край кровати.
Он лежал и нагло посматривал в её сторону.
— Двадцать лет мы прожили вместе. Двадцать лет! Помнишь, как мы познакомились? Ты работал мастером в автосервисе, у тебя были золотые руки. Помнишь, как ты чинил мне машину и не взял денег? Сказал: "Для красивых девушек — бесплатно".
Он не отвечал.
— Помнишь нашу свадьбу? Как мы мечтали о детях, о доме? Как ты обещал построить дачу своими руками? Где все это, Семен? Где тот мужчина, за которого я выходила замуж?
Молчание.
— Я работаю за двоих. Я тащу этот дом на себе. А ты... ты превратился в паразита. Ты жрешь мою еду, тратишь мои деньги и даже не стыдишься этого!
— Замолчи! Надоела уже со своими моралями! — рявкнул он, поворачиваясь к ней.
Она посмотрела на него — на этого чужого человека с обрюзглым красным лицом и злющими глазами — и поняла: все кончено.
Сборы заняли полчаса. Светлана складывала его вещи в старый чемодан, тот самый, с которым они ездили в медовый месяц в Сочи. Теперь в нем лежали его грязные рубашки, драные джинсы и бутылка недопитого портвейна.
— Ты что делаешь? — спросил он, стоя в дверях спальни.
— Собираю твои вещи.
— Зачем?
— Потому что ты здесь больше не живешь.
— Я никуда не уйду! Это мой дом!
— Твой? — она выпрямилась, держа в руках его засаленную футболку. — Квартира записана на меня. Кредит плачу я. Коммуналку плачу я. Еду покупаю я. Где здесь твое?
— Я твой муж!
— Нет. Ты был моим мужем. А теперь ты просто нахлебник, который украл у меня деньги на стиральную машину, чтобы пропить их с алкашами.
Он попытался сопротивляться. Схватил ее за руку, когда она несла чемодан к выходу.
— Отпусти меня! — она выдернула руку.
— Света, ну подожди... Давай поговорим...
— О чем говорить? О том, как ты украл мои деньги? О том, как ты обгадил весь дом? О том, как я полгода мою твою блевотину?
— Я исправлюсь...
— Поздно.
— Дай мне еще один шанс...
— Я дала тебе сто шансов. Каждый день я давала тебе шанс. А ты плевал на них.
Она открыла дверь, вытолкнула чемодан на лестничную площадку.
— Иди к матери. Пусть она тебя теперь содержит.
— Света...
Дверь захлопнулась.
Теперь он сидел в кухне матери, пил чай с печеньем и рассказывал, какая жена у него неблагодарная.
— Представляешь, мам, я для нее все делал, а она меня выгнала! За что?
Мария Степановна слушала молча. Она видела, во что превратился ее сын. Видела его красные глаза, трясущиеся руки, засаленную одежду. Но материнское сердце болело за него, как болело всегда.
— Может, она права, Сема? — осторожно сказала она.
— Как это права? Я же ее муж! Я имею право отдохнуть после работы...
— Сынок, но ты же не работаешь уже полгода...
— Я ищу работу! Просто сейчас кризис, никого не берут...
— А деньги ты зачем взял?
Он замолчал, уставился в чашку.
— Занял Паше... Он болеет...
Мария Степановна знала Павлушу с детства. Знала, что он здоров как бык и детей у него нет. Но промолчала. Что толку ловить сына на лжи? Он сам прекрасно знал, что лжет.
Первую неделю он жил у матери как король. Спал до полудня, завтракал, смотрел телевизор. Мария Степановна готовила, стирала, не жаловалась. Но когда он попросил денег "на поиски работы", она поняла, куда идут эти поиски.
— Сема, может, хватит пить?
— Я не пью, мам. Просто иногда встречаюсь с друзьями...
— С какими друзьями? С теми, что в "Якоре" сидят?
— Ну и что? Мужики тоже люди...
— Эти мужики тебя до добра не доведут.
— Мам, не читай мне нотации. Я взрослый человек.
Взрослый... Семидесятилетняя женщина содержит сорокадвухлетнего "взрослого" сына. Стирает ему белье, готовит еду, дает деньги на водку. А он называет это взрослостью.
Через месяц Мария Степановна поняла: так дальше продолжаться не может. Пенсии еле хватает на двоих. А Семен требует все больше — то сигареты, то выпить, то "на проезд до собеседования". Каких собеседований? Он даже из дома выходит только в магазин за водкой.
— Сынок, — сказала она однажды вечером. — Тебе надо к врачу.
— К какому врачу?
— К наркологу. У тебя зависимость.
Он взорвался.
— Какая зависимость?! Я не алкаш! Просто сейчас трудный период в жизни!
— Два года — это не период, Сема. Это образ жизни.
— Ты тоже против меня настроилась?
— Я за тебя, сынок. Но я вижу, как ты себя убиваешь.
А в это время Светлана медленно приходила в себя. Первые дни после его ухода были тяжелыми — она плакала, сомневалась, не слишком ли жестоко поступила. Но потом почувствовала то, чего не чувствовала уже два года — тишину.
Тишину и покой. Никто не храпел на диване. Никто не требовал принести поесть. Никто не оставлял грязную посуду везде, кроме мойки. Дом словно ожил, задышал свободно.
Она купила новую стиральную машину — накопила денег снова, за три месяца. Сделала ремонт в спальне. Завела кота — рыжего, пушистого, который мурлыкал по вечерам у нее на коленях.
Подруги говорили:
— Светка, может, вернешь его? Все-таки муж...
— Нет, — отвечала она спокойно. — Я прожила без него полгода и поняла: я не хочу тратить оставшуюся жизнь на человека, который не хочет жить.
Семен тем временем окончательно опустился. Мать больше не давала ему денег, и он начал выносить из дома вещи. Сначала старые — отцовские часы, мамины серьги. Потом и новые — телефон, который подарила на юбилей племянница.
Мария Степановна плакала по ночам в подушку. Ее единственный сын, которого она растила одна после смерти мужа, превратился в вора. Он крал у родной матери, чтобы купить водку.
— Сема, — сказала она, когда обнаружила пропажу обручального кольца покойного мужа. — Это последняя память об отце...
— Я верну, мам. Клянусь, верну. Просто сейчас очень тяжело...
Но они оба знали: он не вернет. Как не вернул часы, серьги, телефон. Как не вернул себя — того Семена, который когда-то был ее сыном.
Финал пришел внезапно. Мария Степановна лежала в больнице — гипертонический криз, сердце не выдержало постоянных стрессов. А Семен в это время вынес из квартиры все, что можно было продать.
Когда она вернулась, дом был пуст. Исчезли телевизор, микроволновка, даже старенький пылесос. На столе лежала записка: "Мам, прости. Вернусь, когда найду работу".
Мария Степановна села на единственный оставшийся стул и заплакала. Не от обиды — от бессилия. Она потеряла сына. Не в буквальном смысле — он был жив, где-то бродил по городу. Но того Семы, которого она родила и растила, больше не существовало.
А Светлана в это время получила повышение. Стала старшей сестрой отделения.
Поздно вечером раздался звонок. Незнакомый номер.
— Светлана Михайловна? Это Мария Степановна, мать Семена...
Голос старой женщины дрожал от слез.
— Он... он все продал в моей квартире. Даже кольцо отца... Я не знаю, что делать...
Светлана молчала, слушая, как плачет женщина, которая когда-то была ее свекровью.
— Помогите ему, пожалуйста... Он же пропадет...
— Мария Степановна, — сказала наконец Светлана. — Я не могу ему помочь. Помочь может только он сам. А пока он не захочет — никто не сможет.
— Но он же мой сын...
— И это ваша трагедия. Но не ваша вина.
Семен узнал о звонке матери Светлане от соседки.
— Ну что, довольна? Добилась своего? Мать меня выгнала! — кричал он под ее окнами в пьяном угаре.
Светлана смотрела на него сверху, с четвертого этажа. Этот человек когда-то был ее мужем. Теперь он казался ей чужим, далеким, как герой плохого фильма.
— Иди домой, Семен, — сказала она спокойно.
— Какой дом?! У меня нет дома! Ты меня выгнала!
— Я не выгоняла тебя. Я выгнала алкоголика, который украл мои деньги.
Он стоял посреди двора, размахивал руками, привлекая внимание соседей. Жалкий, опустившийся, потерянный. И в эту минуту Светлана почувствовала не злость — жалость. Но жалость к чужому человеку, которого она когда-то любила.
Прошел год
Светлана получила предложение руки и сердца от врача из их больницы — хорошего, спокойного мужчины, который не пил и не курил. Она согласилась не из страстной любви, а из желания спокойного счастья.
О Семене она слышала изредка. Он жил где-то на окраине, в общаге для рабочих, перебивался случайными заработками. Пил по-прежнему. Мать больше не общалась с ним — врачи запретили ей нервничать после второго инфаркта.
А он все еще не понимал, за что его все бросили. Сидел в той же забегаловке с теми же собутыльниками и рассказывал, какая у него была неблагодарная жена и бессердечная мать.
— Я для них жизнь отдавал, — говорил он, размахивая стаканом. — А они меня предали.
И его слушали такие же неудачники, кивали, сочувствовали. Потому что легче обвинять других, чем посмотреть в зеркало и увидеть там настоящего виновника своих бед.
Обратного билета не было. Поезд давно ушел, а он все стоял на пустом перроне и ждал, когда кто-то придет и заберет его домой.
Но дома больше не было.