Она осторожно, стараясь не шуметь открыла дверь в дом, но Матрёна уже не спала, а сердито гремела в боковушке ухватами, ставя чугунок с кашей в печь. Тихо ступая, чтобы не привлечь внимания бабушки хотела быстро пройти к себе за занавеску, но та выглянула в прихожую и окликнула её.
— Ты девка совсем сдурела. Где до свету шлялась? Вон, белый день уже на дворе.
Таня замерла, как мышь перед кошкой. Бабушкин гнев ей был хорошо известен. Она опустила голову и тихо пробормотала.
— Я… я гуляла. Просто не спалось. Вот и прошлась до Тишанки, там на берегу засиделась, совсем не заметила как рассвело.
Матрёна осуждающе хмыкнула.
— Гуляла она! Ты же теперь дохтур, уважаемый на селе человек, а ходишь неизвестно где, домой на рассвете являешься. Вдруг увидел кто, что о тебе люди думать станут?
Таня знала, что бабушка права. В деревне каждый шаг был виден, каждый слух разносился мгновенно. Но сейчас ей было все равно. Встреча с Антоном затмила все страхи и предостережения.
— Бабушка, не сердись пожалуйста, — взмолилась Таня, — я давно не маленькая девочка, поэтому сама знаю как мне себя вести.
Матрёна подошла к внучке. Она взяла ее за плечи и посмотрела прямо в глаза.
— Ты хоть знаешь, кто он такой? Он же гулящий, как ветер в поле. Сердце тебе разобьет, а ты потом слезы лить будешь.
— Ты это о чём, ба? — Таня посмотрела на Матрёну вопросительно.
— Не прикидывайся, — усмехнулась Матрёна, — думаешь я не видела в окошко, что тебя сынок сельского, до дому провожал. Танька, подумай с кем связываешься, он ведь уже был один раз женат, да развестись успел. Разве такой тебе нужен?
— Бабушка, я его люблю, и он меня тоже, — тихо сказала Таня, стараясь не выдать волнения, — а прошлое… это прошлое. Все люди ошибаются.
Матрёна вздохнула, погладила внучку по щеке.
— Эх, Танька, Танька. Жизнь прожить — не поле перейти. Мужикам верить – себя не жалеть. А ты у меня одна, кровиночка. Не хочу, чтобы ты страдала. Поэтому, подумай хорошенько, чтобы дров не наломать.
— Я все понимаю, бабушка, — ответила Таня, — но я ему верю.
Матрёна вздохнула и покачала головой.
— Ну, смотри сама, — сказала она, — а теперь иди, приляг, на работу через пару часов. А ты и глаз не смыкала. Подремли хоть маленько, а то как людей лечить станешь.
Таня быстро ушла к себе, прилегла на неразобранную с вечера кровать, и тут же провалилась в сон. Спала она совсем недолго,
но и этих пару часов хватило, чтобы отдохнуть. Проснулась она когда по дому разносился аромат пшённой каши. Таня вынырнула из сна, словно из глубокого колодца. Пшенная каша пахла домом, детством, теплом бабушкиных рук. Она улыбнулась, потянулась и выглянула из-за занавески.
В комнате Матрёна хлопотала у стола, на котором стоял накрытый блюдцем кувшин с молоком и банка с малиновым вареньем.
— Ну, подремала? — спросила Матрёна, не поворачиваясь.
—Да, бабуль, спасибо, — ответила Таня, усаживаясь за стол.
Они позавтракали в тишине, нарушаемой лишь тихим позвякиванием ложек. После еды Таня помогла бабушке убрать со стола.
— Ладно, побегу я, а то опоздаю, — сказала застёгивая босоножки. Потом что-то вспомнила и добавила, — завтра должны рабочие прийти, чтобы ремонтом заняться, Алексей Иванович обещал. Поэтому нужно всё в доме для этого подготовить. Где жить всё это время будем, бабуль?
— Нашла об чём печалиться, — улыбнулась Матрёна, — под навесом обоснуемся, а спать на сеновале будем. Ничего, разместимся.
Таня чмокнула бабушку в щеку и выскочила за дверь. На улице ее встретил тёплый летний воздух, пахнущий луговыми травами и медовыми сотами. Она вдохнула его полной грудью и направилась по дороге ведущей в Отрадное.
Прошло уже две недели с того момента, как Таня стала работать в колхозном медпункте. Вот и сегодня она спешила туда, по просёлочной дороге, что-то тихонько напевая себе под нос. В медпункте ее уже ждали. Баба Нюра с радикулитом, дед Василий с жалобами на сердце, да пара ребятишек с разбитыми коленками – обычный набор. Таня осмотрела всех, выписала лекарства, дала советы. С бабой Нюрой пришлось повозиться подольше, но та, довольная, ушла, поблагодарив за внимательность. Потом она сделала несколько прививок грудничкам, которых принесли на осмотр мамаши, и принялась разбирала бумаги. Вдруг дверь распахнулась, и в медпункт вошла дородная женщина в платье из голубого кримплена. Её пшеничного цвета волосы, были слегка подпорчены химической завивкой. Татьяна не сразу узнала вошедшую, так она располнела, это была мать Антона, Лидия Филипповна Зенина, заведующая колхозными складами. Она окинула Татьяну высокомерным взглядом и уселась на стул, что стоял напротив стола.
— Вас что-то беспокоит? — задала вопрос Таня, отложив в сторону карточки.
Лидия Филипповна вздохнула, словно готовясь к тяжелому разговору.
— Беспокоит, – процедила она, поправляя прическу, — голова по утрам болит, и одышка замучила.
Таня внимательно выслушала жалобы Лидии Филипповны, измерила давление. Оно было повышенным.
— Вам, Лидия Филипповна, нужно поехать в районную больницу, — делая запись в карточке, проговорила Таня, — чтобы анализы сдать, кардиограмму сердца сделать, только после этого я смогу понять причины вашего недомогания.
— Да некогда мне по больницам ездить! — отмахнулась та, — дом, работа, хозяйство. Сын вот женился, думала полегче станет, да куда там, разошёлся с женой. А она такая замечательная девушка была, добрая, внимательная. Люди говорят из-за какой-то вертихвостки, — она смерила Таню испепеляющим взглядом, и сжала в кулаки руки, пальцы которых были в массивных золотых кольцах, — ты тут у нас врачиха, вот и лечи. Зря что ли столько лет в институте юбку протирала.
Таня вздохнула, но спорить с вздорной женщиной не стала.
— Я могу вам дать таблетки от давления, но это временная мера. Нужно обязательно пройти обследование. И диету соблюдать, меньше соленого, жирного.
Лидия Филипповна скривилась, при этом стул под ней жалобно скрипнул.
— Диета… Легко сказать. Да разве ж я могу себе отказать в чем-то? Ладно, давай свои таблетки. Только чтобы помогли! А то я жаловаться пойду.
Таня взяла из ящика стола ключ, отперла шкаф с лекарствами, и протянула коробочку с таблетками Зениной.
— Вот, держите, принимайте по одной утром, только обязательно каждый день, не забывайте.
Лидия Филипповна выхватила коробочку, словно боялась, что Таня передумает. Сунула в бездонную сумку, и не попрощавшись вышла, громко хлопнув дверью.
— Вот жаба, — проговорила Варвара, выйдя из крошечной комнаты, где они обычно пили с Таней чай, — некогда ей, боится что Говоров кого другого на её место назначит, пока она лечиться станет. Не на воровалась ещё. Видала, золотом как ёлка увешана? А все эти цацки идут ей как корове седло.
Таня устало откинулась на спинку стула. Варвара хоть и была язвительна в своих высказываниях, но всегда говорила точно в цель. “Как корове седло” - это прямо про Зенину. И ведь правда, наверняка боится потерять место. На её должности, колхозного кладовщика, всегда есть что украсть. Только вот здоровье не купишь, и таблетки от давления - не панацея. А ещё она прямо кожей почувствовала ненависть Лидии Филипповны к себе. “Почему она так ко мне, — подумала про себя, — в том что Антон развёлся с женой, нет никакой моей вины”. Настроение было испорчено, но впереди был рабочий день, и нужно было взять себя в руки. Вечером когда они встретились с Антоном на берегу Тишанки, там где лежало поваленное дерево, она сказала ему.
— Сегодня твоя мать приходила на приём.
Антон нахмурился, вертя в руке лист подорожника. Тишина нарушалась лишь плеском воды и криками какой-то птицы.
— И что? На жизнь жаловалась ?
— Нет, просто приходила за таблетками от давления. Но знаешь, я почувствовала что она меня ненавидит. Только не могу понять за что?
Антон вздохнул, провел рукой по волосам.
— Не обращай внимания. Просто у неё все теперь виноваты, в том что мы с Оксанкой разошлись. По её мнению, только дочка Полякова, должна быть моей женой, и больше никто. Всё надеется что мы снова сойдёмся.
Таня присела рядом с ним на поваленное дерево. Солнце медленно опускалось за горизонт, окрашивая реку в золотистые тона.
— Я понимаю, что ей тяжело. Но ведь я не виновата в том, что между вами произошло. Антон, мне страшно.
Антон обнял Таню за плечи, прижал к себе. От нее пахло полевыми цветами и чем-то неуловимо родным.
— Глупенькая, чего тебе бояться? Мы вместе, и это главное. Мать поворчит и перестанет. Она просто переживает, как умеет.
Таня прижалась щекой к его руке.
— А если не перестанет? Если так и будет считать причиной ваших несчастий, и не примет меня.
— Не будет она так считать, перестань, — твердо сказал Антон, — я поговорю с ней, объясню. Должна же она понять меня в конце концов.
— Надеюсь, — вздохнув сказала Таня.
Антон обнял её крепче, наклонился к лиц и поцеловал в губы. Глаза Тани затуманились, голова от поцелуя пошла кругом, и она не могла уже ни о чём думать, только о том что он рядом, и они так близки.
