Нотариус поднял голову от документов и снял очки. В его кабинете повисла тишина — такая густая, что можно было услышать, как падает пыль на подоконник.
— Значит, решение окончательное? — спросил он, глядя на седоволосого мужчину в потертом пиджаке.
Борис Сергеевич кивнул. Его пальцы барабанили по столу — нервно, отрывисто.
— Окончательное. Квартиру на сестру перепишешь, ей нужнее, — он обернулся к дочери, которая сидела рядом бледная как мел. — Тебе же некуда спешить, Верочка. У тебя работа, деньги... А у Жанны дети.
Вера смотрела на отца так, словно он только что сказал ей, что земля плоская. В горле стоял ком — не проглотить, не выплюнуть.
Как это произошло? Когда она перестала быть дочерью и стала... кем? Временным жильцом в собственной жизни?
— Папа... — голос получился хриплым. — Мы же договаривались. После мамы... ты сам сказал, что это справедливо. Я столько лет ухаживала...
— А Жанна что, не ухаживала? — Борис Сергеевич резко повернулся к ней. — Она приезжала, помогала. И вообще, у неё двое детей на руках, а муж... — он махнул рукой. — Одним словом, не муж.
Нотариус откашлялся, явно чувствуя себя неловко. Семейные сцены в его кабинете случались регулярно, но каждый раз оставляли неприятный осадок.
— Может быть, стоит обдумать еще раз? — осторожно предложил он. — Такие решения...
— Думать нечего! — отрезал Борис Сергеевич. — Я хозяин своей квартиры, пока жив. Хочу — дарю одной дочери, хочу — другой.
Вера закрыла глаза. Перед ней, как в замедленной съемке, пронеслись картинки: она в девятнадцать лет отказывается от общежития в институте, чтобы остаться с родителями. Мама говорит: "Верочка, ты наша опора".
Она в двадцать пять отказывается от замужества — жених не хочет жить с родителями. Мама плачет: "Что же мы без тебя делать будем?"
Она в тридцать увольняется с хорошей работы в центре города, чтобы найти что-то поближе к дому — папа после инфаркта, маме тяжело одной.
А где была Жанна? Где была младшая сестричка с белокурыми кудряшками и умением всегда оказаться в нужном месте в нужное время — но только когда это выгодно ей?
— Ты понимаешь, что я тогда останусь на улице? — Вера открыла глаза и посмотрела на отца. — У меня нет других вариантов. Я всю зарплату отдавала на лекарства маме, на врачей...
— Найдешь где жить, — буркнул Борис Сергеевич, но взгляд отвел в сторону. — Ты девка самостоятельная. А Жанна... она же слабая. Не приспособленная.
Слабая. Вера едва не рассмеялась. Жанна, которая в шестнадцать лет умела выманить у папы деньги на дорогие джинсы, пока Вера донашивала мамины юбки.
Жанна, которая в двадцать лет "случайно" забеременела от женатого бизнесмена и получила от него квартиру "для ребенка".
Жанна, которая через пять лет умудрилась "потерять" эту квартиру в каких-то темных сделках и переехать к очередному мужчине.
— А почему бы не разделить пополам? — тихо спросила Вера. — Продать и разделить. Или я выкуплю её долю...
— Детям нужна стабильность! — взорвался отец. — Им нужен дом, а не какие-то доли и проценты!
Нотариус снова откашлялся:
— Я должен предупредить, что дарение между близкими родственниками...
— Все знаю! — отмахнулся Борис Сергеевич. — Оформляйте как надо.
Вера смотрела на руки отца — такие знакомые, с пятном от старого ожога на указательном пальце. Эти руки когда-то учили её завязывать шнурки, эти руки гладили по голове, когда ей было больно. А теперь эти же руки подписывают бумаги, которые оставляют её ни с чем.
В какой момент я стала для него не дочерью, а функцией? Сиделкой, домработницей, кухаркой? Когда перестала быть человеком и превратилась в... удобство?
Дверь кабинета распахнулась, и в проеме возникла Жанна. Рыжие волосы аккуратно уложены, макияж свежий, на руках дорогие перчатки.
— Ой, папочка, я не опоздала? — пропела она, и Вера поморщилась от этого приторно-детского тона. — Извини, пробки жуткие. Привет, Верка.
"Верка." Не Вера, не сестра — Верка. Как дворовую собаку.
— Как дела у детей? — спросил отец, и лицо его сразу смягчилось.
— Да как обычно, — Жанна изящно устроилась на стуле рядом с Верой, не глядя на неё. — Максимка заболел, температура. А Лизочка в школе опять неприятности — говорит, что учительница её не любит.
Она рассказывала, а Борис Сергеевич слушал с таким вниманием, с каким никогда не слушал Веру. Интересно, — подумала Вера, — а если бы у меня были дети, отец тоже бы так смотрел на меня? Или я навсегда останусь той, которая должна, а не той, которой должны?
— Ну что, будем оформлять? — спросила Жанна, доставая из сумочки зеркальце. — Я не могу долго, у меня встреча.
Нотариус разложил документы. Вера читала строчки, но буквы расплывались. Адрес квартиры, в которой она прожила всю жизнь. Адрес, который знала наизусть. Теперь этот адрес будет принадлежать другому человеку.
— Папа, — она положила руку на документы. — Может, еще раз подумаем? Я ведь тоже твоя дочь.
Борис Сергеевич дернул плечом, словно его укусило.
— Хватит канителиться. У Жанны дети, а у тебя что? Работа твоя, карьера... Это все не настоящее. А дети — это будущее.
Не настоящее. Вера сжала кулаки. Её работа, на которую она ходила каждый день по десять часов. Её коллеги, которые уважали её мнение. Её достижения, её планы — все это "не настоящее". А настоящее — это только то, что нужно Жанне.
— А где я буду жить? — спросила она.
— Снимешь что-нибудь, — отмахнулся отец. — Или у кого-нибудь поживешь. Ты же самостоятельная.
Жанна поправила прическу и посмотрела на часы:
— Слушайте, может ускоримся? А то у меня встреча через полчаса.
— Какая встреча? — поинтересовалась Вера.
— С дизайнером, — небрежно ответила Жанна. — Квартиру будем обновлять. Там такой совдеп... Нужно всё переделать.
Совдеп. Квартира, в которой прошла вся жизнь Веры. Где мама учила её готовить борщ на крошечной кухне. Где папа собирал с ней конструктор на полу в большой комнате. Где она делала уроки за столом у окна, мечтая о будущем. Все это — совдеп, который нужно снести.
Нотариус протянул ручку отцу. Борис Сергеевич взял её, на секунду замешкался, взглянул на Веру. В его глазах мелькнуло что-то... сожаление? Или просто усталость?
— Папа... — шепнула Вера.
Он подписал.
Жанна расписалась быстро, словно автограф фанату.
— Всё? — спросила она. — Отлично. Папочка, ты такой молодец! — она чмокнула отца в щеку. — Ой, Верка, не расстраивайся так. Найдешь себе что-нибудь. Ты же у нас боец.
Боец. Вера поднялась со стула. Ноги были ватными, но держали.
— До свидания, — сказала она нотариусу.
— До свидания, — отозвался тот, и в голосе его слышалось сочувствие.
***
На улице был апрель — тот обманчивый апрель, когда солнце светит ярко, а ветер режет до костей. Вера остановилась у подъезда и достала телефон. Нужно было кому-то позвонить, рассказать о происходящем.
Но кому? Коллегам? Смешно. Подругам? А есть ли они? Когда последний раз она встречалась с кем-то не по работе?
Тридцать пять лет, — подумала она. — Тридцать пять лет жизни, и мне некому позвонить.
Она подняла голову и увидела окна своей — уже не своей — квартиры. В одном окне мама всегда ставила герань. Теперь там будут другие цветы.
Телефон завибрировал. Сообщение от Жанны: "Верка, не злись. Ты поймешь, когда у тебя будут дети. А пока можешь пожить у нас на диване, если что".
На диване. У сестры, которая получила её квартиру.
Вера удалила сообщение, не отвечая. Потом открыла контакты и нашла номер коллеги — Ирины, которая недавно предлагала ей сменить работу.
"Привет, — написала она. — Ты говорила про вакансию в Москве? Она еще актуальна?"
Ответ пришел через минуту: "Да! А что, решилась?"
Вера посмотрела на окна квартиры в последний раз.
"Решилась", — написала она и нажала "Отправить".
Ветер трепал её волосы, апрельское солнце слепило глаза. Но впервые за много лет Вера чувствовала себя... свободной. Странно свободной — как будто с неё сняли тяжелые цепи, которые она носила так долго, что забыла, что это цепи.
Может быть, — подумала она, садясь в автобус, — может быть, это и есть подарок. Не квартира. А освобождение.
Автобус тронулся, и в окне замелькали знакомые дома, знакомые улицы. Скоро все это останется в прошлом. А что будет в будущем — неизвестно. Но это будет её будущее. Наконец-то её собственное.
На заднем сиденье автобуса плакал ребенок. Молодая мать устало качала его, шепча какие-то успокаивающие слова. Вера смотрела на них и думала о том, что у неё никогда не будет детей. Никогда не будет мужа, дома, семейного счастья. Но у неё будет что-то другое. Что именно — она пока не знала. Но это будет только её.
И впервые за тридцать пять лет этого было достаточно.
Три месяца спустя
Москва встретила Веру дождем и равнодушием — именно тем, что ей было нужно. Здесь никто не знал её истории, никто не ждал от неё жертв. Здесь она была просто Вера Борисовна, новый сотрудник отдела маркетинга крупной IT-компании.
Съемная однушка в Медведкове оказалась в три раза меньше родительской квартиры, но в десять раз уютнее. Вера купила синий диван, повесила белые шторы и поставила на подоконник фиалки. Мои фиалки, — думала она по утрам, наливая им воду. — Мой подоконник. Моя жизнь.
Телефон звонил регулярно. Сначала отец — сначала сердито требовал, чтобы она "перестала дуться" и вернулась домой. Потом голос становился просящим: "Верочка, ну что за характер такой? Жанна говорит, можешь пожить у них...". Потом звонки прекратились.
Жанна писала в мессенджере — изредка, с показным участием: "Как дела? Не голодаешь? Кстати, ремонт почти закончили, если хочешь посмотреть...". Вера не отвечала. Зачем смотреть на то, как из её детства делают очередной дизайнерский проект?
Четыре месяца спустя
— Вера Борисовна, к вам посетитель, — сказала секретарша.
В приемной стоял Борис Сергеевич — постаревший, осунувшийся, в том же потертом пиджаке. Он вертел в руках шапку и смотрел по сторонам, словно не понимал, как оказался в этом офисе с панорамными окнами и кожаными креслами.
— Папа? — Вера поднялась из-за стола. — Как ты меня нашел?
— Через твою бывшую работу, — буркнул он. — Сказали, что в Москву уехала. Пришлось искать.
Они сидели в кафе напротив офиса. Отец заказал чай, но не пил — только крутил стакан в руках.
— Жанна... — начал он и осекся. — Короче, она продала квартиру.
Вера поставила чашку с кофе. Ничего не почувствовала. Ни злости, ни удивления. Пустота.
— Продала?
— Говорит, что ипотеку взяла на другую, лучше. В новом районе. А эту... — он махнул рукой. — Денег нужно было срочно. На погашение каких-то долгов.
Конечно, — подумала Вера. — Жанна никогда не умела жить по средствам.
— И где теперь живешь ты?
— У неё. На диване, — отец не смотрел на неё. — Временно, говорит. Пока новую не оформят.
— А дети как?
— Дети... — Борис Сергеевич вздохнул. — Они её теперь раздражают. Говорит, мешают личной жизни. Максимку к бывшему мужу отправила, а Лизочка... — он помолчал. — Лизочка ко мне льнет. Говорит: "Дедушка, а когда мы домой поедем?". А какой дом? Нет дома.
Вера смотрела на отца и вспоминала себя в детстве — как он читал ей сказки на ночь, как учил кататься на велосипеде, как гордился её школьными пятерками. Когда он превратился в этого сломленного старика?
— Папа, а почему ты приехал?
Он поднял глаза — такие же серые, как у неё, но потухшие.
— Хотел попросить прощения, — сказал тихо. — И... — он замялся. — Может, возьмешь меня к себе? Ненадолго. Пока что-нибудь не найду.
Какая ирония, — подумала Вера. — Полгода назад он выбросил меня из дома. А теперь просит приюта.
— Папа... — она потянулась к его руке. — У меня однушка. Крошечная. И я не смогу... не смогу снова стать твоей сиделкой. Ты понимаешь?
Он кивнул, но в глазах мелькнула обида.
— Но, — продолжила Вера, — я помогу найти тебе жилье. Снять что-нибудь недорогое. И буду помогать деньгами. Но на других условиях. Как дочь помогает отцу. А не как должник отрабатывает долг.
Шесть месяцев спустя
Борис Сергеевич поселился в однокомнатной квартире в соседнем районе. Вера навещала его каждые выходные, привозила продукты, готовила обед. Они говорили о работе, о погоде, о соседях — о чем угодно, кроме Жанны.
Но однажды отец сам заговорил:
— Она новую квартиру так и не купила. Деньги потратила... неизвестно на что. Звонила на днях, просила в долг. Говорю: "У меня нет". А она: "Попроси у Веры". — Он посмотрел на дочь. — Я сказал, что не буду.
— Правильно сделал, — ответила Вера.
— Она теперь с каким-то мужиком живет. В его квартире. Дети у бывшего мужа остались. Говорит, временно, пока устроится.
Вера ничего не ответила. Что тут скажешь? Сестра сделала свой выбор — как и она сама.
Год спустя
Вера получила повышение. Переехала в двухкомнатную квартиру ближе к центру. Завела кота — рыжего, наглого, который спал на её подушке и требовал внимания.
— Понимаешь, Рыжик, — говорила она ему по вечерам, — оказывается, можно жить для себя. И это не эгоизм. Это просто... нормально.
Кот мурлыкал в ответ, и это было лучше любых семейных разговоров.
На работе появился Игорь — разведенный программист с дочкой-подростком. Он не требовал от Веры быть идеальной, не ждал жертв. Просто был рядом — надежно и спокойно.
— А у тебя есть семья? — спросил он как-то.
— Была, — ответила Вера. — Теперь у меня есть отец, которого я навещаю по выходным. И сестра, с которой я не общаюсь.
— Сложно?
— Не сложно. Честно.
И это была правда. Впервые в жизни — абсолютная правда.
Полтора года спустя
Жанна появилась неожиданно — в субботу утром, когда Вера завтракала на кухне. Консьержка позвонила: "К вам поднимается женщина, говорит, что сестра".
На пороге стояла Жанна — но не та ухоженная красотка из нотариального кабинета. Постаревшая, с выцветшими волосами, в дешевой куртке. Она держала за руку девочку лет семи — худенькую, испуганную.
— Привет, Верка, — сказала Жанна привычным тоном, но голос дрожал. — Можно войти?
— Можно, — ответила Вера, отступая в сторону.
Они сели на кухне. Лизочка жалась к тете, изучая квартиру любопытными глазами.
— Дядя Женя меня выгнал, — сказала Жанна без предисловий. — С вещами на улицу. Лизку бывший муж не берет — говорит, хватит с него Максимки.
— А где ты жила все это время?
— По съемным. Деньги кончились. Работы нормальной найти не могу... — Жанна посмотрела на племянницу. — Верка, можем мы у тебя... ненадолго?
Вера налила себе кофе. Посмотрела на Лизочку — девочка была очень похожа на неё саму в детстве. Те же серые глаза, те же непослушные волосы.
— Лиза, хочешь молока? — спросила она.
Девочка кивнула.
— Жанна, — Вера поставила перед племянницей стакан. — Я не смогу вас содержать. У меня своя жизнь.
— Я понимаю! — быстро заговорила Жанна. — Я устроюсь, найду что-нибудь. Просто время нужно...
— Хорошо, — сказала Вера. — Месяц. За это время ты найдешь работу и съемное жилье. Я помогу с первоначальным взносом.
Жанна кивала так энергично, что казалось, голова отвалится.
— Спасибо, Верка! Ты не представляешь...
— Но, — прервала её Вера, — есть условия. Никаких истерик, никаких упреков, никаких попыток меня в чем-то обвинить. Мы взрослые люди. И Лиза... — она посмотрела на девочку. — Если ты хочешь остаться у меня, а мама согласна, я готова оформить опекунство.
Повисла тишина. Жанна смотрела на сестру с недоумением, Лизочка — с надеждой.
— То есть как это? — наконец выдавила Жанна.
— Так, как сказала. Ты явно не готова быть матерью. А Лиза заслуживает нормального дома.
— Но она моя дочь!
— Твоя дочь, которую ты готова была бросить на произвол судьбы, — спокойно ответила Вера. — Подумай. У тебя есть время до конца месяца.
Два года спустя
Лизочка — теперь просто Лиза — делала уроки за письменным столом в своей комнате. Из кухни доносился запах блинов — Вера учила племянницу готовить.
— Тетя Вера, — позвала девочка, — а почему мама так редко звонит?
Вера подошла к ней, села рядом.
— Потому что она строит свою жизнь. А мы с тобой — свою.
— А дедушка придет на мой день рождения?
— Конечно. И торт принесет.
Лиза улыбнулась и вернулась к урокам. Вера смотрела на неё и думала о том, как странно устроена жизнь. Она так и не родила собственных детей, но у неё есть дочь. Не родная по крови, но родная по выбору.
Рыжик запрыгнул на подоконник и уткнулся мордой в стекло — на улице начинался снег.
— Лиза, посмотри, — позвала Вера. — Первый снег.
Девочка подбежала к окну, прижалась к стеклу ладошками.
— Красиво, — сказала она. — Как в сказке.
— Да, — согласилась Вера. — Как в сказке.
Но в отличие от сказок, эта история была настоящей. С настоящими людьми, настоящими ошибками и настоящим счастьем. Счастьем, которое Вера наконец-то позволила себе принять.
Телефон завибрировал — сообщение от Игоря: "Завтра едем кататься на лыжах. Лиза готова?"
"Готова", — написала в ответ Вера. И добавила: "Мы все готовы".
За окном кружился снег, в доме пахло блинами, кот мурлыкал на подоконнике. Это была её жизнь. Наконец-то её собственная, честная, настоящая жизнь.
И этого было более чем достаточно.