Одиннадцатая история из цикла "Потустороннее в Ермолаево"
Летом светает рано, и в четыре утра баба Оня уже вышла проведать своих кур. Там то и нашел её дед Семён, которому не терпелось обсудить возмутительное поведение Верки-почтальонки.
- Совсем письмоносица наша тогось, Оня! Моду взяла к Матрёшке ночами шастать. Вчера чуть не сбила меня, так летела. Извинению буркнула и мимо. Ох, неспроста то, Оня! Затевают что-то бабоньки! Ты б разведала, спросила по-свойски. Мало ли, что у них на уме.
- Вера ей бандерольки возит. От тайного воздыхателя. Да ты лучше меня знаешь ту историю, Семён.
- Про поклонника с блогу её? Чушь и враки! Доверчивая ты, Оня. И Грапа такая же. Ослабили вы хватку, девчаты. И сами расслабилися. Но Тоська всех перещеголяла! Надолго она в этой своей иКспидиции застряла?
- Вчера звонила, - улыбнулась бабка. - Привет передавала от Натэлы*! Сказала, что побудет еще. Очень их хорошо принимают.
- Чего ей там сдалося? На той горе? Своей нечисти мало, так еще заграничную подавай!
- Гора называется Ушба. Где-то в её окрестностях поселилась сестра Натэлы.
- Это которая их с Люсей к нам заслала? Грузинская ведьма? Как же её?.. Кундианди!
- Кудиани, Семён. Марина кудиани по роду. Гора Ушба для неё место силы.
- Дуркует под старость та Марина. И наша Тоська туда же примазалася! Не надо было её отпускать! Заморочит ей голову та кудианка!
Баба Оня не успела возразить - в курятнике громко запел петух.
- В суп тебе! - заругался дед, выронив на траву узелок. - Вот поймаю да шею скучу голосистому!
- Что-то ты разнервничался, Семён. Пойдем-ка в дом, попробуешь моего мятного кваску.
- От квасу в желудке одна булькотня, - дед поднял узелок и погрозил кулаком показавшемуся из курятника огненно-рыжему петуху. Петух воинственно распушил перья и медленно двинулся на деда.
- Но-но, цаца! Не подходи! - Семён юркнул за бабкину спину и снова скрутил петуху кукиш. - Усмири ты своего испанца, Оня. Ведь изобидит ни за что!
- Это Матрёшин испанец, - рассмеялась Оня, увлекая деда к дому. - Она ему имя придумала. А остальные подхватили.
- С Матрёшки станется. Где это видано, чтобы петуху Хосе Игнасио называться?
- А почему нет? Он яркий, нарядный. И боевой. Не даст курочек в обиду.
- На кой он тебе сдался, Оня? Всего-то вторая неделя пошла как появился, а ведёт себя словно хозяин!
- Хозяин и есть. А сдался для красоты, - улыбнулась бабка и чуть тише добавила. - И для охраны тоже.
- Разыграть меня решила? - вытаращился на неё дед. - Для какой такой охраны-то?
- Зачем разыграть. Не до шуток мне, Семён.
Бабка прошла на кухоньку, где возле печки крутилась махонькая шустрая фигурка в платке да длинном сарафане и попросила:
- Достань кваску, кикуша. Мятного. Того, что в погребе, на дальней полке пристроен. Не перепутай с ржаным. У того бутыль побольше. И суседушке налей немного. Пусть тоже угостится.
Кикимора кивнула и юркнула в подпол, а баба Оня принялась выбивать яйца в расписанную цветами миску.
- Тебе сколько, Семён? Парочки хватит?
- Сойдёть. Ты, главное, сала побольше клади. Не жалей для гостя.
Пока бабка возилась с яичницей, Семён вынул из узелка небольшой, туго набитый мешочек и положил на уголок стола.
- Котеичу сюрприза. Махорки ему принёс. Брательник из личных запасов выделил. Получше любого табачку!
- Ну, если получше... - бабка поставила перед гостем тарелку, подала вилку и куски белого домашнего хлеба на деревянной досточке.
- Точно тебе говорю! Брательник в этом деле специалист. Он и табак выращивает. И махору. Я даже рецептик выведал, хотя толку-то с него. Над его махрой еще ведь и жёнка нашептывала. Она какое-то специальное словцо знает.
- А что за рецепт? - полюбопытствовала баба Оня, накладывая на тарелку глазунью с кусочками зажаренного до хруста сала.
- Ох... - дед обмакнул горбушку в яркий кругляшок желтка и икнул в предвкушении. - Мастерица ты на готовку, Оня. Моя половина так не умеет.
- Не преувеличивай, Семён. Такую яичницу даже Ладушка приготовить может.
- Ммм... - зачавкал довольный дед. - Ох, и вкуснотень! И сальцо с чесночным духом. Ммм...
- Так что за рецепт? - баба Оня приняла у появившейся возле стола кикуни запотевшую бутыль и налила в стакан прозрачного чуть зеленоватого кваса.
- Лимонный сок добавляла? - придирчиво поинтересовался дед и пригубил прохладный свежий напиток. - Первый сорт! Ты как брательникова супружница. Тоже слово нужно знаешь! Эх, жаль я женатый. А то б сосватал тебя, Оня. Вот как есть сосватал бы!
- А я за тебя не пошла бы, - усмехнулась бабка. - Уж очень много болтаешь!
- Эх, женский пол. - притворно вздохнул дед. - Моя вон тоже балаболом называет.
Он почесался под кепкой и добавил задумчиво:
- Как растить махру мне брательник не докладал. Знаю, что как собрал её - нарезал прямо со стеблями меленько да волшебным настоем сбрызнул. От настоя и вкус идёть. И запаху резкого нету.
- А настой из чего?
- Из простой водицы, на коньяке да на медовой добавке. Им брательник увлажнял махру, только без фанатизму. Побрызгал - перемешал. Побрызгал-перемешал. После в банке уплотнил как следует и на печь. Прогрел хорошенечко, дней десяток. Потом просушил - и на отлёжку. Забористая вещь получаилася. И никакого привкусу. Да вот, хошь, сама нюхни, - дед потянулся к лежащему на столе мешочку.
- Спасибо, Семён. Не рискну. Пускай лучше наш котеич оценит.
- Он оценит. То да. Кстати, где сам-то? Ни яична его не приманила. Ни сало. Ни наши разговоры.
- И то правда. - удивилась баба Оня. - Может у кумовьёв гостит? К водяному наведался? Или в старой баньке на посиделках? Или на мельницу мотнул. По Варе соскучился.
- По жрачке её соскучился, - хихикнул дед, и вдруг хлопнул себя по лбу. - Ты ж не договорила, Оня! На кой тебе сдался петух-охранник?
Баба Оня ответила не сразу. Смахнула со стола крошки, огладила скатёрку, плеснула в чашку кваса, отпила. Она будто бы раздумывала - говорить или не стоит. И всё же решила признаться.
- Сон я вижу, Семён. Нехороший сон. Уже который день ночами одно и тоже мерещится.
- Тебе ли снов пугаться? - прищурился дед. - На воду пошептала его, с крыльца плеснула - да и позабыла.
- И шептала, и выливала. И по зеркалу смотреть пыталась. И травки снотворные себе заваривала. А толку никакого. - баба Оня подперла голову рукой и вздохнула. - Каждую ночь так и повторяется. Один в один.
- И что в нём за страсти такие? При чём здесь твой Хосе?
- Страсти, Семён. Снится мне, что в деревню нашу навьина погибель пришла. Будто бы чужак её занёс. Его я не вижу, даже не знаю - женщина то или мужчина. Одно лишь знаю наверняка - отмечен он. Навьей меткой отмечен. К чему не прикоснётся - всё испортит!
- Божечки-святы... чур нас, чур нас! - закрестился дед. - Это ведь всего лишь сон, Оня! Нет в Ермолаево никаких незнакомцев! Тебе бы с дрёмой переговорить. Она ведь по снам мастерица. Может и подмогнет, чего поинтереснее навеет.
- Не навеет, Семён. Потому Хосе и завела. Чуют петухи навий. Запросто распознают.
- Да я сам их не хуже твоего Хосе Игнасио опознаю. Любой опознает ходячих мертвяков!
- Тот, на ком навья печать или навья метка, самый обычный человек. До поры до времени, конечно. Зачастую и сам не знает о своём свойстве. Чтобы оно проявилось, зло совершить нужно.
- А если не совершить - что тогда?
- Тогда ничего. Человек может с этим прожить всю жизнь и остаться для всех безопасным. Если ведьму не встретит. Ведьмы таких сразу чувствуют. И пользуются этим. Своей силой могут пробудить печать.
- Не на Варварку ли ты намекаешь? - всполошился дед. - Так предупредить её надо! Пока делов с той печатью не наделала!
- Не знаю, Семён. Мутно всё, не могу пока разобраться с этим.
- Ну не Матрёшка же - ведьма? И не вы с Грапой. Вот Тоська подошла бы под эту кондицию. И хорошо, что нет её в деревне. - дед суеверно постучал по столу. - Ты бы совет созвала из девчат. Покумекали бы вместе над этой проблемой.
- Может и созову. Не хотелось их беспокоить, да видно придётся. Совсем извёл меня тот сон...
- А что за метка-то, Оня? На что похожа? Нельзя по ней этого субъекта вычислить?
- Кабы знать. Метка может быть любой. Какой-то знак на теле. Бородавка. Шрам. Косоглазие. Или хромота. Заикание. Что угодно, Семён. Что угодно.
- Дела... - выдохнул дед и поёжился. - Подпортила ты мне утро, Оня! Начну теперя от всего шарахаться.
Бабка ответить не успела - в дом без стука ввалилась Грапа, волоча за собой Матрёшу. Следом, вздыхая и промокая глаза платочком, семенила расстроенная кутя. Вид у Матрёши был дикий и совершенно безумный. Волосы стояли торчком, брови покрывала корочка коросты от несмытой краски, глаза почти полностью скрылись под отёком. В руке Матрёша держала сплетенную в косицу веревочку и бормотала что-то про хвосты.
- Хвостов не хватает! Нужно еще! Еще хвостов... Нужно!..
- По улице в таком виде бродила! - Грапа попыталась усадить Матрёшу на лавку, и та недовольно замычала. - Хорошо, я из окошка увидала и успела перехватить пока в лес не ушла.
- Матрёне Батьковне плохо-о-о... - проревела кутя баском. - Меня не признает! Быдто чужая-я-я! Быдто подменили мою хозяюшку!
- На подмену не похоже. Закляткой огрели? Или сама наворотила чего-то? - дед Семён сунулся было к Матрёше и тут же получил по носу косицей. - Ты руки-то не распускай! Не распускай руки! - заверещал он негодующе и едва успел увернуться от новой плюхи.
- Давно она такая? - спросила баба Оня у кути.
- С вечера помутилась хозяюшка. Как подарочек открыла - так сразу!
- Верка! Почтальонка наша! - охнул дед. - Она ей напасть приволокла! Пускай теперя объясняется!
- Верка? - удивилась Грапа. - Откуда знаешь, Семён?
- Оттуда! Едва не сбила меня вчера. Так спешила сбежать!
Дед пустился в воспоминания, но баба Оня перебила.
- Что было в посылке, кутя? Что за подарок?
- Да веревка эта и была! Матрёна Батьковна её взяла - и началось!
- Мне бы хвостов! Нужны хвосты! Ещё хвосты! Много! - откликнулась Матрёша с лавки. - Где взять? Где взять?
- Только о хвостах и толкует! - Грапа попыталась забрать веревочку, но Матрёша держала крепко. - Оня, да это же... Это крысиные хвосты!
- Плетёнка из крысиных хвостов, - подтвердила баба Оня. - Нехорошая вещица. Только боюсь, не в ней одной дело.
- Хвосты хочу! Много хвостов! Сплести! Успеть!
- Совсем с ума соскочила! - разохался Семён. - Что делать теперя? Как спасать? Оня! Ты то чего молчишь? Смешай ей успокоительной настойки покрепче, авось попритихнет.
- Настойкой тут не поможешь, - баба Оня подошла к Матрёше и положила руку ей на лоб.
- Жжётся! - завыла Матрёша, вытаращив глаза. - Жжется! Огонь!
К ней подбежала кика со стаканом воды. Кутя бестолково закрутилась у ног, не зная, чем помочь хозяйке.
- Ну, что там, Оня? - нетерпеливо поинтересовалась Грапа. - Увидела чего?
- Меченая её коснулась, - побледневшая бабка убрала руку со Матрёшиного лба. - Вот и сбылся мой сон, Семён.
- Меченая? - схватившись за сердце, Грапа присела рядом с Матрёшей. - Ты про что сейчас, Оня?
- Про навью печать, Грапа. Про навью печать.
- Нет на Матрёше никакой печати! Метка ведь как маяк. Сразу видна!
- Не на Матрёше, Грапа! А на том, кто её коснулся!
- Верка! - взвизгнул дед. - Верка же к Матрёше приходила! Посылочку передала! А с ней и зло! Пошли до неё разбираться!
- Рано еще, Семён. Да и сомневаюсь я, что виновата Вера... - покачала головой баба Оня.
- И я сомневаюсь. С чего ей меченой быть? - поддержала подругу Грапа. - Твой Хосе на неё спокойно реагирует. Давеча его даже наглаживала!
- Пошли хоть на разведку котея! - предложил дед. - Пусть подглядит за Веркой пока вы разбираться будете. Мало ли...
- Послала бы, да нет его до сих пор. Кикуня, не знаешь, где наш батюшка-дворовый?
Кика подскочила к хозяйке, завертелась рядом, зашептала.
- С вечера не появлялся? - переспросила баба Оня. - И дрема с ним?
- Свиданию устроили невовремя! - рассердился дед. - Такие дела творятся, а они миловаться.
- Ох. не похоже, Семён. Давно меж ними все закончилось. Тут точно что-то другое!
*Про Натэлу можно почитать в Одолень-траве, Хлопотах в наследство, Захрепихе. С Тоськой она познакомилась в истории про Малое Жабье (к сожалению, находится в заморозке до осени)