Ленинград 1942 год
- Мам, кажется, хлеба раньше было больше, - произнесла Соня, разглядывая крошечный кусочек, который принесла мать.
Наталья аккуратно разрезала темное, твердое хлебное изделие на четыре части. Один кусок она отделила, чтобы сейчас съесть его с дочкой. Еще один полагался им двоим на ужин. А в обед они снова довольствовались единственной порцией, размером со спичечный коробок.
- Просто ты растешь, вот и кажется, что всё вокруг маленьким становится, - улыбнувшись, пошутила мать.
Соня нахмурилась. Она привыкла верить матери, но была уже взрослой девочкой, способной понять, что дело вовсе не в ней. Хлеба, действительно, стало намного меньше.
Наталья ласково провела по волосам дочурки. Вокруг творилось страшное. Шел восьмой месяц блокады. Впереди была неизвестность, но каким-то мрачным чутьем Наталья понимала, что самые серьёзные испытания только начинаются.
Женщина стремилась как можно дольше сохранять привычный уклад жизни. Сколько предстояло им находиться в вечном страхе бомбежек и мучиться голодом – одному Богу известно. Потому и важно было для Натальи поддерживать дочь.
Суточная норма хлеба, действительно, уменьшилась по сравнению с первыми неделями блокады. Сама Наталья, как работница обувной фабрики, получала увеличенный паек, на дочь же выдавалось ничтожно мало продуктов.
Много дней, снижая собственную порцию, женщине удавалось сохранять дочке прежний рацион. Этого не хватало, о еде думали всегда, даже по ночам. Но по мере ужесточения блокады голод становился еще более острым.
Видимость прежнего уклада жизни становилось сохранять все труднее. Наталья благодарила свою мать за запасы чая, которые когда-то казались нескончаемыми. Высушенные травы с лесными и садовыми ягодами родительница привозила из деревни. Она же постоянно и покупала чай, когда гостила в Ленинграде, не обращая внимания на ворчания дочери.
- Это ты в городе живешь и сколько угодно по магазинам ходишь, - говорила матушка, - а у нас в деревне лавка, где ничего такого не купишь.
Покупала, но с собой не увозила. Из Ленинграда в село везла она душистое мыло, заколки для волос и чулки и платки. Где уж тут место чаю?
«Спасибо тебе, мама», - каждый раз мысленно произносила Наталья, заваривая чай. Как бы ни было тяжело, не отступала она от своего ежедневного ритуала – щепотка черного чая, щепотка сушеных ягод и трав. Да, эти щепотки становились все меньше и меньше, а горячий напиток казался все бледнее.
Не особо раньше верила Наталья в Бога, а всё же превозносила молитву кому-то, чтобы заварки хватило до той самой минуты, когда закончатся их испытания. Это было важно для женщины – подавать завтрак в одно время, заваривать ароматный чай, разливать душистый кипяток в нарядные чашки. Так было проще создавать иллюзию прежней жизни.
Однажды Соня, почувствовав любимый аромат, прибежала на кухню и села за стол. Девочка нахмурилась, заглянув в чашку.
- Это же вода, мама, - произнесла Соня. Она вовсе не капризничала, но детское сердечко тревожно забилось, будто бы чувствуя нечто, называемое неприятным словом «конец».
- А ты закрой глаза и представь, что это чай! – воскликнула мать и сделала несколько глотков. – Ммм, ах, какой запах, ну чудо же! Будто у бабушки в деревне.
Соня неуверенно улыбнулась. Разве мог у них кончиться чай? Ну, конечно же, нет. Мамина улыбка, бабушкин чай, хлеб на завтрак, красивые чашки будут всегда. Нестерпимо страшно было и подумать о том, что хоть какое-то звено этой жизненно-важной цепочки может «закончиться».
«Тогда я, наверное, умру», - вдруг подумала девочка и сделала несколько больших глотков. Горячая жидкость разлилась внутри, и тревога будто бы ушла.
В тот же вечер мать откуда-то принесла темные чашки с золотистой каймой. Они были почти такие же нарядные, как те белые, что у них были, только еще и с блюдцами.
- Откуда это, мам? – полюбопытствовала Соня. Девочка понимала, что не те сейчас времена, чтобы мама вот так пошла в магазин и купила посуду. Тем более, такую красивую.
- Обменяла на наши у соседки, - беззаботно ответила мать и покрутила прелестную чашечку за ручку, - правда, красивые?
- Очень, - согласилась Соня, восторженно разглядывая чудесную вещицу. Все меньше становилось в доме красивых вещей. Одежда и обувь изнашивались, а изящные предметы интерьера мать продавала или обменивала на съестное или предметы гигиены.
Огромных сил стоило Наталье беззаботно улыбаться и делать вид, что она радуется новым чашкам. За них женщине пришлось отдать прежнюю посуду, любимый набор. Сердце ее болезненно сжалось, когда отдавала она еще и прелестные светло-коричневые лодочки на крохотном, невероятно изящном каблучке.
«Я должна была сделать это», - мрачно думала Наталья, через силу продолжая улыбаться.
Ни тогда, ни позже не догадалась Соня, почему мать, пожертвовав любимыми туфлями и набором своих белых чашек, купила эти темные. Зато до конца блокады они пили на завтрак "чай", и он всегда оставался темным в этих темных кружках, а значит, достаточно крепким несмотря на то, что аромат его становился все слабее.
***
Наталья с тревогой смотрела на дочь. Соня выглядела болезненно бледной. Оно и неудивительно, голод с каждым днем становился все более мучительным. В доме не оставалось вещей, которые можно было обменять на съестное. Неделю назад Наталья отдала массивную деревянную табуретку за кулек сушеных ягод и уже проржавевшую банку сгущённого молока.
Сердце матери болезненно сжалось, когда Соня, моментально вылизав положенную порцию сгущенки, сложила ручки перед собой и умоляюще попросила еще. Вздохнув, Наталья достала крохотный сухарик, который ей самой предстояло съесть перед выходом в ночную смену. Она намазала на него каплю сгущённого молока и протянула дочке.
Ах, как же хотелось женщине, чтобы девочка заговорила сейчас о чем-то другом. Но только не о хлебе, мясе и конфетах. Но увы, неотступный голод отодвигал на дальний план все мысли, кроме одной. Наталья даже обрадовалась, когда Соня вдруг вспомнила об отце.
- Мам, а где сейчас папа?
- Ты же знаешь, дочка, сражается с немцами, но где он сейчас, неведомо. Он, может и пишет, да только как сюда письмо доставить?
- А он вернется?
Женщина помедлила и внимательно посмотрела на дочь. Может быть, сегодня самое время рассказать девочке, как плохо поступил с ними Михаил? Вероятно, сейчас, когда притупляются все чувства, кроме голода, лучше всего Соне узнать нелицеприятную правду о папе?
- Я надеюсь, он вернется, - прошептала Наталья и погладила девочку по мягким, теплым волосам. Нет, не стоит...
- Он же сильный, храбрый и вообще лучше всех, - уверенно заявила дочь, - да, мам?
И снова Наталья не нашлась, что ответить девочке-подростку. В её погасших глазах вдруг засияла гордость за папу. Разве могла мать погасить этот огонь позорной правдой?
- Он…очень храбрый, это верно, - ответила женщина тихо, - и обязательно вернется, когда победит врагов.
- А он…победит? – с надеждой спросила Соня. Она всегда верила матери и была уверена, что та никогда не ошибается.
- Обязательно! – с уверенностью заявила Наталья.
Девочка заснула. Наталье было спокойнее, когда, уходя в ночную смену, она, оставляя спящую дочь. Если Соня не спала, мать думала лишь о том, как её девочку мучает нестерпимый голод.
Женщина начала собираться. Всеобщее горе и голод отвели в дальние уголки памяти сердечную боль, которую испытывала Наталья после расхода с мужем. Но почему-то сегодня она вспомнила о Мише, и на глаза навернулись слёзы.
***
Миша и Наталья поженились в 1930 году. Девушка была скромной и застенчивой. Она приехала из деревни, чтобы выучиться на швею. Пройдя фабрично-заводское обучение, Наталья сразу же устроилась на швейную фабрику. Позже её перевели в цех по производству обуви.
Миша Крайнов был городским парнем, да таким красавцем, то глядя на него, девушка и подумать не могла, что он обратит на неё внимание. А все ж среди в благоухающем цветнике среди лилий и роз разглядел Михаил скромный ландыш. Наталья поразила парня своей тихой прелестью и невероятным достоинством.
- Чего хочешь ты от меня, Миша? – с недоверием спросила тогда девушка, когда парень повадился встречать её с работы и провожать до общежития.
- А в жены тебя взять хочу, - уверенно, даже чуть нахально отвечал городской повеса.
- Неужто мало тебе девчат, что бегают за тобой и в рот заглядывают? – нахмурившись, произнесла Наташа.
- А вот тем и поразила ты меня, что не бегаешь, и в рот не заглядываешь, - признался Михаил, - мне ж от девичьего внимания тошно порой становится. Как карамели полон рот набрал – вот так тошно. А с тобой будто воды свежей хлебнул.
Засмеялась Наташа. Забавным показался ей Мишка. Еще и сравнение такое нашел – бойкие красавицы, вроде как, конфеты, а вот она водица ключевая. Понравились эти слова девушке, поверила она Михаилу.
На первый взгляд весельчаком и балагуром парень представлялся. А ведь на самом деле вполне себе серьезным оказался. И работа ответственная у него была. Работал Михаил на железной дороге, занимался обслуживанием магистральных дорожных путей.
Как оказалось, Миша тоже не был коренным ленинградцем. Все родственники у него в Петрозаводске жили. А в Ленинград приехал он учиться, да здесь и остался работать.
Поженились молодые, квартиру им дали. Девочка Сонечка родилась у них в 1932 году. Все хорошо, мирно и ладно складывалось в семействе Крайновых. Конечно, Наталья переживала много, ведь молодые красавицы по-прежнему поглядывали на её обаятельного мужа.
- Дуреха, никто не нужен мне, кроме тебя, - смеялся Миша, целуя, обнимая и кружа на руках жену.
Верила Наталья любимому. Отцом он был хорошем, хозяином рукастым и трудолюбивым. Счастлива была женщина, пока не узнала горькую правду.
В командировки часто ездил Михаил Крайнов. Другие работники все отлынивали от поездок, а Миша будто бы рвался куда-то.
- Ни дня отдыха нет у папки, - говорила Наталья расстроенной дочурке. Так ждала Соня, что будет у папы выходной, и поведет он её в зоопарк.
Порой казалось Наталье, что каким-то чужим стал супруг, мысли будто бы, о чем угодно, но не о семье. На усталость списывала, руководство железной дороги бранила.
А когда отправили Михаила в очередную командировку вместо отпуска, так набралась смелости жена и пошла к нему на работу. Там ей сообщили, что работник Крайнов находится на отдыхе. Никаких командировок в последние полгода у него не было.
А потом клубок лжи потихоньку стал распутываться. По крупицам узнавала Наталья правду о муже. Вот и соседка Зинаида призналась, что в своем ящике письмо находила, адресованное Михаилу Крайнову от некой Анны С.
- Чего ж сразу мне не сказала! – напустилась Наталья на Зину.
- Да Ванька мой, как увидел, сразу выхватил конверт из рук и сказал, что сам отнесет Мише.
- Неужто не поняла ты, что зазноба мужу моему пишет?
- Да как тут понять, Ваня сказал, что это с газеты письмо Михаилу. Вроде как статья будет о нем.
- Какая еще статья? Какая газета-то?
- Да не знаю я, Натка, не мучай меня, самой тошно! – разнылась Зинаида. – Говорил Ваня что-то, мол Миша передовой работник, вот и будут писать о нем. А я чего? Лезть буду, что ли?
«Передовой работник, как же, - горько подумала Наталья, - как же долго врал он мне, сколько же предавал нас с Сонькой».
Как вернулся Михаил из «командировки», все выложила ему жена. Сверкая глазами сказала, что не потерпит изменника в своей постели. Думала, оправдываться будет, но он вдруг посмотрел на неё насмеливо и произнес:
- Давно я люблю другую женщину, - заявил супруг, - а от тебя тошно мне, даже голос твой слышу, а уже нехорошо становится.
- Чего ж ты терпел столько времени? – возмутилась Наталья. – Почему не ушел сразу?
- Да жалко мне тебя было, кому нужна будет потом деревенская дурочка?- с презрением ответил Михаил. - Да и ради Сони терпел.
Больно было Наталье. Такая нестерпимая, острая боль пронзила сердце, что и словами не передать. А всё ж сумела женщина взять себя в руки. Постаралась лицу придать выражение холодное, даже чуть насмешливое.
- А я и вправду, деревенская дурочка, Миша, - произнесла Наталья, - что раньше не раскусила тебя. Иди уже к своей зазнобе, ей голову морочь. А мы с Сонькой уж как-нибудь сами…
Пожал плечами Михаил, собрал вещи и уехал куда-то. Даже с дочкой прощаться не стал – то ли смелости не хватило, то ли мысли какие поважнее в тот момент были.
Не виделись Наталья с Михаилом три месяца до самой войны. Плохо было женщине, очень плохо. И обида душу съедала, и жалко себя было. Но виду она не подавала, чтобы Соньку не пугать.
Дочка же скучала по отцу, а всё ж не заметила каких-то изменений. Ведь папы и так дома вечно не было – то работа, то «командировки». Когда Великая Отечественная началась, у Натальи хоть честный ответ появился на вопросы дочери об отце. Папа ушел на фронт бить немцев.
Накануне отправки в армию, Михаил все-таки зашел попрощаться с дочерью. Принес он девочке петушок на палочке. И хотя девять лет уже было девчушке, радовалась она папкиному леденцу, облизывала сладость, аж глаза зажмуривала.
- Ты давай там…возвращайся живым, - шепнула бывшему мужу Наталья. На глазах её появилась поволока из слез. В тот момент многое было уже неважно.
- Береги Соньку, - глухо произнес Михаил, чмокнул дочку в теплые светлые завитки на голове и ушел.