Письмо пришло в день нашей серебряной свадьбы.
Двадцать пять лет брака, и я думала, что знаю о Викторе всё. Как он любит кофе без сахара по утрам, как морщит лоб, когда считает семейный бюджет, как целует меня в макушку перед сном. Думала, что секретов между нами нет.
Конверт лежал на кухонном столе, когда я вернулась из магазина. Бумага дорогая, кремовая. Адрес написан от руки – почерк женский, размашистый. Виктор стоял у окна спиной ко мне, плечи напряжены.
— Что это? — спросила я, кивнув на письмо.
Он обернулся. В его глазах было что-то... испуганное? Виноватое? За годы совместной жизни я научилась читать его лицо, как открытую книгу.
— Сядь, Вера.
Сердце екнуло. Когда муж просит сесть таким тоном, хороших новостей не жди.
Я опустилась на стул, не выпуская из рук пакет с продуктами. Молоко холодило ладонь через полиэтилен.
— Это от Жанны Михайловны. Бывшей тещи от первого брака.
Мир качнулся. Первого брака? Какого ещё первого брака?
— Виктор... о чём ты говоришь?
Он провёл рукой по волосам. Жест знакомый – так он делал, когда нервничал.
— Я был женат до тебя. Очень недолго, меньше года. Мне было двадцать два...
Пакет выскользнул из рук. Банка томатной пасты покатилась по полу, звонко ударившись о ножку стола.
— Двадцать пять лет... — выдохнула я. — Двадцать пять лет мы вместе, и ты ни разу не сказал, что был женат?
— Это ничего не значило! — он присел рядом, попытался взять мою руку, но я отдёрнула её. — Студенческая глупость, Верочка. Мы разошлись через восемь месяцев, даже штамп не успели поставить...
— Не успели поставить, но жили вместе?
— Да, но...
— И её мать пишет тебе письма спустя четверть века?
На щеках Виктора проступили красные пятна. Он всегда краснел, когда лгал. Даже в мелочах – если говорил, что задержался на работе, а сам заходил к приятелю выпить пива.
— Прочти сама, — он толкнул письмо ко мне через стол.
Развернула кремовую бумагу. Почерк действительно женский, но уже не такой твёрдый. Старческий. Буквы плясали, строчки съезжали вниз.
«Дорогой Виктор! Знаю, странно получать письмо после стольких лет молчания. Но я больше не могу. Ирочка умерла три месяца назад. Рак. Мучилась долго, просила не беспокоить тебя, но теперь... У неё остались долги. Большие. За лечение, за лекарства. Кредиты, которые она брала, надеясь выздороветь. Я старая, пенсия маленькая. Банк требует возврата. Угрожает отнять квартиру – единственное, что у нас было. Ирочка всегда говорила, что ты хороший человек. Что если что случится, ты не оставишь в беде. Сумма большая – полтора миллиона. Но может быть, по частям? Очень прошу, помоги. Жанна Михайловна».
Я перечитала письмо дважды. В голове не укладывалось.
— Полтора миллиона? — голос мой звучал как-то чужо.
— Вера, я не обязан...
— Не обязан? — я вскочила со стула. — Твоя бывшая жена умерла от рака, её мать просит помощи, а ты говоришь «не обязан»?
— Я не наследник и не собираюсь платить долги их семьи! — резко заявил Виктор, тоже поднимаясь. — Это строго! Мы развелись тридцать лет назад, у меня нет к ним никакого отношения!
Я смотрела на этого человека и не узнавала. Где мой Виктор, который подкармливал бездомных кошек во дворе? Который отдал последние деньги незнакомой женщине в больнице, когда та не могла купить лекарство для внука?
— Развелись? — переспросила я тихо. — Ты же сказал, что штамп не ставили.
Пауза затянулась. Виктор отвёл взгляд.
— Поставили... Но это не важно.
— Не важно? Виктор, ты лжёшь мне уже полчаса подряд! Что ещё ты скрываешь?
Он молчал, глядя в пол. И тогда я поняла – есть ещё что-то. Что-то, о чём он не говорит.
— У вас был ребёнок? — спросила я, и по его лицу поняла, что попала в точку.
— Вера...
— У вас был ребёнок! — теперь я кричала. — Господи, у меня есть пасынок или падчерица? Внуки, может быть?
— Была дочь, — прошептал он. — Умерла в младенчестве. Порок сердца.
Я опустилась обратно на стул. Ноги подкашивались.
Двадцать пять лет. Четверть века рядом с человеком, который скрыл от меня целую жизнь. Первую любовь, первый брак, первого ребёнка... Сколько раз я говорила ему, что мечтаю о детях! Сколько раз мы обследовались, лечились, надеялись... А он молчал о том, что у него уже была дочка.
— Почему? — голос мой сорвался. — Почему ты никогда не рассказал?
Виктор сел напротив, протянул руки через стол, но я отстранилась.
— Это было больно, Верочка. Очень больно. Ирина винила меня в смерти дочки. Говорила, что если бы я не настаивал на выписке из роддома... Врачи хотели оставить Машеньку ещё на неделю, а я торопил. Думал, дома лучше будет.
— И ты всю жизнь винишь себя.
— Да. А когда девочка умерла, мы не выдержали. Ирина ушла к своим родителям, подала на развод. Я не стал препятствовать. Думал, так будет лучше для неё.
— А потом встретил меня.
— Да. И решил начать всё сначала. Чистый лист, понимаешь? Никому не говорить о прошлом. Даже тебе.
Я встала и подошла к окну. Во дворе играли дети – мальчишка лет восьми гонял мяч, девочка помладше скакала на скакалке. Обычная картина, которую я видела каждый день. Но сегодня она резала глаза.
— У нас могли быть дети, Виктор.
— Не могли. Ты же знаешь диагноз...
— Могли! — я обернулась к нему. — Мы могли усыновить! Но ты боялся. Всегда находил отговорки, говорил «подождём ещё немного». А я думала, что ты просто не готов стать отцом. Оказывается, ты уже был отцом!
— Вера, прошу тебя...
— Двадцать пять лет, Виктор. Двадцать пять лет я жила в браке с незнакомцем.
Он попытался возразить, но я подняла руку, останавливая его.
— А теперь эта женщина просит помощи. Мать твоей первой жены, которая потеряла дочь. И ты говоришь «не обязан».
— У нас нет таких денег!
— Есть. Наша общая квартира стоит три миллиона. Дача – ещё миллион. Мы можем взять кредит под залог или продать дачу.
— Ты с ума сошла? Отдать всё чужим людям?
— Чужим? — я не могла поверить своим ушам. — Мать твоей первой жены, бабушка твоей дочери – чужие люди?
Виктор встал и начал ходить по кухне. Знакомая привычка – так он делал, когда не знал, что сказать.
— Это было тридцать лет назад, Вера. Тридцать лет! Я построил новую жизнь...
— На лжи построил! На замалчивании!
— Я не лгал. Просто не рассказывал.
— Это одно и то же.
— Ты что будешь делать? — спросила я.
— Ничего. Это не мои долги.
— А если банк отнимет у неё квартиру?
— Не мои проблемы.
Я взяла со стола письмо, аккуратно сложила его и убрала в ящик.
— Хорошо, — сказала тихо. — Тогда я знаю, что делать.
— То есть?
— Завтра пойду в банк. Узнаю, можно ли оформить кредит на моё имя.
— Вера! — он схватил меня за руку. — Ты не можешь!
— Могу. И сделаю.
— Это наше общее имущество!
— Значит, половина моя. И я имею право распорядиться ею, как считаю нужным.
Виктор стоял передо мной, и я видела в его глазах что-то новое. Страх. Он боялся. Не за чужую старушку, не за совесть – за наше благополучие. За налаженную жизнь, которая могла пошатнуться.
— Ты уничтожишь нас, — прошептал он.
— Нет, Виктор. Ты уже уничтожил. Двадцать пять лет назад, когда решил начать брак с обмана.
Я взяла сумочку и направилась к двери.
— Куда ты?
— К Тамаре. Переночую у неё, а завтра... Завтра решу, как жить дальше.
— Вера, не делай глупостей!
Я обернулась на пороге.
— Глупость – это прожить четверть века с человеком, который считает, что чужая боль его не касается. Глупость – это думать, что любовь может существовать без честности.
Дверь за мной закрылась тихо. Никаких хлопков, никакой театральности. Просто тихий щелчок замка, который отделил одну жизнь от другой.
На улице был тёплый вечер. Дети во дворе всё ещё играли, их смех разносился в воздухе. Я шла мимо них, и в голове крутилась одна мысль: завтра начнётся новая жизнь. Какой она будет – не знаю. Но точно знаю одно – она будет честной.
А письмо... Письмо от Жанны Михайловны лежало в моей сумочке. И завтра утром я позвоню ей. Скажу, что помощь будет. Потому что некоторые долги нужно платить не по закону, а по совести.
И пусть Виктор считает, что он не наследник. Я – наследница. Наследница человечности, которую он где-то потерял за эти тридцать лет.
Три месяца спустя
Жанна Михайловна плакала, когда я передала ей документы о погашении кредита. Плакала и благодарила, а я сидела в её маленькой кухне, пила крепкий чай и смотрела на фотографии.
Ирина была красивой. Тонкие черты лица, большие глаза. На одном снимке она держала младенца – крошечная Машенька в розовом конверте.
— Она так любила эту девочку, — шептала Жанна Михайловна. — Так любила... А когда потеряла, словно часть души отрезали.
— Расскажите мне о ней, — попросила я.
И она рассказывала. О том, как Ира работала воспитателем в детском саду, очень любила деток и после развода с Виктором, так и не вышла замуж. Говорила, что сердце занято.
— А вы? — спросила Жанна Михайловна. — Простите старуху за любопытство, но... вы развелись из-за этого долга?
Я покачала головой.
— Нет. Развелись из-за лжи. А долг... Долг был просто поводом понять, кто мой муж на самом деле.
Квартиру мы продали. Дачу тоже. На вырученные деньги я купила маленькую двушку на окраине и помогла Жанне Михайловне. Виктор не препятствовал разводу – видимо, понял, что потерял меня окончательно.
Теперь я живу одна, работаю в благотворительном фонде и помогаю людям. Не деньгами – их у меня немного. Просто участием, вниманием, добрым словом.
А иногда, по вечерам, беру в руки фотографию маленькой Машеньки и думаю: вот она, дочка, которую мне так не хватало всю жизнь. Она прожила всего три месяца, но оставила след. Потому что благодаря ей я поняла – семья это не только кровные узы. Семья – это люди, которых ты не бросаешь в беде.
И пусть Виктор считает себя свободным от прошлого. А я знаю: прошлое – это часть нас. И от него не убежишь, как ни старайся.