Я сижу на диване, старом, с продавленной серединой, и смотрю, как Ира мечется по кухне. Чайник свистит, но она его не слышит — слишком занята тем, что режет лук для салата. Нож в её руке мелькает, как лезвие гильотины, и я уже знаю: сейчас начнётся. Не про лук, конечно. Про Тимофея, её брата. Опять он влез в какую-то историю, и, как всегда, мы с Ирой должны это разгребать.
На столе передо мной — пачка сигарет, зажигалка и пустая пепельница. Я не курю уже два года, но сегодня рука сама тянется к пачке. В окно бьёт ветер, занавеска трепыхается, будто пытается сбежать из этой комнаты, где вот-вот разгорится очередной скандал.
— Гена, ты вообще слушаешь? — Ира бросает нож на разделочную доску, и тарахтение металла о дерево звучит как выстрел.
— Слушаю, Ир, слушаю, — я откидываюсь на спинку дивана, скрещиваю руки. — Но ты же знаешь, что я скажу.
Она поворачивается, глаза её — как два фонаря в ночи, яркие и злые.
— Знаю, Гена. Знаю. Ты скажешь, что это не твоя проблема. Что Тима — мой брат, и разбираться с его кредитами должна я. Но, чёрт возьми, мы женаты! Это что, теперь не твоя семья?
Я вздыхаю. Хочется встать, выйти на балкон, вдохнуть холодный воздух, но я сижу. Потому что знаю: если уйду, будет хуже. Ира — как буря, если дать ей разгуляться, потом не соберёшь осколки.
— Ира, — начинаю я, стараясь держать голос ровным, — я не говорил, что он не семья. Но почему я должен платить за его машину? Он же не ребёнок, ему тридцать пять! Пусть сам решает свои проблемы.
Она фыркает, откидывает прядь волос с лица. Её руки, натруженные, с короткими ногтями, замирают на секунду, будто она собирается с мыслями.
— Ты не понимаешь, Гена. Если он не выплатит этот кредит, банк заберёт его квартиру. Ты хочешь, чтобы мой брат остался на улице?
Я открываю рот, чтобы ответить, но тут в дверь стучат. Тяжело, настойчиво, как будто кто-то решает судьбу мира этим стуком.
— Открой, — бросает Ира, даже не глядя в мою сторону.
Я встаю, плетусь к двери. На пороге — Сергей, мой старый друг, с бутылкой пива в руке и ухмылкой, которая говорит: «Я знаю, что у вас тут пожар, но мне плевать».
— Здорово, Гена! — он хлопает меня по плечу, проходит в прихожую, не разуваясь. — Ира, привет! Что за лица? Опять Тима натворил?
Ира бросает на него взгляд, который мог бы прожечь дырку в стене.
— Сережа, не лезь, а? — её голос дрожит, но она держится. — И без тебя тошно.
Сергей поднимает руки, как будто сдаётся, но ухмылка не сходит с его лица. Он плюхается на стул, открывает пиво с характерным шипением.
— Ну, рассказывайте, что за кипиш. Я же чую, тут без драмы не обошлось.
Я возвращаюсь на диван, сажусь, обхватываю голову руками. Вчера вечером всё началось. Позвонил Тимофей, голос у него был, как у побитой собаки. Сказал, что банк прислал письмо: если не выплатит долг за машину — сто пятьдесят тысяч рублей — в течение месяца, начнутся проблемы.
Ира, конечно, сразу загорелась: «Мы поможем, Тима, не переживай». А я сидел и думал: с чего это «мы»? У нас самих кредит за квартиру висит, как камень на шее. Я вкалываю на стройке, Ира в своём магазине с утра до ночи, а этот её брат, вечно витающий в облаках, опять ждёт, что мы его вытащим.
— Ира, — я поднимаю голову, смотрю на неё, — я не против помочь. Но сколько можно? В прошлом году мы с тобой скидывались, чтобы он долг за телефон закрыл. А до этого — за его дурацкую затею с кофейней. Он когда-нибудь вернёт хоть копейку?
Она молчит, смотрит в пол. Я знаю, что она думает о матери. Их мама умерла пять лет назад, и с тех пор Ира считает себя ответственной за Тиму. Он младший, на семь лет, и всегда был её слабостью.
Она рассказывала, как в детстве таскала его на санках, как учила кататься на велосипеде. Ира — как маяк для него, всегда светит, даже если он сам плывёт на рифы.
— Гена, — её голос становится тише, почти шепот, — он мой брат. Я не могу его бросить.
— А я что, не твой муж? — я не выдерживаю, вскакиваю. — Почему я должен каждый раз платить за его косяки? У нас свои планы были, Ир! Мы хотели летом на море съездить, первый раз за сколько лет? А теперь что? Опять всё в его чёрную дыру?
Дверь скрипит, и в кухню заходит сосед Ваня. Он, как всегда, в своей клетчатой рубашке, с запахом машинного масла — вечно копается в своём старом «жигулёнке».
— О, семейный совет? — Ваня ухмыляется, но, увидев наши лица, замолкает. — Ладно, я за солью зашёл.
— Бери и вали, — огрызаюсь я, но тут же жалею. Ваня нормальный мужик, просто не вовремя.
— Гена, не ори, — Ира швыряет полотенце на стол. — Ты думаешь, мне легко? Я тоже устала! Но что мне делать? Сказать Тиме, чтобы шёл на улицу?
Сергей, который всё это время молчал, вдруг подаёт голос:
— А может, пора ему самому выкручиваться? Гена прав, Ир. Тима — не ребёнок. Он же не дебил, работу найдёт, если захочет.
Ира поворачивается к нему, и я вижу, как её щёки краснеют.
— Сережа, ты вообще кто такой, чтобы советы раздавать? Ты знаешь, что такое семья? У тебя-то её нет!
Сергей отшатнулся, как от пощёчины. Он всегда был одиночкой, и Ира знает, что это его больное место. Я хочу вмешаться, но тут раздаётся звонок в дверь.
— Это ещё кто? — я иду открывать, чувствуя, как внутри всё кипит.
На пороге стоит Тимофей. Волосы растрёпаны, куртка мятая, глаза бегают. Он выглядит, как будто всю ночь не спал.
— Гена, можно войти? — голос у него тихий, но я слышу в нём знакомые нотки. Он всегда так начинает, когда хочет что-то выпросить.
— Заходи, — я отступаю, и он проходит в кухню.
Ира тут же кидается к нему:
— Тима, ты как? Что случилось?
Он садится, опускает голову.
— Банк звонил. Сказали, если не заплачу до конца месяца, начнут судиться. Ир, я не знаю, что делать…
Я стою, прислонившись к косяку, и чувствую, как внутри всё сжимается. Хочется орать, но я молчу. Смотрю на Иру — она уже готова его обнять, утешить, как маленького. Сергей качает головой, Ваня, так и не взяв соль, стоит в углу, как зритель в театре.
— Тима, — я наконец открываю рот, — а ты сам-то что сделал? Ходил в банк? Искал работу? Или опять ждёшь, что мы с Ирой всё за тебя решим?
Он поднимает глаза, и я вижу в них смесь стыда и злости.
— Гена, я пытаюсь. Ты думаешь, мне легко? Я не просил вас…
— Не просил? — я перебиваю, голос срывается. — А кто вчера звонил и ныл, что банк квартиру заберёт?
Ира встаёт между нами, как рефери на ринге.
— Хватит, оба! Гена, не дави на него! Тима, расскажи нормально, что ты делал.
Тимофей мнётся, потом начинает:
— Я ходил в банк. Они сказали, что можно реструктурировать долг, но нужен первоначальный взнос. Пятьдесят тысяч. Я… у меня нет таких денег.
— А где ты был, когда брал кредит? — я не могу остановиться. — Думал, что машина сама за себя заплатит?
— Гена, прекрати! — Ира почти кричит. — Ты что, не видишь, ему и так хреново?
Сергей вдруг хмыкает:
— Ира, а ты не думаешь, что Гена прав? Тима вечно влипает, а вы с ним, как с ребёнком. Может, пора ему повзрослеть?
Тимофей вскакивает, стул скрипит по линолеуму.
— Сережа, ты вообще молчи! Тебя это не касается!
— А меня касается? — я шагаю к нему, и мы стоим почти нос к носу. — Я, значит, должен за тебя платить, а он — нет?
Ваня, который всё это время молчал, вдруг вмешивается:
— Мужики, остыньте. Тима, ты реально задолбал. Я сам не миллионер, но даже я знаю: берёшь кредит — думай, как отдавать.
Ира смотрит на нас всех, и я вижу, как в её глазах появляется что-то новое. Не злость, не обида — усталость. Она садится, обхватывает голову руками.
— Я не знаю, что делать, — говорит она тихо. — Гена, ты прав. Это нечестно. Но я не могу его бросить. Он мой брат.
Я смотрю на неё, и внутри что-то щёлкает. Я понимаю, что сейчас не о деньгах. Не о кредите. Это о нас. О том, как мы с ней держимся друг за друга, даже когда всё идёт к чертям.
— Ир, — я сажусь рядом, беру её за руку. — Мы что-нибудь придумаем. Но Тима должен понять, что это в последний раз.
Тимофей смотрит на меня, и я вижу, как он кивает. Впервые за долгое время в его глазах нет вызова. Только стыд.
— Я… я постараюсь, Гена. Правда.
Сергей допивает пиво, ставит бутылку на стол.
— Ну, вот и славно. А теперь давайте поесть, что ли. Ира, что там с твоим салатом?
Она слабо улыбается, встаёт, возвращается к своей доске. Чайник уже давно перестал свистеть, но никто не обращает на это внимания.
Я сижу и думаю: жизнь — как этот диван. Старый, продавленный, но пока держит. И мы с Ирой тоже держимся. Несмотря на всё.
Я сижу, глядя на Иру, которая снова взялась за свой салат, и чувствую, как напряжение в комнате потихоньку спадает. Тимофей всё ещё пялится в пол, будто там написан ответ на все его проблемы.
Сергей лениво крутит пустую бутылку пива, а Ваня, так и не взяв соль, мнётся у двери, явно не зная, уйти ему или остаться. Кухня пахнет луком и чем-то ещё — может, усталостью, которая пропитала всё вокруг.
— Ладно, — говорю я, стараясь звучать спокойнее, чем чувствую. — Тима, ты сказал, пятьдесят тысяч на первый взнос? Откуда ты вообще взял эту машину? Ты же говорил, что на подработках нормально зарабатываешь.
Тимофей поднимает голову, и я замечаю, как его пальцы нервно теребят край рукава.
— Я… — он запинается, взгляд мечется. — Я думал, что справлюсь. На бирже фриланса заказы были, но потом клиент один кинул, а другой проект затянулся…
— Кинул? — перебивает Сергей, прищуриваясь. — Это как?
— Ну, не заплатил. Обещал тридцать тысяч за сайт, а потом пропал. Я уже всё сделал, а он — в блок.
Ира перестаёт резать овощи, смотрит на брата. Её лицо — как открытая книга, где на каждой странице написано разочарование.
— Тима, ты опять с этими своими сайтами? — она качает головой. — Я же тебе говорила, ищи нормальную работу!
— Ир, это и есть нормальная работа! — он вспыхивает, голос становится громче. — Я не хочу, как Гена, на стройке горбатиться! Без обид, Гена.
Я только хмыкаю. Без обид, конечно. Но внутри всё равно кольнуло. Я вкалываю, чтобы у нас с Ирой была крыша над головой, а этот… фрилансер хренов мечтает о лёгких деньгах.
— Ладно, — вмешивается Ваня, который, похоже, решил остаться. — Тима, ты хоть пробовал с банком договариваться? Может, они тебе отсрочку дадут?
— Пробовал, — мрачно отвечает Тимофей. — Они сказали, без взноса ничего не выйдет.
Я открываю рот, чтобы сказать что-то ещё, но тут раздаётся звонок. Не в дверь — телефон Иры, лежащий на подоконнике, оживает, вибрируя так, что кажется, он сейчас спрыгнет на пол. Она хмурится, вытирает руки о полотенце и хватает трубку.
— Алло? — её голос настороженный. — Да… Что? Погоди, как это?
Мы все замираем. Ира слушает, и я вижу, как её лицо меняется — брови ползут вверх, губы сжимаются. Она бросает взгляд на Тимофея, и в этом взгляде — смесь шока и чего-то ещё, чего я не могу разобрать.
— Хорошо, я поняла. Да, приеду. — Она кладёт телефон, смотрит на брата. — Тима, ты что, в аварию попал?
Мы все застываем. Тимофей бледнеет, как будто из него выкачали всю кровь.
— Что? — он бормочет, глаза бегают. — Нет, Ир, какая авария?
— Это из ГИБДД звонили, — Ира говорит медленно, будто каждое слово ей даётся с трудом. — Сказали, что ты вчера врезался в чью-то машину. И скрылся. Они нашли тебя по номеру.
Я чувствую, как челюсть у меня отвисает. Сергей присвистывает, Ваня качает головой, а Тимофей выглядит так, будто готов провалиться сквозь землю.
— Тима, ты серьёзно? — я встаю, голос дрожит от злости. — Ты не только кредит не платишь, но ещё и в аварии влипаешь и убегаешь?
— Гена, я… — он мнётся, руки трясутся. — Я не специально. Просто… я запаниковал. Машина не моя, я думал, если останусь, будет хуже.
— Хуже? — Ира почти кричит. — Хуже, чем сейчас? Тима, ты понимаешь, что теперь тебе ещё и штрафы, а то и суд?!
— Погоди, Ир, — я пытаюсь её успокоить, но внутри у меня всё кипит. — Расскажи, что случилось.
Тимофей вздыхает, опускает плечи.
— Вчера вечером я ехал домой. На перекрёстке… не заметил, как машина сбоку выскочила. Я в неё врезался, бампер поцарапал. Хозяин начал орать, я растерялся и… уехал.
— Уехал? — Сергей хохотнул, но без веселья. — Ты, брат, реально талант.
— Сережа, заткнись! — рявкает Ира, и он замолкает, подняв руки.
Я смотрю на Тимофея и понимаю: это не просто кредит. Это не просто машина. Это целая цепь его решений, которые тянут нас всех на дно. Ира стоит, обхватив себя руками, и я вижу, как она пытается держать себя в руках. Она всегда была сильной, но сейчас её сила — как тонкая нитка, готовая порваться.
— Ира, — говорю я тихо, — что сказали в ГИБДД?
— Сказали, чтобы он явился завтра. Иначе дело передадут в суд. — Она смотрит на брата, и в её глазах — боль. — Тима, почему ты мне не сказал?
— Я думал, это замнётся, — он почти шепчет. — Я не хотел вас грузить.
— Не хотел грузить? — я не выдерживаю. — А кредит твой кого грузит? Меня с Ирой?
Ваня, который всё это время молчал, вдруг говорит:
— Слушайте, а если он сейчас в ГИБДД пойдёт и всё объяснит? Может, ещё можно разрулить?
— Разрулить? — Ира горько смеётся. — Ваня, ты его знаешь. Он всегда думает, что всё само рассосётся.
Я сажусь, чувствуя, как усталость накатывает, как тяжёлый грузовик. Хочется просто встать и уйти, но я не могу. Не могу оставить Иру одну с этим.
— Тима, — я смотрю на него, стараясь говорить спокойно. — Завтра ты идёшь в ГИБДД. И в банк. И берёшь себя в руки. Мы с Ирой поможем с этим взносом, но это последний раз. Понимаешь?
Он кивает, и я вижу, как в его глазах появляется что-то новое. Не стыд, не злость — решимость. Может, впервые за всё время.
— Я понял, Гена. Я… я правда постараюсь.
Ира смотрит на меня, и я вижу в её глазах благодарность. Но ещё — страх. Она боится, что этот круг никогда не закончится. И я, честно говоря, тоже.
— Ладно, — говорит Сергей, вставая. — Пойду я. А то у вас тут прям сериал.
Ваня хмыкает, наконец берёт соль и уходит. Мы остаёмся втроём — я, Ира, Тимофей. Кухня кажется меньше, чем была час назад, будто стены сжались от всего этого.
— Ир, — я беру её за руку. — Мы разберёмся. Но он должен понять, что это не игра.
Она кивает, сжимает мою руку в ответ. И я думаю: может, этот диван ещё выдержит. Может, и мы выдержим. Но что-то внутри подсказывает, что лёгким это не будет.
Утро следующего дня встретило меня запахом кофе и скрипом половиц — Ира уже была на ногах, гремела посудой на кухне. Я лежал, глядя в потолок, где паутина в углу качалась от сквозняка, и думал о вчера. О Тимофее, об аварии, о том, как Ира смотрела на меня, когда я сказал, что мы поможем. Её рука в моей была тёплой, но в глазах — холодная тень сомнения. Я знал: она боится, что мы опять увязнем в болоте её брата. И я боялся того же.
Я встал, натянул джинсы и футболку, прошёл на кухню. Ира стояла у плиты, жарила яичницу. Её движения были резкими, будто она вымещала на сковородке всю злость.
— Доброе, — буркнул я, садясь за стол.
— Доброе, — ответила она, не оборачиваясь. — Тима звонил. Уже в ГИБДД. Сказал, что поговорит с инспектором, попробует уладить.
Я кивнул, хотя она этого не видела. В голове крутилось: «Уладить. Как всегда». Но я промолчал. Хватило вчерашнего крика.
— Гена, — Ира повернулась, в руках сковородка, глаза серьёзные, — я знаю, ты злишься. Но спасибо. За то, что не бросил это на меня одну.
Я пожал плечами, чувствуя, как внутри что-то оттаивает.
— Мы же семья, Ир. Но я серьёзно — это последний раз. Если Тима опять влипнет, я не подпишусь.
Она кивнула, и в этот момент я заметил, как её плечи чуть расслабились. Будто груз, который она тащила годами, стал чуть легче. Я хотел сказать что-то ещё, но тут раздался звонок в дверь.
— Кого ещё принесло? — пробормотал я, вставая.
На пороге стоял Ваня, в той же клетчатой рубашке, но с каким-то странным выражением лица. Не ухмылка, как обычно, а что-то вроде неловкости.
— Гена, Ира, — он потоптался на месте, — я тут подумал… Короче, я могу скинуться на Тимин взнос. Не всё, но тысяч двадцать у меня есть.
Я замер. Ира, услышав, подошла к двери, сковородка всё ещё в руке.
— Ваня, ты чего? — её голос дрогнул. — Это же не твоя забота.
— Да знаю, — он почесал затылок, глядя куда-то в сторону. — Но я вчера смотрел на вас и подумал: вы же гнёте спину, а Тима… ну, он Тима. Я не миллионер, но могу помочь. Соседи всё-таки.
Я смотрел на него и чувствовал, как что-то внутри переворачивается. Ваня, который вечно ворчит про свою машину и налоги, вдруг лезет в карман ради нас. Ради Тимы, которого он сам вчера назвал балбесом.
— Ваня, — я протянул руку, — спасибо, мужик. Правда.
Он пожал мне руку, буркнул что-то невнятное и ушёл, оставив нас с Ирой стоять в прихожей. Она посмотрела на меня, и я увидел в её глазах слёзы. Не те, что от злости или боли, а какие-то другие — тёплые, живые.
— Гена, — она тихо засмеялась, — может, не всё так плохо?
Я обнял её, прижал к себе. Пахло яичницей, кофе и чем-то ещё — надеждой, наверное.
— Может, и не всё, — ответил я, хотя внутри всё ещё ворочалось сомнение.
Днём позвонил Тимофей. Голос у него был не такой, как обычно — не нытьё, не оправдания. Он сказал, что в ГИБДД договорился: штраф, но без суда, если оплатит ущерб второму водителю. С банком тоже пошёл разговор — дали реструктуризацию, но с условием, что взнос будет через неделю.
— Я работу нашёл, Гена, — добавил он, и я услышал в его голосе что-то новое. — Не фриланс. В конторе, системным администратором. Обещают стабильную зарплату.
Я молчал, переваривая. Ира, стоя рядом, прижимала телефон к уху, будто боялась упустить хоть слово.
— Тима, — я наконец выдохнул, — держи слово. Не подведи.
— Не подведу, — ответил он, и я, чёрт возьми, почти поверил.
В обед мы с Ирой сидели на том же продавленном диване. На столе — тарелки с недоеденной яичницей, чашки с кофе, который мы так и не допили. За окном шумел ветер, но занавеска больше не трепыхалась — я её поправил.
— Знаешь, — Ира вдруг повернулась ко мне, — я всё время боялась, что Тима никогда не изменится. Что я буду вечно его тащить. Но сегодня… я не знаю, Гена. Может, он правда попробует?
Я посмотрел на неё, на её лицо, где усталость мешалась с чем-то светлым, и подумал: а ведь она права. Может, Тима и правда начнёт шевелиться. Может, Ваня, этот угрюмый сосед, показал, что мир не такой уж паршивый. А может, мы с Ирой просто сильнее, чем нам кажется.
— Попробует, Ир, — я сжал её руку. — А если нет, мы справимся. Мы всегда справляемся.
Она улыбнулась, и я почувствовал, как этот старый диван, вся эта наша жизнь — они ещё держат. И, чёрт возьми, будут держать. Потому что мы — это мы.