Автор Дарья Десса
Глава 42
Улица Ровная в селе Перворецком выглядела точно так же, какой военврач Жигунов видел её последний раз в тот день, когда они с Ниночкой бежали, взявшись за руки, чтобы поскорее покинуть населённый пункт, на окраинах которого кипел бой. Практически все дома были разрушены в той или иной степени, и Денис подумал, что здесь можно было бы прямо теперь снимать фильм про апокалипсис, даже декорации не пришлось бы устанавливать. Последствия жестоких обстрелов видны были очень отчётливо: многие крыши провалились, стены части строений рухнули или держались чудом, будто упрямились не упасть до конца. Кое-где ещё висели остатки занавесок, выгоревшие и трепыхавшиеся на ветру, как лохмотья былой жизни.
Всё вокруг казалось замершим в боли. Дома стояли, словно погибшие гиганты: с сорванными крышами, обвалившимися стенами, чернеющими глазницами выбитых окон. В одном из дворов валялась перевёрнутая детская коляска, наполовину засыпанная пеплом и щебёнкой. Местами сохранились следы пуль на кирпичах.
Местные жители из числа тех, что оставались здесь даже в самые страшные моменты, когда творился ад кромешный, постепенно возвращались к мирной жизни. Линия фронта отодвинулась на запад, а вместе с этим прекратились жестокие обстрелы, вот и начали понемногу восстанавливать Перворецкое. Первым делом расчистили улицы от обломков зданий и остовов сгоревших машин. Военные погрузили и увезли подбитую бронетехнику, преимущественно вражескую. Один из БТРов долго лежал поперёк дороги, пока его не оттащили – теперь на асфальте осталась чёрная полоса, будто не успевшая закрыться рана.
Затем принялись восстанавливать окна и двери, вынесенные взрывной волной. В одном месте, пока шли, доктор Жигунов заметил во дворах сохнущее бельё на верёвках – яркие пятна среди серого пепла войны. На одной колыхалось на ветерке детское платьице, среди этого хаоса смотревшееся довольно непривычно.
В другом дворе из-за забора тявкнул неуверенно щенок, потом, озираясь, крадучись перебежала улицу кошка. Её движения были крайне осторожными – она останавливалась, принюхивалась, опасаясь повторения того, что ей пришлось тут пережить.
Жизнь постепенно, по капельке возвращалась, но до момента, когда нанесённые селу войной раны окончательно затянутся, было ещё очень далеко. Возможно, когда-нибудь трава скроет следы гусениц, а новые окна будут светиться по вечерам, как раньше. Но сейчас каждый шаг по улице напоминал о том, что боль ещё свежа.
С этими мыслями глава села и военврач подошли к дому на улице Ровной, где жила когда-то Ниночка с мамой Галиной. Рядом стояли в ожидании экскаватор и грузовик. Их водители курили, ожидая указаний. Чиновник подошёл к ним и сказал, что нужно сделать, а именно – аккуратно разобрать часть руин дома, чтобы получить доступ к подвалу. Мотор экскаватора глухо взревел, будто пробуждаясь от долгого сна, и первые комья земли посыпались с лопаты, открывая вход в то, что осталось от мирного прошлого.
– Там женщина внутри, она несколько недель назад погибла, – пояснил стоящий рядом военврач. – Когда сделаете проход, мне нужен будет кто-нибудь, чтобы помочь вытащить её оттуда.
– Завернуть бы во что… – хмуро сказал экскаваторщик, коренастый мужчина в застиранной серой футболке и кепке, надетой козырьком назад.
– Да, я понимаю, у меня есть респираторы и мешок, – сказал Денис. Он всё это приготовил заранее, понимая, с чем придётся иметь дело. Неоднократно видел, как работают похоронные команды. Ещё по пути сюда он решил похоронить Галину здесь. Вести её в Саратов было бы неправильно, – всё-таки она здесь родилась и выросла, тут Ниночку родила. Если дочь когда-нибудь захочет навестить могилку матери, то будет знать, где искать.
Приступили к работе. Экскаватору не пришлось долго двигаться, чтобы отодвинуть обломки. Когда пыль осела, военврач надел респиратор и перчатки, включил налобный фонарь, полез вниз. Зрелище, которое предстало его глазам, было не из приятных. К тому же стало понятно: несчастную просто так не вытащить – её по-прежнему прижимает бетонная балка. Пришлось выбираться наружу и показывать экскаваторщику, что ещё нужно сделать.
Спустя час работа была окончена. На улице, рядом с калиткой, лежало в полиэтиленовом мешке тело Галины. Экскаваторщик уехал, – у него было ещё несколько поручений, несмотря на поздний час. Остались только водитель грузовика, глава села и военврач Жигунов.
– Если вы не против, доктор, завтра Галю похороним, на нашем кладбище. Технику выделю, руками долго придётся, да и некому, если честно. У нас тут одни старики и бабы, – признался чиновник. А теперь предлагаю отвезти её… положим в гараж. Рядом с администрацией стоит. На ночь, чтобы… – он сглотнул.
Пока поднимали тело и укладывали в грузовик, к ним подошёл мужчина лет сорока. Он был одет в камуфляж, но оружия при себе не имел, из чего становилось понятно – это не форма, а просто нечто цвета хаки. Военврач Жигунов давно обратил внимание – такие вещи здесь очень популярны, но не потому, что все гражданские хотят на армейских быть похожими. Просто прочная эта одежда, да и достать её несложно – на базарах, бывает, и комплектами купить можно. Не все каптенармусы чисты на руку.
– Вечер добрый, – сказал мужчина хрипловатым голосом. – Не подскажете, где дом семнадцатый на Ровной?
Глава села осмотрел незнакомца с головы до ног.
– Вам зачем? Кто такой?
Тот привычно, не споря, раскрыл клапан нагрудного кармана, вытащил оттуда паспорт:
– Максим Стрыга, я уроженец местный. Жил тут много лет назад. Сейчас вот вернулся.
Чиновник ознакомился с документом, вернул обратно. Представился.
– Семнадцатый дом вот, – он показал на руины, из-под которых достали тело Галины.
Мужчина нахмурился. Почесал затылок, и когда рукав куртки задрался, военврач Жигунов обратил внимание на несколько тюремных татуировок на его коже: на пальцах были «печатки», да ещё какой-то рисунок выше кисти. Стало понятно, что гражданин – бывший сиделец.
– Надо ж, как судьба-то распорядилась… – произнёс Стрыга.
– Вы кем приходитесь хозяйке дома? – поинтересовался военврач.
– Да как сказать… встречались мы с Галей по молодости. Я потом уехал на Севера, за длинным рублём. Ей ничего не сказал, думал вернусь, сюрприз сделаю. Дом большой купим, машину… Но получилось иначе.
– Как же? – спросил водитель грузовика.
– Присел на шесть лет. По 111-й, часть четвертая схлопотал – умышленный тяжкий вред здоровью с отягчающими. Врезал одному козлу в кафешке, а он племянником прокурора оказался. Дали восемь лет. Северный край – колония «Полярная сова». Там, где даже в июле иней на решётках держится… Но отсидел чисто, без нарушений – досрочно вышел. Теперь вот… пытаюсь заново людей понимать, – неожиданно разоткровенничался Стрыга. Потом перевёл взгляд на чёрный мешок и спросил: – Кто там? Галя, да?
– Да, – кивнул глава села и добавил: – Мы только Ниночку отыскать не смогли.
– Ниночку? Это кто? – оживился бывший зэк.
– Дочка её, семь лет в этом году будет, в первый класс должна была пойти, – произнёс чиновник трагическим голосом. – Видать, тоже погибла где-то, теперь уже и не найдёшь.
– Ниночка? – спросил Стрыга, начав заметно волноваться. Потом нахмурился, стал что-то считать, загибая пальцы. – В каком месяце она родилась?
Все пожали плечами, в том числе и военврач Жигунов, который тоже стал нервничать в присутствии незнакомого мужчины.
– Вам зачем? – спросил он.
– Так, получается, что Ниночка – дочка моя, – выдал Стрыга, и хирург ощутил, как по телу побежали неприятные мурашки.
– Вы разве с Галиной были официально расписаны? – удивился глава села. – Что-то не припомню, чтобы она замуж выходила.
Военврач продолжал слушать этот разговор и ловил себя на мысли, что ему хочется поскорее убраться отсюда и больше не возвращаться, чтобы ненароком себя не выдать. Чтобы не дать понять этим людям, что Ниночка, слава Богу, жива и здорова, а главное – она теперь формально дочь доктора Жигунова.
– Нет, я ж говорю: на севера подался, – ответил Стрыга. Он посмотрел на пластиковый мешок, медленно перекрестился. – Куда вы её?
– В гараж. До завтра. Утром могилку выкопаем и похороним, как полагается, – сказал глава села. А ты, Максим, где остановился?
– Да у Кузьминичны, она меня с детских пор знает, – сказал бывший зэк. – Приютила. Мой-то домишко тоже сильно порушили. Вот, за лето его подлатаю, останусь жить. Ну, а коль не получится, поеду в другое место, работу искать.
– Ну, давай, подбросим тебя, что ль, – предложил водитель грузовика.
Они положили тело в кузов, глава сельсовета забрался в кабину, Жигунов вместе со Стрыгой поехали в кузове. Денис слабо себе представлял, о чём говорить с этим человеком, да и не хотелось. Он помнил слова Ниночки о том, что папа бросил её маму, когда она её в животике носила. Ну, или сразу после рождения, – этих деталей Жигунов не запомнил, да и неважны они были.
– А ты, капитан, здесь какими судьбами? – спросил Максим, и военврач ощутил неприятный холодок. – Знал Галину, да?
– Нет, я просто… Был неподалёку в тот день, когда их с дочерью завалило в подвале. Приехал заниматься ранеными, мне сказали, мол, надо помочь здесь, вот и поехал. Так что особо не разговаривали.
– То есть ты их спасал? – поинтересовался мужчина.
– Да, но… Галина была смертельно ранена, её привалило бетонной балкой, у неё открылось внутреннее кровотечение. Я только смог облегчить страдания, – ответил Жигунов.
– А девочка? Она куда подевалась?
– Не знаю, – глядя в сторону, чтобы не встречаться взглядом с собеседником, солгал военврач. – Я помог ей выбраться, а потом снова начался обстрел, и больше её не видел.
Мужчины замолчали. Вскоре грузовик остановился у дома Аграфены Кузьминичны, военврач и бывший зэк попрощались с водителем и главой села, пошли в дом. Старушка приветливо встретила обоих, особенно обрадовалась возвращению доктора. Спросила, не надумал ли он насовсем тут остаться, и Жигунов ответил с улыбкой: «Простите, не могу, служба. Нужно в госпиталь возвращаться», заодно попросился на ночлег. Пожилая женщина радостно пригласила мужчин в дом, накормила вкусным ужином, – гречневой кашей с подсолнечным маслом и кусочками сала, а ещё хлебом собственного приготовления. Пока была одна, испекла небольшой каравай, ароматный, горячий.
***
– Ну что, Тимур, готов отправиться на отдых? – замполит по-дружески и улыбаясь похлопал санитара по плечу, вызвав у того гримасу отвращения, которую ему едва удалось скрыть.
– Так точно, товарищ старший лейтенант, – по-уставному ответил Пантюхов и вопросительно уставился на Давыдкина.
– Не волнуйся, всё почти готово. Вот, смотри, – он показал ему дисплей смартфона. Согласно информации, на указанный счёт было направлено пятьдесят тысяч рублей. Заметив сумму, старшина нахмурился. – Это только начало, дружище, – заверил его замполит. – Завтра получишь ещё, а когда дома окажешься, то все деньги будут у тебя, копеечка к копеечке, как говорится.
Санитар слушал, как Давыдкин заливается соловьём, и всё сильнее ему казалось, что это неспроста. Слишком просто жадный до денег замполит, который даже предпочитал не скидываться вместе с другими сотрудниками госпиталя на чьи-либо дни рождения, предпочитая отделываться устными поздравлениями, согласился расстаться с полутора миллионами рублей. Но первый транш прошёл, и это показалось Пантюхову хорошим началом. Он заставил свои сомнения раствориться и ответил замполиту в том смысле, что верит ему и надеется.
Сказано это было с подтекстом, который Давыдкин, разумеется, уловил: «Если ты не дашь мне денег, то окажешься под колпаком у особого отдела». Но то ли виду решил не подавать, то ли настроение у него было слишком хорошим. К тому же мимо прошла медсестра Полина Каюмова, и замполит ей приторно улыбнулся, а она – почти так же ему в ответ. «Котяра…» – подумал старшина, заметив их переглядывание.
– Слушай, а ты командировочное удостоверение-то не забыл, случаем? – вдруг спросил Давыдкин.
Пантюхов похлопал себя по карманам и чертыхнулся.
– Совсем забыл. У помощника Романцова надо было забрать, а я так торопился… – сказал он, поднимая рюкзак и собираясь поспешить в палатку начальника госпиталя.
– Да оставь ты его здесь, – небрежно махнул рукой Давыдкин. – Не бойся, никуда твоё барахлишко не денется, – и хохотнул.
Санитар, не узрев в этом жесте ничего особенного, поспешил за командировочным. Он вернулся через несколько минут, забрал рюкзак, который всё это время лежал в углу замполитовской палатки, и поспешил к санитарной машине, готовой к отъезду.
– Возвращайся, Тимур, – сказал Давыдкин на прощание. – Помни: ты мне здесь очень нужен.
Санитар кивнул и полез в кабину. Вскоре колонна под прикрытием двух бронемашин двинулась в сторону райцентра, увозя из госпиталя очередную группу раненых, которым оказали необходимую помощь. Некоторым теперь предстоит просто отлежаться, пока раны не заживут, и можно будет возвращаться обратно на передовую. Кто-то получит «белый билет» и навсегда расстанется с военной службой. Были и те, кому предстояло ещё многие недели, а то и месяцы провести на койках госпиталей, переживая одну операцию за другой.
***
Проснулись рано утром, когда во дворе дома закричал грустный петух. Не потому грустный, что жилось ему плохо. Напротив, Аграфена Кузьминична его кормила, как родного, и даже подумывала не заводить в доме кота, хоть и мышки водились, – только бы петушка не погубил. Тосковал же гордый птиц из-за того, что в его гареме было всего две курочки. Притом одна колченогая, – пострадала во время бомбёжки и сильно хромала. Негде было развернуться молодому и сильному петуху, оттого и его «кукареку» звучало как-то… печально.
Об этом подумал военврач Жигунов, когда спозаранку вышел во двор, чтобы умыться колодезной водой. Она была очень холодной, и Денис громко фыркал, растирая тело сначала руками, и хозяйственным мылом потом, ополоснувшись, – махровым полотенцем. Затем причесался, надел камуфляж, и снова стал военным медиком. После того, как вернулся в дом, во двор умываться вышел и Стрыга. Доктор перекинулся с ним коротким «Доброе утро».
После завтрака, состоявшего из ржаного хлеба и чая с сахаром, пошли к администрации. Там уже ожидал грузовик, погрузили на него тело Галины и поехали на погост. Вместе с ними в кузов забрался и местный священник – отец Митрофан, настоятель местной церквушки, тоже пострадавшей во время обстрелов, – она служила для вражеских артиллеристов, будучи самым высоким зданием в Перворецком, отличным ориентиром.
Когда приехали на кладбище, могила уже была готова, – вчерашний экскаваторщик постарался. Батюшка отпел «рабу Божию Галину», её положили в деревянный ящик, заменивший гроб, – настоящий во всей округе было не сыскать, их даже в райцентре делать не успевали, и предали земле. Пока стояли, военврач Жигунов заметил среди немногих людей, пришедших проститься с Галиной, мужчину, лицо которого ему показалось знакомым. Тот поймал на себе взгляд доктора и, тоже его признав, кивнул.
Когда стали расходиться, незнакомец подошёл к доктору.
– Вы меня не помните? Временный пункт пребывания беженцев в райцентре. Я там на КПП стоял. Сейчас вот в отпуске, приехал посмотреть, как тут родное село моей жены, она сама не смогла. Помните? Вы ещё с маленькой девочкой туда приезжали, – сказал он.
Стрыга, шедший рядом, навострил уши.
– Ах, да, помню, конечно, – кисло улыбнулся Жигунов.
– Получилось у вас? Анна Михайловна говорила, она вам очень помогла с ней. Как же её звали? Ах, ну да. Ниночка!
Бывший заключённый резко остановился и изумлённо уставился на военврача.
– Слышь, док, а ты говорил, девочка убежала во время бомбёжки, – сказал с угрозой в голосе.
– Так и было, убежала, – попытался выкрутиться Жигунов, вдруг осознав, что угодил в жир ногами, и появление этого мужчины поставило под угрозу главный секрет его нынешней жизни. – Но я потом нашёл её в райцентре, куда её привезли.
– Ну, и где она теперь? – спросил Стрыга.
«Интересно, эта Анна Михайловна всё своему знакомому разболтала или нет?!» – зло подумал Жигунов и помянул женщину недобрым словом за её словоохотливость. Сама же говорила, что совершает преступление и может за подделку документов сесть, и что же? «Никогда нельзя доверять этим бабам, сколько раз я себе говорил!» – продолжил нервничать Гардемарин.
– Мне об этом ничего неизвестно, – резко ответил он Стрыге и ускорил шаг.
– Счастливой дороги, док! – попрощался мужчина с КПП. Денис обернулся быстро, на прощание взмахнул рукой и поспешил на окраину села, где стояла небольшая воинская часть. Догонять его, чтобы разузнать побольше, бывший заключённый, к радости хирурга, не стал. Но всю дорогу Жигунов думал, что теперь с удочерением Ниночки может случиться большая неприятность, если всё раскроется. И Анна Михайловна тогда пострадает, и сам Жигунов, а больше них – сама девочка, если окажется в центре взрослых разбирательств, кто имеет право считаться её официальным отцом.
С тяжёлым сердцем военврач покидал Перворецкое. Он теперь хотел сделать всё, чтобы его Ниночка никогда не встретилась со своим родным папашей, оказавшимся к тому же уголовником.
***
На железнодорожном вокзале райцентра, пока дожидался поезда, который отвезёт его в родные края, на далёкий Урал, старшина Пантюхов купил себе у торговки жареных в масле пирожков с картошкой и с наслаждением поглощал их один за другим, наслаждаясь вкусом, который ему после армейской опостылевшей еды казался почти божественным. Не смущало даже то, что пирожки были малость подгоревшими, а подсолнечное масло, в котором они купались, – слишком тёмным и почти канцерогенным.
Это санитара не смущало. Он к пирожкам купил себе пару бутылок пива и теперь неспешно поедал всё, – до отправления поезда было ещё полтора часа. Он сдал вещи в камеру хранения и собирался прогуляться по городу. Может, прикупить что-нибудь из гражданской одежды, – камуфляж достал не меньше, чем казённая пища.
Пока стоял и ел, не заметил, как к нему подошли двое полицейских и попросили предъявить документы. Пантюхов, довольный жизнью и грядущими перспективами, протянул им документы. Правоохранители посмотрели их, и лейтенант неожиданно вместо того, чтобы вернуть, сунул их себе в карман.
– Эй, ты чего? – удивился старшина. – В чём дело, парни? Я что, на шпиона похож или как?
– Уважаемый, вы распиваете алкоголь в общественном месте, – сказал полицейский. – За это полагается штраф. Пойдёмте, всё оформим.
Пантюхов ошеломлённо продолжил смотреть на обоих.
– Парни, вы чего? Да я с передка! Кровь там проливал, пока вы тут в тылу прохлаждаетесь!..
– Где проливал? В госпитале, где служишь? – усмехнулся недобро лейтенант, и стоящий рядом сержант тоже скривил лицо в подобии улыбки. – Пройдёмте.
– Пожрать спокойно не дадут, козлы, – проворчал Пантюхов. Он не стал ничего забирать с собой, всё оставил на пластиковом столике. Поднялся и пошёл за полицейскими.