Толя держал в руках чужую расческу, найденную под диваном, и не мог понять — откуда она взялась в его доме? Наташа всегда пользовалась только своей, старенькой, с отколотыми зубчиками.
— Ты что там копаешься? — крикнула жена из кухни, и в ее голосе прозвучало что-то напряженное.
Толя молчал. Расческа была дорогой, с перламутровой ручкой. Такую мог подарить только мужчина с деньгами. А у них с Наташей денег особо не водилось — все уходило на коммуналку да продукты.
Двадцать лет брака... Толя провел ладонью по лицу. Морщины углубились. Когда это случилось? Когда он перестал замечать, что жена стала наряжаться по средам? Что по средам она всегда "идет к подруге"?
— Толенька, ужин готов! — голос Наташи звучал слишком весело.
Он спрятал расческу в карман и пошел на кухню. Наташа стояла у плиты, в новом халате. Откуда новый халат? Вчера была в старом, сером...
— А помнишь Вову? — неожиданно для себя спросил Толя, садясь за стол.
Наташа замерла. Половник застыл в ее руке над кастрюлей.
— Какого Вову? — тихо переспросила она.
— Да того... твоего бывшего. С которым ты до меня встречалась.
Щи плеснулись на плиту и зашипели. Наташа обожглась, дернула руку, но не вскрикнула. Просто стояла спиной к мужу и молчала.
— Говорят, он вернулся в город, — продолжил Толя, внимательно наблюдая за женой. — Максим рассказывал. Говорит, Вова теперь большой человек. Свой бизнес открыл.
— Ах да... — Наташа повернулась, улыбнулась натянуто. — Помню. Давно это было.
Но руки у нее дрожали. И глаза... глаза смотрели мимо.
За ужином они молчали. Толя жевал картошку и думал о том, как раньше Наташа рассказывала ему обо всем — о работе, о соседях, о том, что видела по телевизору. А теперь... Теперь она молчала и ковырялась вилкой в тарелке.
— Завтра опять двойная смена, — сказал он. — До полуночи буду.
— Хорошо, — быстро ответила Наташа. Слишком быстро.
Толя посмотрел на жену. Сорок два года, а выглядит на тридцать пять. Недавно покрасилась, ресницы нарастила... Для кого?
Наташа лежала в кровати и слушала, как муж собирается на работу. Шесть утра. Как всегда. Тяжелые шаги по коридору, скрип двери, звук заводящейся машины...
Она закрыла глаза и представила Вову. Его улыбку. Его руки. То, как он смотрел на нее вчера...
"Наташка, моя хорошая... Как же я по тебе скучал..."
Двадцать лет. Двадцать лет она была верной женой. Готовила, стирала, ждала Толю с работы. А что получила взамен? Молчание. Усталые глаза. "Не сейчас, Наташ, устал..."
Когда Вова написал ей в социальную сеть, сердце забилось, как у девчонки. "Помнишь меня? Я в городе. Может, встретимся?"
Она собиралась отказаться. Честное слово, собиралась! Но потом увидела его фотографию... Постарел, конечно, но все такой же красивый. Успешный. В дорогом костюме, возле иномарки...
— Только раз встретимся, — шептала она в пустую квартиру. — Только поговорить...
Но "только раз" превратилось в каждую среду. И разговоры превратились в... Наташа покраснела даже в одиночестве. Какой стыд! Какой восхитительный, опьяняющий стыд...
— Слушай, Толь, а что это ты про Вову вчера спрашивал? — Максим затянулся сигаретой и посмотрел на друга.
Они стояли у проходной завода, перекур между сменами. Толя молчал, разглядывая окурки под ногами.
— Да так... — наконец ответил он. — Услышал, что он в город вернулся.
— А, ну да. — Максим кивнул. — Крутой стал. Машина у него... блеск! Видел на днях у "Пятерочки". С какой-то бабой сидел. Целовались, как молодые.
Толя поднял голову.
— С какой бабой?
— Да не знаю... — Максим пожал плечами. — Блондинка. Красивая такая. В красном платье была...
У Наташи есть красное платье. Толя помнил, как она его покупала — год назад, на день рождения. Сказала, что хочет быть красивой для него...
— Слушай, Макс... — Толя бросил недокуренную сигарету. — А не соврешь, если скажу, что заболел? Домой сегодня пораньше уйти надо.
Максим внимательно посмотрел на друга.
— Толь, ты в порядке? Бледный какой-то...
— Да все нормально. Просто дела есть.
— Конечно не совру. Мы же друзья.
В три часа дня Толя припарковал свою старенькую "девятку" возле дома и увидел чужую машину. Черная, дорогая. Номера московские. Сердце екнуло.
Он поднялся по лестнице на цыпочках. У двери остановился, достал ключи... и услышал смех. Наташин смех. Такой, какого не слышал уже много лет. Счастливый. Легкий.
— Вов, ты сумасшедший! — говорила жена за дверью. — А если Толя придет?
— Не придет. — Мужской голос, уверенный. — Ты же сама сказала — до полуночи на заводе.
— Все равно страшно...
— Наташка, моя дорогая... Забудь про страх. Ты заслуживаешь счастья.
Толя стоял у собственной двери и не мог войти. Руки тряслись так, что ключи звенели.
Двадцать лет... Двадцать лет он вкалывал на этом проклятом заводе. Двойные смены, ночные, выходные... Для чего? Для кого? Чтобы жена развлекалась с бывшим в его постели?
— А что скажешь мужу? — снова голос Вовы.
— Не знаю... — Наташа вздохнула. — Может, скажу правду. Что люблю другого. Что всегда любила.
— Всегда?
— Да... Даже когда выходила за Толю замуж, думала о тебе. Но ты уехал, а он остался. Он был хорошим. Надежным...
— Скучным, — подсказал Вова.
— Да... Скучным.
Толя прислонился лбом к холодной двери. Значит, скучным. Двадцать лет был скучным мужем для женщины, которая мечтала о другом.
Он ушел, не войдя в квартиру. Сел в машину и поехал куда глаза глядят. Остановился у пруда, где они с Наташей когда-то гуляли. Молодые, влюбленные... Или он думал, что влюбленные.
Телефон зазвонил. Наташа.
— Толенька, где ты? Я ужин приготовила...
Голос спокойный. Заботливый. Как будто ничего не было. Как будто полчаса назад она не целовалась с другим мужчиной в их спальне.
— Работаю, — сказал он хрипло.
— Ты простыл? Голос какой-то странный...
— Устал просто.
— Бедненький мой... Приходи скорее. Я твой любимый борщ сварила.
Любимый борщ... Толя усмехнулся горько. А сама тем временем думает о другом.
— Наташ...
— Да?
— А ты... счастлива со мной?
Пауза. Долгая, красноречивая пауза.
— Что за странные вопросы? Конечно, счастлива. Мы же семья.
Семья. Да, они семья. Только он об этом не знал, что оказывается можно быть семьей и одновременно врать друг другу каждый день.
Домой Толя вернулся в полночь. Как обычно. Наташа спала — или притворялась спящей. Он тихо разделся, лег на свою половину кровати и смотрел в потолок.
Развестись? Простить? Драться? Кричать?
А может, промолчать? Делать вид, что ничего не знает? Пусть развлекается... Лишь бы дома была. Лишь бы борщ варила и носки стирала...
"Боже, какой же я жалкий," — подумал он.
Утром Наташа, как ни в чем не бывало, жарила яичницу и напевала песенку. Новая кофточка, губы накрашены... В среду опять к "подруге" пойдет.
— Толь, а давай в отпуск съездим? — предложила она, не оборачиваясь. — На море. Как в молодости.
— На какие деньги?
— Ну... кредит возьмем. Один раз живем!
Один раз живем... А она уже живет. С другим мужчиной. В их доме. В их постели.
— Посмотрим, — буркнул Толя и ушел на работу.
В обеденный перерыв он не пошел в столовую, а остался в цехе. Максим подсел рядом, развернул бутерброды.
— Ты чего кислый такой? Заболел?
— Макс... — Толя повернулся к другу. — А если узнаешь, что жена тебе изменяет... что делать будешь?
Максим поперхнулся.
— Ты о чем?
— Так спрашиваю. Гипотетически.
— Гипотетически... — Максим задумался. — Наверное, убил бы. И ее, и его.
— А потом?
— А потом сидел бы в тюрьме и думал, стоило ли оно того.
— А если не убивать?
— Тогда... Тогда надо решать — или прощать, или уходить. Середины не бывает, Толь. Не бывает.
Прощать или уходить... А если не можешь ни того, ни другого?
В среду Толя снова сказался больным. Приехал домой в два часа дня и увидел ту же черную машину. Но на этот раз не стал подниматься. Сел на лавочку во дворе и ждал.
Вышли они в пять вечера. Сначала Вова — высокий, в дорогом пальто, с букетом роз в руках. Потом Наташа — красивая, счастливая, в том самом красном платье.
Они обнимались прямо у подъезда, не скрываясь. Целовались, как будто никого вокруг нет. А Толя сидел на лавочке в тридцати метрах и смотрел на жену, которая двадцать лет притворялась любящей его.
Вова усадил Наташу в машину, сам сел за руль. Перед тем как уехать, наклонился к ней и что-то шепнул. Она рассмеялась — тем самым счастливым смехом.
Машина скрылась за поворотом.
Толя остался сидеть на лавочке. Старый дворник Семеныч подошел, сел рядом.
— Что, сынок, жизнь заела?
— Дядь Семеныч... А как понять — любит тебя человек или нет?
Старик усмехнулся.
— Да просто. Если любит — глаза горят, когда на тебя смотрит. А если не любит — смотрит, как на мебель. Привычно так, без интереса.
Глаза... Когда Наташа последний раз смотрела на него горящими глазами? Толя не мог вспомнить.
— А что делать, если не любит?
— Отпускать надо, сынок. Любовь — не собственность. Не удержишь силой.
— А если страшно остаться одному?
— Страшно... — Семеныч кивнул. — Но знаешь что еще страшнее? Жить с человеком, который тебя не любит. Это как медленно умирать. Каждый день по чуть-чуть.
Домой Наташа вернулась в восемь вечера. Веселая, порхающая. Села ужинать и рассказывала о "подруге" — какая та умная, какая интересная...
— А что подруга работает? — спросил Толя.
— Да... в банке кассиром.
— Понятно. А замужем?
— Нет, свободная.
— А машина у нее есть?
Наташа замерла с ложкой у рта.
— Какая машина?
— Да так спрашиваю. Может, подвезет тебя когда...
— Нет... У нее машины нет.
Врет. Смотрит в тарелку и врет. Даже не моргнув.
— Наташ...
— М?
— А ты помнишь, как мы познакомились?
Она подняла глаза. Впервые за вечер посмотрела на него по-настоящему.
— Конечно помню. На дискотеке. Ты стеснялся пригласить меня танцевать.
— А помнишь, что ты сказала, когда я наконец подошел?
— Сказала... — Наташа улыбнулась печально. — Сказала: "Наконец-то! А я уж думала, весь вечер со стенкой танцевать буду."
— Да... А потом мы до утра гуляли. Говорили обо всем на свете.
— Говорили...
— Наташ, а давно мы с тобой просто говорили? Не о делах, не о деньгах... Просто так?
Она долго молчала. Потом тихо сказала:
— Давно, Толь. Очень давно.
— Почему?
— Не знаю... Устали, наверное. Жизнь такая — работа, дом, заботы... Некогда говорить.
— А хочется?
— Чего?
— Говорить. Как раньше.
Наташа посмотрела на него внимательно. И Толя увидел в ее глазах что-то... Сожаление? Вину? Тоску?
— Хочется, — тихо призналась она. — Но мы уже не те, Толь. Мы изменились.
— Я не изменился.
— Изменился. Ты стал... далеким. Молчаливым. Как будто живешь в своем мире, а я — в своем. И между нами стена.
Стена... А он-то думал, что между ними все по-прежнему.
— А что, если попробовать снести эту стену?
Наташа не ответила. Встала, начала убирать со стола. Движения резкие, нервные.
— Наташ...
— Что?
— Я люблю тебя.
Она замерла у раковины, спиной к нему. Плечи задрожали.
— Знаю, — еле слышно сказала она.
— А ты? Ты меня любишь?
Долгая, мучительная пауза. Потом:
— Толь, не надо...
— Отвечай. Ты меня любишь?
— Не надо, пожалуйста...
— Отвечай!
Она обернулась. По щекам текли слезы.
— Нет, — сказала она. — Не люблю. Давно уже не люблю.
Тишина повисла между ними, густая и болезненная. Толя сидел за столом и смотрел на плачущую жену. Двадцать лет... Сколько из них она не любила его? Пять? Десять? Все двадцать?
— Когда? — спросил он.
— Что когда?
— Когда перестала любить?
Наташа вытерла слезы рукавом.
— Не знаю... Постепенно. Ты стал работать все больше, говорить все меньше. Приходил домой усталый, злой... Я пыталась до тебя достучаться, но ты как будто меня не видел.
— Я работал для нас! Для семьи!
— Я знаю. Но семья — это не только деньги, Толь. Это внимание, разговоры, общие планы... А у нас что было? Молчание за ужином, телевизор по вечерам...
— А Вова?
Она вздрогнула.
— Что Вова?
— Он тебя любит?
— Толь...
— Отвечай!
— Да. Любит.
— И ты его?
— Да.
Толя закрыл лица руками. Все. Конец. Двадцать лет брака — и все зря.
— Почему не сказала раньше? — спросил он глухо. — Зачем мучила нас обоих?
— Боялась. Привыкла к тебе, к дому... Ты хороший человек, Толь. Просто мы не подходим друг другу.
— Двадцать лет не подходили?
— Может, раньше подходили. А теперь нет.
Он поднял голову, посмотрел на жену. Красивая. В свои сорок два выглядела на тридцать пять. А он? Лысеющий, с пивным животом, в засаленной робе...
— Ты хочешь развода? — спросил он.
— Я... не знаю.
— Как не знаешь?
— Сложно все, Толь. Вова говорит, что заберет меня. Что мы поедем в Москву, начнем новую жизнь...
— А ты что говоришь?
— А я боюсь. Мне уже сорок два. Что, если не получится? Что, если он передумает?
— Останешься со мной из страха?
Наташа заплакала снова.
— Прости меня, Толь. Прости за все...
Ночью они лежали в одной кровати и молчали. Каждый думал о своем. Толя смотрел в потолок и пытался представить жизнь без Наташи. Пустая квартира, борщ из банки, никто не спросит, как дела на работе...
А Наташа думала о Вове. Он предлагал ей бросить все и уехать с ним. "Начнем сначала, — говорил он. — Я давно о тебе мечтал. Всегда жалел, что когда-то отпустил..."
Но это было двадцать лет назад. А сейчас? Сейчас она совсем другая. С морщинками, с капризами, с привычками...
— Толь, — тихо позвала она.
— М?
— А если бы ты узнал раньше... Что бы делал?
— Не знаю. Может, дрался бы. Может, выгнал.
— А теперь?
— А теперь... Теперь только устал. Очень устал.
— От меня?
— От всего. От работы, от дома, от того, что жизнь проходит мимо...
Наташа повернулась к нему.
— Толь, а давай попробуем начать сначала? Забыть обо всем, что было...
— А Вова?
— Я скажу ему... Скажу, что мы с тобой хотим попытаться наладить отношения.
— А он поймет?
— Должен понять.
Толя посмотрел на жену. В темноте он не видел ее лица, но чувствовал запах — знакомый, родной...
— Хорошо, — сказал он. — Попробуем.
Утром за завтраком они оба были осторожными, словно ходили по тонкому льду. Наташа не красилась, надела старый халат. Толя не читал газету, а смотрел на жену.
— Сегодня пораньше приду, — сказал он. — Может, в кино сходим?
— Хорошо. — Наташа улыбнулась, но улыбка получилась натянутой.
На работе Толя не мог сосредоточиться. Максим заметил.
— Ты чего рассеянный? Опять о жене думаешь?
— Да... Решили попытаться наладить отношения.
— Правильно. Семью надо беречь.
Семью... А что, если уже поздно? Что, если Наташа согласилась только из жалости?
В пять вечера Толя пришел домой с букетом роз. Дешевые, из ларька, но все же... Наташа обрадовалась, как девчонка.
— Толь, какие красивые! Давно ты мне цветы не дарил...
— Буду дарить. Каждую неделю.
Они пошли в кино на комедию. Наташа смеялась, держала его за руку. Как в молодости. Потом зашли в кафе, говорили о фильме, о работе, о планах на выходные...
— А знаешь, — сказала Наташа, помешивая кофе, — я и забыла, какой ты интересный собеседник.
— Правда?
— Правда. Мы просто разучились разговаривать.
— Научимся снова.
— Да... Научимся.
Но что-то в ее голосе было неуверенное. Толя это заметил, но промолчал.
Неделю они играли в счастливую семью. Толя приходил домой пораньше, помогал по хозяйству, рассказывал о работе. Наташа готовила его любимые блюда, интересовалась его делами, не упоминала о "подруге".
Но телефон у нее звонил постоянно. Она отвечала односложно, выходила в другую комнату. А потом долго стояла у окна и смотрела на улицу.
— Кто звонил? — спрашивал Толя.
— Да так... по работе.
Опять вранье. Но теперь Толя понимал — она мучается. Разрывается между двумя мужчинами.
Во вторник вечером она не выдержала.
— Толь, мне надо сказать Вове, что между нами все кончено.
— Сама скажешь?
— Встречусь с ним завтра. Объясню все.
— А если он не поймет?
— Поймет. Он не плохой человек.
Толя кивнул. А что еще оставалось делать?
В среду Наташа ушла "объясняться" с Вовой. Толя остался дома, смотрел телевизор и ждал. Звонила она каждый час.
— Толь, мы говорим. Он расстроился, но вроде понимает...
Потом:
— Толь, мы в кафе. Он пытается меня переубедить...
Потом:
— Толь, он предлагает мне подумать еще. Говорит, что любит...
И наконец, в одиннадцать вечера:
— Толь, я еду домой.
Она вернулась бледная, с красными глазами. Села на диван рядом с мужем и заплакала.
— Тяжело было? — спросил он.
— Очень. Он говорил, что я совершаю ошибку. Что ты меня не ценишь, не любишь по-настоящему...
— А ты что говорила?
— Говорила, что хочу попытаться спасти наш брак. Что мы с тобой двадцать лет прожили, и это что-то значит...
— И что он?
— Сказал... Сказал, что будет ждать. Что если передумаю — он готов взять меня в любой момент.
Толя обнял жену за плечи.
— Не думай о нем. Думай о нас.
— Стараюсь...
Но он видел — ей тяжело. Она любила другого, а пыталась быть с ним. Из чувства долга. Из привычки. Из страха перед неизвестностью.
Прошел месяц
Они старались быть счастливыми. Ходили в театр, встречались с друзьями, планировали отпуск. Но Толя видел — Наташа увядает. Улыбается через силу, говорит без энтузиазма, часто задумывается...
А он сам? Он тоже устал притворяться. Устал делать вид, что не замечает ее тоски. Устал бояться, что она однажды не выдержит и уйдет.
Максим это заметил.
— Толь, ты похудел. И вид у тебя... Как будто тебя кто-то изнутри съедает.
— Все нормально.
— Да ну? А жена как дела?
— Нормально, говорю!
Но ничего не было нормально. Они оба мучились, оба играли роли, оба боялись признаться в правде.
Все решилось само собой. В пятницу вечером Толя пришел домой и увидел на столе записку:
"Толь, прости меня. Я больше не могу. Уехала с Вовой. Квартира твоя, документы остались в шкафу. Не ищи меня. Будь счастлив. Наташа."
Толя сел на диван и перечитал записку три раза. Странно — он думал, что будет кричать, ломать мебель, рыдать. А вместо этого почувствовал... облегчение. Словно тяжелый камень упал с души.
Двадцать лет. Половина жизни. И все это время они оба врали себе и друг другу.
Он встал, прошел по квартире. Везде следы Наташи — ее книги, косметика, фотографии. В шкафу висели ее платья, на полке стояли туфли. Она взяла только самое необходимое.
Толя открыл окно. Вечерний воздух был свежим, прохладным. Где-то во дворе играли дети, лаяла собака, кто-то готовил ужин — пахло жареным луком.
Жизнь продолжалась.
Он достал телефон, набрал номер Максима.
— Макс, это я. Наташа ушла.
— Что?! Куда ушла?
— К своему Вове. Навсегда.
— Толь, ты где? Я сейчас приеду!
— Не надо. Я в порядке.
— Какой к черту порядке! Жена бросила!
— Знаешь что, Макс... — Толя посмотрел на записку. — А может, это и к лучшему. Мы друг друга мучили. Она любила другого, а я делал вид, что не замечаю.
— Ты пьяный?
— Трезвый как стеклышко. Просто... устал врать самому себе.
На следующий день Толя убрал все Наташины вещи в коробки. Не выбросил — сложил на балконе. Может, когда-нибудь она захочет забрать.
В понедельник на работе все уже знали. Завод — как деревня, новости разлетаются быстро. Одни жалели, другие осуждали Наташу, третьи советовали "найти молодую".
— А ты как? — спросил Максим за обедом. — Держишься?
— Держусь. — Толя помешал чай. — Знаешь, даже странно... Я думал, будет хуже. А оказалось — легче. Не надо притворяться, что все хорошо.
— И что теперь делать будешь?
— Жить. По-другому, но жить.
Дома было тихо. Непривычно тихо. Но Толя не включал телевизор для фона. Сидел на кухне, пил чай и думал. О чем угодно — о работе, о погоде, о том, что завтра нужно починить кран.
Не о Наташе.
Странно, но о ней думалось легко. Без злости, без обиды. Она была несчастна с ним — теперь, может, будет счастлива. А он? Он тоже имел право на счастье. Или хотя бы на покой.
Через неделю позвонила Наташина сестра Лена.
— Толь, как дела? Наташка рассказала...
— Все нормально, Лен.
— Ты на нее не сердись. Она хороший человек, просто...
— Просто мы не подходили друг другу. Бывает.
— Ты такой спокойный... А я думала, ты убиваешься.
— Убивался. Первые два дня. А потом понял — жизнь на этом не заканчивается.
И правда не заканчивалась. Толя записался в спортзал — решил привести себя в форму. Купил новую одежду — не робу, а нормальные джинсы и рубашки. Перечитал книги, которые лежали на полке годами.
Соседи поначалу смотрели с жалостью. Дядя Семеныч как-то подсел на лавочку.
— Ну что, сынок, как оно?
— Хорошо, дядь Семеныч. Лучше, чем думал.
— То-то. Я же говорил — любовь насильно не удержишь. Зато теперь свободный. Можешь новое счастье искать.
— А может, не искать. Может, просто жить для себя.
— Тоже вариант, — согласился старик. — Главное — честно жить. Без вранья.
Через месяц Толя встретил в магазине Свету — бывшую одноклассницу. Разведенная, работает медсестрой, воспитывает дочку.
— Толь! Не видела тебя сто лет! — Она улыбнулась. — А ты похорошел как-то...
— Похудел, — пошутил он.
— Не только... Моложе стал. А как Наташа?
— Наташа ушла.
— Ой... — Света смутилась. — Прости, я не знала...
— Да ничего. Так получилось.
Они разговорились. Света оказалась интересным собеседником — читала те же книги, смотрела те же фильмы, понимала его шутки.
— Слушай, — сказала она на прощание, — а не хочешь как-нибудь в кино сходить? По-дружески.
— Хочу, — ответил Толя и удивился себе.
Они начали встречаться. Не каждый день — раз в неделю. Кино, кафе, прогулки по парку. Никто не торопился с отношениями. Оба были обожжены браками, оба осторожничали.
— А ты не жалеешь о Наташе? — спросила Света как-то.
— Жалею, — честно ответил Толя. — Жалею о потраченных годах. О том, что мы не сумели быть честными друг с другом. Но не жалею, что она ушла. Теперь у нее есть шанс на счастье. И у меня тоже.
— А что такое счастье, по-твоему?
— Не знаю. Раньше думал — это когда есть работа, дом, жена... А теперь думаю — это когда не врешь себе. Когда живешь по правде.
Света кивнула.
— Я тоже так думаю.
Весной пришла открытка из Москвы. От Наташи.
"Толь, как дела? У меня все хорошо. Работаю в офисе, Вова хороший человек. Спасибо тебе за эти двадцать лет. Не жалею ни о чем. Будь счастлив. Наташа."
Толя прочитал и убрал открытку в ящик стола. Не жалеет... И он не жалеет. Каждый нашел свою дорогу.
Дворник Семеныч, увидев его во дворе, подмигнул.
— Ну что, сынок, нашел свое счастье?
— Может быть, дядь Семеныч. А может, счастье — это когда не ищешь его, а просто живешь.
— Мудро, — одобрил старик. — Значит, взрослеешь. В сорок пять лет пора.
Толя засмеялся. Да, пора. Пора жить по-настоящему. Без обмана, без страха, без оглядки на прошлое.
Жизнь продолжалась. И она была хорошей.