Он подарил треть нашей квартиры своей бывшей жене. Просто так. Потому что ей тяжело.
— Ты же говорила — она ничего не значит. Вот я и оформил часть на неё, — Виктор разворачивал документы на кухонном столе, будто показывал мне счёт за коммунальные услуги. — Так будет спокойнее.
Дарственная. На бывшую. На треть нашей квартиры.
Я смотрела на печати, подписи, штампы и чувствовала, как в тебя вкололи ледяной бетон. Молча. Без анестезии. Галина Викторовна Сомова — её имя стояло в документах на недвижимость, которую мы покупали вместе пять лет назад. Рядом с нашими именами, словно она всё это время жила здесь, спала в нашей постели.
— Виктор, — я с трудом нашла голос. — Это квартира, которую мы выплачиваем из наших зарплат. Каждый месяц. Уже пять лет.
— Ну и что? — он пожал плечами. — Галке тяжело, она в долгах. Банки звонят. А тут хоть какая-то собственность будет. Формально.
Формально. Это слово стало приговором нашим отношениям.
Нашей истории было семь лет. Я познакомилась с Виктором в санатории в Кисловодске — мне сорок семь, ему пятьдесят два. Оба разведённые, оба уставшие от одиночества. Он запоминал, что я не ем грибы, покупал жёлтые тюльпаны, возил к маме собирать яблоки.
— У меня есть бывшая жена, — честно сказал он на третьем свидании. — Галина. Мы расстались десять лет назад, но иногда общаемся. Она... сложный человек.
Сложный. Первое предупреждение, которое я проигнорировала.
Галина начала звонить через полгода после того, как Виктор переехал ко мне. То компьютер сломался, то замок заело, то просто грустно. Виктор всегда откликался.
— Понимаешь, мы же прожили вместе двадцать лет, — объяснял он. — Это не просто так исчезает.
В 2020 году мы взяли ипотеку под 7,8% на двухкомнатную в новостройке. 68 квадратных метров, первый взнос 800 тысяч — 500 у него, 400 у меня. Мы стали равными собственниками квартиры, которую планировали выплачивать пятнадцать лет.
Галина узнала о покупке через неделю.
— Поздравляю с квартирой, — сказала она Виктору, и в голосе была странная интонация. — Хорошо устроились.
— Мы, — повторила она, и это «мы» прозвучало как вызов.
Звонки участились. Галина жаловалась на здоровье, финансовые проблемы. И каждый раз Виктор ехал к ней. В 2021 году она даже подавала на алименты — безуспешно, но нервы потрепала всем.
— Всё, — сказал Виктор после суда. — Больше никаких претензий. Галка успокоилась.
И вот март 2025 года. Воскресное утро. Официальный конверт среди счетов.
— Документы от нотариуса, — говорит Виктор и достаёт бумаги. — А, это по нашей квартире.
Он читает, и в его глазах появляется что-то похожее на вину.
— Лен, тут такое дело. Я кое-что оформил. Для Галки.
И тут он произносит фразу, которая разделила мою жизнь на «до» и «после».
Я стою, держась за стул как за единственное, что удерживает меня на этой планете.
— Виктор, — присаживаюсь, потому что ноги отказываются держать. — Ты подарил треть нашей квартиры своей бывшей жене?
— Не подарил, а оформил, — поправляет он. — Она в долгах. Банки угрожают. А тут хоть какая-то собственность будет.
— Какая-то собственность? — я не верю ушам. — Это наша квартира! Мы её покупали вместе!
— Ну и будем выплачивать, — пожимает плечами. — Ничего не изменилось.
— Как ничего? — хватаю документы. — Здесь написано, что Галина Сомова — собственник трети квартиры по нашему адресу!
— Формально да, — кивает он. — Но это не значит, что она сюда переедет.
Формально. Опять это проклятое слово.
— А неформально что? — кричу я. — Она может продать свою долю? Вселить сюда кого-то? Потребовать выкупить её долю?
Виктор молчит. Видимо, об этом он не думал.
— Слушай, не накручивай себя. Галка не сумасшедшая. Она просто хотела гарантии.
— Гарантии чего?
— Что не останется на улице. У неё нет ни квартиры, ни денег.
— И ты решил подарить ей нашу недвижимость?
— Не всю! Треть. И не подарить, а оформить. Временно.
— Временно? — перечитываю документ. — Здесь написано «дарственная». Это навсегда, Виктор.
— Лен, ты не понимаешь. Галка — часть моей жизни. Двадцать лет. Я не могу забыть о ней.
— Я не прошу забыть! Я прошу не дарить ей нашу квартиру!
— Это помочь человеку в трудной ситуации!
— За мой счёт!
— За наш, — поправляет он. — Мы же вместе.
Вместе. Но решение о дарственной он принимал без меня.
— Виктор, — пытаюсь говорить спокойно. — Ты понимаешь, что сделал? Распорядился нашим общим имуществом без моего согласия.
— У меня есть права на эту квартиру. Я тоже собственник.
— На половину! Ты собственник половины! А подарил треть от целого!
Он замолкает. Арифметика дошла.
На следующий день я позвонила Галине.
— Слушаю, — ответила она.
— Галина Викторовна? Это Елена, жена Виктора.
— А, гражданская жена, — сказала она. — Слушаю.
Гражданская. Она помнила об отсутствии штампа.
— Хотела поговорить о квартире.
— О какой квартире?
— О той, треть которой вам подарил Виктор.
Пауза.
— Это семейные дела Виктора. Если претензии — к нему.
— Зачем вам понадобилась наша квартира?
— Ваша? — насмешка в голосе. — Елена, Виктор — мой бывший муж. Двадцать лет вместе. Я имею определённые права.
— Какие права?
— Права человека, который отдал лучшие годы жизни. Женщины, которая поддерживала мужа, когда он строил карьеру. Права бывшей супруги, которая не получила при разводе то, что заслуживала.
— Но вы развелись десять лет назад!
— И что? Двадцать лет совместной жизни просто исчезают?
Я понимаю: разговор бессмыслен.
— Галина Викторовна, эта квартира — наш общий дом. Мы её покупали вместе.
— Понимаю, — спокойно. — Но Виктор считает иначе. И он имеет право распорядиться своей собственностью.
— Своей? Это наша общая собственность!
— Елена, — стальные нотки в голосе. — Вы же не жена ему. Официально. Так что юридически это его собственность.
Она вешает трубку.
Я сижу с телефоном и понимаю: это война. Война за Виктора, которая началась давно. Галина просто сделала сильный ход.
Вечером пытаюсь поговорить с Виктором:
— Звонила Галине.
— Зачем?
— Хотела понять её позицию.
— И?
— Она считает, что имеет права на твою собственность. Как бывшая жена.
Виктор морщится:
— Это она зря. Никаких прав нет.
— Тогда зачем подарил ей треть квартиры?
— Из человечности.
— Виктор, — сажусь рядом. — Галина не считает это человечностью. Она считает справедливостью. Думает, что ты ей должен.
— Может, и права. В каком-то смысле.
Меня бьёт током:
— То есть согласен с ней?
— Не совсем, но... понимаешь, Лен, двадцать лет — большой срок. И я не ангел. Были сложности по моей вине. Может, что-то ей и должен.
— Что должен? Треть нашей квартиры?
— Не нашей, а своей доли.
— Виктор! Ты подарил треть от всей квартиры!
— Да? А разве не одно и то же?
Он искренне не понимает. Не хочет понимать.
— Завтра иду к юристу, — говорю устало.
— Зачем?
— Выяснять свои права. Не хочу остаться без крыши, если Галина решит продать долю.
— Она этого не сделает!
— Откуда знаешь? Ты сам говорил — она в долгах.
У юриста узнаю: формально Виктор имел право подарить часть своей доли. Но он подарил часть квартиры целиком. Это можно оспорить, доказав ущерб правам другого собственника.
— Долгий процесс, но шансы есть, — говорит Светлана Ивановна.
— А если не оспаривать?
— Появится соседка. Которая может продать долю, завещать, потребовать выделения в натуре или выкупа.
Вечером говорю Виктору:
— Подаю в суд на отмену дарственной.
— Что? Зачем?
— Не хочу жить в квартире с тремя собственниками. Ты не имел права дарить то, что принадлежит нам обоим.
— Лен, не надо. Я поговорю с Галкой. Она поймёт.
— Нет, Виктор. Не поймёт. Знаешь почему? Потому что ты сам её в этом убедил.
Я смотрю на него — растерянного, не понимающего, что натворил. И говорю то, что должна была сказать давно:
— Вы не бывшая жена и текущая подруга. Вы — бывшая жизнь, которая лезет в мою, как хозяйка.
На следующий день подаю в суд и аннулирую все доверенности, которые когда-то давала Виктору. Параллельно собираю документы о том, что квартиру покупали на общие средства.
Галина, узнав о моих действиях, звонит Виктору с истерикой. Он просит отозвать иск, обещает "всё уладить". Но время упущенных возможностей прошло.
— Я не просила, — говорит Галина в суде. — Он сам предложил. Я даже отговаривала сначала...
Холодный расчёт под маской жертвы.
Суд длится четыре месяца. Дарственную признают частично недействительной — Галина получает право только на шестую часть вместо трети. Но для меня это уже не победа, а формальность.
Формально я не жена. Формально он подарил часть квартиры. Формально у нас был общий дом. Только вот боль — не формальность.
Когда суд признал её собственницей 1/6 квартиры, я сожгла копию нашего совместного договора. Потому что больше "совместно" в моей жизни не будет.
Я поняла главное: когда мужчина делит дом на троих, который вы строили вдвоём, — это конец. Не квартиры. Отношений.
Я купила себе новое кресло. Поставила у окна в кухне. И впервые за семь лет села в нём одна. Без чувства долга. Без компромиссов. Без него.
Свобода — это когда холодильник полон, а голова пуста от чужих требований.
А вы бы простили? Или тоже пошли бы до конца, защищая то, что строили вдвоём?