- Нить, что не держит никого. Глава 15.
Дуло автомата угрожающе смотрело на Расима. Тяжёлый пыльный сапог с силой нажал на его горло.
- Это конец, - мелькнуло в голове парня.
- Сдавайся, вы окружены, - с нарочитым акцентом прошипел ротный. - Чё разлёгся? Жить расхотелось? - громко прозвучала чистая русская речь, сдобренная непечатными словами. Сапог опустился рядом с головой Расима, подняв горячее серое облачко пыли. - Это мог быть не я, а бородатый мужик в меховой шапке. Держи автомат, спящая красавица.
Ротный был коренастый и крепкий, как молодые грузди, что росли в лощине за деревней, и которые его мать солила в трёхлитровых банках, мягко уминая спиральки шляпок. Алексей Счастливцев был во второй командировке по контракту, и его фамилия пока оправдывала себя. Светлые, выгоревшие почти до льняной белизны на деревенских сенокосах волосы, больше не пытались потемнеть. Голубые глаза, вобравшие в себя свет и цвет неба после июльской грозы, навсегда остались такими. Белозубая улыбка редко пряталась, удивляя своим показным простодушием малознакомых людей.
Расим поднялся, отряхнув камуфляжные штаны.
- Виноват, товарищ сержант, исправлюсь, - опомнившись, парень вытянулся в струнку.
- Если не исправишься, скоро можешь домой поехать. Грузом двести. Понял?
- Так точно, - всё ещё продолжая стоять по стойке «Смирно», ответил только что проснувшийся Расим.
Будни контрактника соответствовали романтическим представлениям только несколько первых дней. Погодные условия резко отличались от привычных на Родине, будь солдат родом из Сибири, из Москвы, или с Урала. Днём солнце одуряюще пекло, будто стремясь свернуть кровь бледнокожих гостей до состояния тяжёлой ртути. Позабавившись вволю, светило заваливалось на один бок, укрываясь краем своего багряного плаща. За несколько минут опускалась тьма, слепая, беспощадная и холодная. Она жадно забирала тепло, накопившееся за долгий день, из камней, из дорожной пыли, из людей, что недавно страдали от жажды. Её колючие зябкие руки обнимали всё, что только встречали на своём пути. Часто незваным гостям казалось, что настал конец света, что солнце никогда не взойдёт над горизонтом, и все они умрут от холода.
Полевая кухня, которую многие солдаты, будучи школьниками, видели на картинках, тоже не оправдывала возложенных на неё ожиданий. Приготовленная еда так отдавала солярой, на которой готовилась, что есть её было невозможно. Помучавшись и проглотив тарелку каши, приправленной тушёнкой, несколько солдат загибались от беспощадных желудочных колик и больше шагу не ступили к ней. Они посмеивались над солдатом по имени Сур, чей отец был оленеводом, и отец отца тоже был тоже оленеводом. Проглатывая не жуя перловку, он с удовольствием рассказывал о древнем обычае своей родины, копальхене. Когда перегоняют оленей по тайге, присматривают самого крепкого и сильного, с самыми красивыми рогами, самца. Несколько дней ему не дают есть, чтобы освободить кишечник. Затем душат, и топят в болоте. Это место помечают ведомыми только их народу знаками, чтобы человек, сбившийся с пути или потерявший своих оленей, мог поднять из болота целиком захороненный мясной припас, и не умереть с голоду.
- Хороший обычай. Правильный, - уверенно говорил Сур, шкрябая металлической ложкой и собирая остатки каши. - Наш народ заботиться о себе. Мы помогаем друг другу. Вот если бы мы сейчас оказались там, я бы нашёл копальхен, и все были бы сыты. Настоящим чистым оленьим мясом, - уточнил парень, облизывая ложку с обеих сторон.
- Ага. Точно. А потом бы ты всех нас вместо своего оленя «оболотил», - с улыбкой заявил ротный.
- Почему это? - глядя на своё мутное отражение в железной миске, спросил Сур.
- Это потому, что в твоём олене содержится трупный яд, а в тебе - ген, который помогает тебе его переваривать. А у нас с товарищами солдатами такого удивительного гена нет, - обречённо кивнул Алексей.
- Откуда Вы знаете? - любопытство проснулось в полуголодных солдатах, доедавших сухпаёк.
- Историю народов Севера надо было в школьной библиотеке читать, - заглянул в жестянку с нарисованной на ней коровой, ротный. - Вот наш олень, Сур. Понятно?
- Так точно, товарищ сержант, - ответил солдат, и погрузился в свои воспоминания, приятные и мягкие, как пушистый ягель далёкой Родины.
***
Рынок «Зелёный угол» получил своё название от того, что за автомобили раньше здесь рассчитывались только валютой. Торговая территория была огромной и занимала несколько квадратных километров. Ряды машин, казалось, тянулись бесконечно. Мужчины проходили не спеша, осматривая каждый автомобиль. Они сдерживали эмоции при виде белоснежных красоток, роковых брюнеток, красных, как дикий мак, и синих, как толща Северного Ледовитого океана. Через несколько десятков минут глаза попривыкли, и сердце перестало бешено биться от восторга. Проснулись прагматизм и аналитика. Сколько стоит? Какого года? В каком состоянии? С резиной или нет?
Сергей, подняв голову, внимательно осмотрелся вокруг. Рынке не было видно ни конца, ни края. Автомобили создавали целые улицы, которые, переплетаясь между собой, как клубок змей, превращались в железный город.
- Эта вроде ничего, - кивал один товарищ другому.
- Не-е, усталая какая-то.
- Может, стоит неровно? - наклонил голову мужчина, пытаясь оправдать чуть заметный крен на левое колесо.
- Не, Миха. Не то.
Красная «японка» выделялась среди других машин. Плавные линии, матово мерцающее лобовое стекло, пластиковые «обвесы» и сияющие, как крохотные солнца, диски.
- Ого! - не сдержался Миха. - Красотка!
- Посмотрим, - сказал второй.
Продавец молча держался в стороне. По старшему из троих осматривающих авто мужчин было заметно, что он на «Зелёнке» не в первый раз, и пускать такому пыль в глаза - занятие бесполезное. Что надо будет, сам спросит.
Старшой обошёл вокруг, остановился у заднего бампера, присел на корточки. По-гусиному вытянув шею, завалился на правую ногу, оценивая ровность дверей и кузова. Затем переместился на водительскую сторону, присматриваясь пару секунд. Затем поднялся, и , как ни в чём не бывало, направился дальше.
- Что не так? - спросил нетерпеливый Миха, будто товарищ оценивал его будущую невесту, а не машину, покупаемую для перепродажи.
- Битая и крашеная, - приглядываясь к следующему автомобилю, ответил Старшой.
Сергей не смотрел на окружавшее разнообразие. Его, как магнит, притягивал товарищ, что разбирался в машинах. Ступив на территорию рынка, он весь преобразился, будто сдавал экзамен самому главному учителю - Жизни. Один его промах, и можно не получить деньги. Один промах, и можно обзавестись долгами, которые не сразу отдашь. Да ещё когда за спиной товарищи, что верят в него больше, чем в самих себя... Собранный и молчаливый, он шагал от одной машине к другой осторожно, как минёр на опасном участке.
Наконец, две машины были выбраны. Чёрная, как уголь, и белая, как первый выпавший поутру, снег. Следующей задачей было обклеить их лейкопластырем, чтобы избежать сколов и трещин, царапин на краске, нанесённых слепыми безразличными булыжниками. Вот и эта задача выполнена. На лобовых стёклах остались лишь небольшие щели для острых водительских глаз, задние стёкла были полностью заклеены белыми тканевыми полосками.
Как только машины выехали за территорию рынка, за ними сразу пристроились два автомобиля. Не новые, с заметными повреждениями на кузове, они лавировали по привычной дороге, как опасные акулы на своей территории. То резко обгоняя одну из машин, то пытаясь прижать её к обочине. Они будто хотели показать, кто хозяин на местной дороге, и сразу настроить гостей на нужный лад, запугивая их минута за минутой.
Отъехав от города пару километров, местные выбрали машину чёрную Сергея. Серый автомобиль пристроился впереди, отрезав его от Старшого, что вёл белую, как фата невесты, «японку». Вторая машина поехала рядом, то и дело опасно приближаясь и норовя царапнуть гладкую бочину кузова.
Из опустившегося окна показалась рыжая голова худого парня с узкими, как щели рыцарского шлема, глазками. Дружелюбно улыбаясь, он прокричал:
- Тачку продаёшь?
Сергей не был напуган. Он чувствовал себя так, будто встретился в лесу с опасным зверем, и только от него самого зависит, выберется он из этой передряги, или нет. Не отрывая глаз от ухабистого дорожного полотна, он прокричал в открытое окно:
- Я - нет, вот он продаёт, - парень указал левой рукой на впереди идущую белую машину, которую вёл Старшой.
Сергей увидел, как серая машина, дав газу, за несколько секунд приблизилась к машине Старшого. Перед ним возникло пыльная завеса, поднявшаяся из-под колёс при новом манёвре хозяев. Теперь он поглядывал за впереди идущими машинами, на долю секунд отрывая внимание от извилистой ленты дороги, петлявшей между сопками. Сквозь тонкую пыльную пелену Сергей видел высунувшуюся рыжую голову. Длинные патлы развевались на ветру, как шерсть бродячего пса. Парень не слышал, но точно знал, что кричит рыжий. В ответ из водительского окна Старшой показал стальное дуло ружья, что было при нём всю поездку. Рыжий понимающе кивнул головой, и машина помчалась дальше, не удосужившись включить поворотник.
Это был не первый случай, когда машины с транзитными номерами пытались остановить. Но удача в эту поездку была с ними, не оставляя ни на минуту. Через две долгих недели автомобильный пробег на Дальний Восток и обратно закончился, принеся решительным мужчинам немалые деньги. Сергей и дальше стал заниматься перегоном, ведь рядом с ним были надёжные товарищи и «белое» охотничье ружьё Старшого с разрешением на его ношение.
***
Иван Юрьевич не мог уснуть в эту долгую ночь с воскресенья на понедельник. В груди давило, будто сверху положили пудовую чугунную гирю.
- Может, воды? - спросила жена, медленно садясь на кровати.
- Форточку открой, Надюш. Дышать нечем... - лицо прибрело синюшный оттенок, губы стали бледными и едва различимыми на его немолодом лице.
- Может «Скорую»? - Надежда Аркадьевна широко распахнула форточку, достав из шкафа серую пушистую шаль.
- Не смеши меня, ну какая «Скорая»... Подумаешь, бессонница... Завтра буду, как новенький, вот увидишь.
- Вань, тебе в больницу надо, - сказала жена в сотый раз за последний год. - Ну что ты сам мучаешься, и нас всех мучаешь? Может, тебе операция нужна. Или лекарство какое?
- Спокойствие мне нужно, Надька, простое человеческое спокойствие. Вон, сынок твой, куда умотал? Что за командировка такая, на полмесяца? А? Скажи мне?
- Ваня, успокойся. Давай тебе корвалолу накапаю. Или валерьянки, раз ты так переживаешь. Парень взрослый уже. Что ты в самом деле? - она поправила шаль, зябко поёжившись. - Знаешь, мне бы тоже было спокойнее, если бы он на заводе работал, с восьми до пяти...
- Всё, закрывай форточку, а то ещё тебя простужу, - буркнул муж, отворачиваясь к стене.
- Так что, Вань, накапать тебе чего-нибудь? - спросила Надежда Аркадьевна, которая тайком мечтала, чтобы мужа хоть на недельку положили в больницу. Его бессонница повторялась всё чаще, принося с собой нудную ворчливость и ранее брюзжание.
- Ложись давай быстрее, и обними меня. Вот так, - похлопав её по руке, сказал Иван Юрьевич. - Ты сама моя валерьянка. Спи давай, скоро вставать.
Рассвет и правда забрезжил в далёком небе алыми отголосками багряного мака и желто-коричневой охры. Женщина лежала рядом с мужем, прислушиваясь к его тревожному прерывистому дыханию. Уснуть ей не помогало ни пересчитывание баранов в блеявшем стаде, которых она напрасно пыталась сосчитать, ни сжимание большого пальца левой руки, как недавно показывали в одной телевизионной передаче. Когда первый жёлтый луч наконец надрезал сумрачное небо и муж уснул, Надежде Аркадьевне показалось, что его боль перекочевала в её тело, положив на грудь свою тяжёлую лапу.
***
Вилор выходил из дома только на работу. Возвращаясь, он заходил в магазин, чтобы купить полуфабрикаты или колбасу и яйца. Он продолжал жить, но перестал чувствовать это. Решившись, мужчина наконец собрал все вещи, оставшиеся от жены и дочери в огромные коробки, и поставил их открытыми на мусорной площадке. Не успел он вернуться в подъезд, как со всех сторон, как голодные тараканы, набежали люди. Это были и соседи, и прохожие, что увидев коробки, из любопытства завернули во двор. Скоро картонные вместилища опустели, и болтались по двору, гонимые осенним ветром и ища пристанища. Нудный дождь размочил их, превратив в склизкие останки, лепёшками разлёгшимися на бурой умирающей траве. Они исчезли только ранним утром, когда молодой расторопный дворник в оранжевой жилетке сложил их в огромный чёрный мешок, похожий на те, в которых увозят тру пы с дорожно-транспортных происшествий.
Вилор похудел. Его воспалённые чёрные глаза горели, как у душевнобольного. Тело стало медленным и бессильным, будто часть жизненной энергии погасило предательство жены. Вечерами он готовил яичницу с красноватыми кусочками, напоминающими мясо, запивая чёрным чаем без сахара. Он не чувствовал ни запаха, ни вкуса. Продолжая жить, и не находя в себе сил, чтобы уйти. Вилор сидел в кресле до полуночи, уставившись в телевизор, часто смотря его с выключенным звуком. Ему было близко происходящее. Ведь он тоже мог раскрывать рот, как рыба, выброшенная на берег, но не мог ни рассказать, ни прокричать ту тайну, что день за днём мучала его. Стоя на пешеходном переходе в окружении людей, он невольно прислушивался к их разговорам. Кто-то родился, кто-то женился, кто-то умер. Умер... Вот что было нужно ему. Один миг, отделяющий его безвкусную серую жизнь от целой безмятежной вечности. Мужчина решил не затягивать. Написав на работе заявление «за свой счёт», уведомил начальника, что пару дней не сможет выйти по семейным обстоятельствам. Руководитель, что был старше Вилора от силы лет на пять, отнёсся к его просьбе с искренним пониманием: на мужчина был воплощением нечеловеческого страдания.
Он навёл порядок в квартире, протёр шкафы и полки, перемыл всю посуду, включая опустошённые солонку и хлебницу. Положив паспорт в нагрудный карман куртки, Вилор вышел из дома около двенадцати, когда на улицах много людей, спешащих на обед или с обеда. На первом же светофоре он остановился, с удовольствием оглядывая скапливающихся вокруг него людей, который вскоре станут свидетелями необыкновенного события. Мужчина чувствовал, как с появлением очередного человека его сила и его решительность прибывают. Он представлял себе, как все они будут охать и охать, когда его жизнь алой струйкой окрасит чёрно-белую полосу «Зебры». Красный сменился жёлтым, но ни одна машина не рванула вперёд, как надеялся Вилор. Выйти на красный свет, когда зрителей ещё мало - было неинтересно. Так он стоял у пешеходного перехода, пытаясь улучить момент, когда будет достаточно людей рядом с ним, и когда для пешеходов загорится красный огонёк.
- Вот! - мелькнуло в его голове, когда жёлтый загорелся всего на пару секунд, тут же сменив свой цвет. Он глубоко вздохнул, и сделал решительный шаг вперёд.
В это мгновение чья-то рука схватила его за рукав куртки, и мелодичный женский голос, волнуясь, произнёс:
- Вы что, это же красный!
- Путеводитель здесь.