Солнце палило нещадно. Вещи, казалось, потяжелели вдвое, пока я тащила их от остановки. На даче выдались тяжёлые выходные — то ли возраст, то ли старая обида на Николая за его вечную занятость давали о себе знать. А ещё эти помидоры, которые требовали постоянного внимания.
Когда до дома оставалось всего ничего, я заметила соседа дядю Васю. Он возился с розами у забора и, увидев меня, приветливо махнул рукой.
— Ларис, здорово, что вернулась! А я смотрю — машины твоей нет, думал, вы с Николаем вместе на даче.
Я остановилась, недоумённо глядя на него.
— Как нет? В гараже должна быть.
Дядя Вася как-то странно поджал губы, будто жалея о сказанном.
— Да её утром увезли. Я ещё подумал — продали, наверное. Колька говорил, что хотите новую брать?
Воздух застрял где-то в груди. Мы ничего не собирались покупать. И Николай ничего не говорил про продажу нашей старенькой, но такой надёжной "Тойоты". Я промямлила что-то невразумительное и, оставив часть сумок у забора, почти бегом бросилась к дому.
— Коля! — крикнула я с порога, скидывая туфли. — Ты дома?
Он вышел из кухни с чашкой чая, спокойный, будто ничего не случилось. Только глаза избегали моего взгляда.
— Машина где? — выпалила я, едва переводя дыхание.
— Продал, — сухо ответил он, отпивая глоток.
— Как продал? Когда? Почему ты мне ничего не сказал?
Николай поставил чашку на тумбочку и скрестил руки на груди. Лицо его оставалось непроницаемым, как маска.
— Надо было. Что теперь обсуждать? Решил — сделал.
— Но... это же наша общая машина, — растерянно пробормотала я. — Мы вместе её покупали. Ты сам всегда говорил — общий актив.
Он дёрнул плечом, словно стряхивая мои слова.
— Перестань драматизировать, Лариса. Просто нужны были деньги.
— Какие деньги? На что? — я почувствовала, как задрожали руки. — И где они тогда?
— Не начинай, — его голос стал жёстче. — Я устал. Поговорим потом.
Он прошёл мимо, задев плечом, и скрылся в спальне. А я так и осталась стоять посреди коридора, пытаясь осознать, что произошло. Тридцать лет вместе, и вдруг — "решил — сделал". Как будто я пустое место. Как будто всё, что между нами было, ничего не значит.
Я медленно опустилась на банкетку в прихожей. За окном шумел привычный двор, соседские дети гоняли мяч, а во мне что-то надломилось. Не машину жалко — нас. То, во что я так долго верила.
Трещины в стекле
Прошла неделя. Николай делал вид, что ничего не случилось, а я не находила в себе сил снова начинать разговор. Чувствовала себя как выжатый лимон — ни злости, ни обиды, только глухая тревога, которая будила меня по ночам.
В пятницу он впервые не пришёл к ужину. Позвонил, сказал сухо: "Задерживаюсь на работе, не жди". Раньше такого не бывало — пятничные ужины были нашей традицией с тех пор, как дети разъехались.
А потом я стала замечать и другие мелочи. Новая рубашка, которую я раньше не видела. Телефон, который он теперь носил в кармане, а не оставлял где попало. Долгие разговоры на балконе вполголоса. И этот запах — лёгкий, едва уловимый аромат духов, которыми я никогда не пользовалась.
В понедельник, разбирая карманы его пиджака перед стиркой, нашла чек из кафе "Мечта". Мы там никогда не бывали — слишком дорого и претенциозно, как всегда говорил Николай. А теперь вот, значит, не слишком.
Два коктейля и десерт на двоих. Время — 15:40. Он должен был быть на работе.
— Чайку налить? — Николай возник на пороге так внезапно, что я вздрогнула, чуть не выронив чек.
— Спасибо, не хочу, — я незаметно сунула бумажку в карман фартука. — Как день прошёл?
— Нормально, — он пожал плечами. — Устал только. Отчёты, сроки горят.
Я смотрела на его лицо — родное и вдруг чужое. Он лгал мне, глядя прямо в глаза.
На следующий день позвонила Светка, моя давняя подруга.
— Лариса, ты как? — голос её звучал напряжённо.
— Нормально вроде, а что?
Она помолчала.
— Не хотела говорить... но, наверное, должна. Я вчера видела Николая в торговом центре. С женщиной.
Сердце пропустило удар.
— С какой ещё женщиной?
— Молодая, лет сорока, модно одетая. Они вместе ходили по магазинам, потом сели в кафе... Они держались за руки, Лара. Я хотела подойти, но... не решилась.
Я молчала, комкая занавеску.
— Лар, прости, что я так... Просто подумала, что тебе лучше знать.
— Спасибо, Свет, — мой голос звучал как чужой. — Ты правильно сделала.
Вечером я долго стояла перед зеркалом. Морщинки вокруг глаз, седые нити в волосах. Когда это я стала такой... старой? И что он нашёл в той, другой? Молодость? Восхищение? Или просто новизну ощущений?
Горло перехватило от унижения. Значит, машина — это только начало. Значит, деньги нужны были не нам, а ему. Для новой жизни, в которой мне нет места.
Ночью я лежала без сна, прислушиваясь к ровному дыханию спящего рядом человека. Когда-то самого родного. Сколько он ещё будет приходить домой? Месяц? Неделю? И как мне теперь с этим жить?
Материнские слёзы
Алексей приехал неожиданно — просто позвонил с дороги, сказал, что будет через час. Я заметалась по квартире, стараясь придать ей праздничный вид. Сын приезжал редко — работа, семья, вечная нехватка времени. Как и у всех.
Он сразу заметил, что что-то не так. Мой мальчик всегда был чутким.
— Мам, ты похудела, — сказал он, обнимая меня в прихожей. — И глаза грустные. Что случилось?
— Ничего особенного, — я попыталась улыбнуться. — Устала просто. Чай будешь?
За чаем говорили о его работе, о внуках, о планах на отпуск. Я изо всех сил старалась казаться весёлой, но видимо плохо получалось.
— А где папа? — спросил Алексей, оглядываясь.
— На работе задержался, — привычно ответила я.
— В субботу?
Я отвела глаза, и вдруг — сама не знаю, как это вышло — расплакалась. Слёзы хлынули горячим потоком, я закрыла лицо руками, плечи затряслись.
— Мама! — Алексей оказался рядом, обнял за плечи. — Что произошло? Он тебя обидел?
И я рассказала. Про машину, проданную без единого слова. Про чеки из кафе. Про звонок Светланы. Про бессонные ночи и унизительное чувство ненужности. Слова лились потоком, словно прорвало плотину, державшуюся годами.
— Почему ты молчала? — тихо спросил сын, когда я наконец выдохлась. — Почему не позвонила сразу?
— Не хотела вас тревожить... Думала, может, я всё преувеличиваю.
Он покачал головой.
— Мам, нельзя так. Мы же семья. И, между прочим, машина действительно ваша общая. Я помню, как вы её покупали — бабушкины деньги тоже там были, твоя доля.
Я вскинула голову.
— Правда?
— Конечно! — Алексей достал телефон. — Сейчас юристу позвоню, он мой однокурсник. Спросим, что можно сделать.
Пока он говорил по телефону, я сидела, оглушённая собственной решимостью. Никогда в жизни я не шла на открытый конфликт с Николаем. Терпела, прощала, закрывала глаза. А сейчас, выговорившись сыну, вдруг почувствовала, что больше не могу — и не хочу — молчать.
— Значит так, — Алексей положил телефон. — Машина в совместной собственности, если нет брачного договора. Половина денег от продажи по закону твоя. И мы можем потребовать компенсацию.
— Но как? Он же не скажет, сколько получил...
— Есть способы узнать рыночную стоимость. А ещё... — Алексей замялся. — Мам, я должен спросить. Ты хочешь сохранить ваш брак? После всего этого?
Я молча смотрела в окно. Там, за стеклом, кружились в вальсе жёлтые листья. Тридцать лет вместе, целая жизнь. Дети, внуки, общие воспоминания.
И вдруг я поняла, что впервые за долгое время чувствую что-то похожее на свободу.
— Я не знаю, — честно ответила я. — Но точно знаю, что больше не хочу быть половой тряпкой. Хватит.
Гроза среди ясного неба
Николай вернулся поздно вечером. Алексей к тому времени уже уехал — обещал завтра заглянуть снова. Я сидела на кухне, перед разложенными на столе бумагами — квитанциями, счетами, старыми документами на машину. Впервые за много лет я чувствовала себя хозяйкой своей судьбы.
— Что это ты делаешь? — муж остановился в дверях, недоуменно глядя на стол.
— Разбираюсь с нашими финансами, — я подняла голову. — Присядь, Коля. Нам надо поговорить.
Он нахмурился, но сел напротив.
— Машину ты продал за сколько? — спросила я прямо.
Лицо его закаменело.
— При чём тут... Что за допрос?
— Не допрос, а обычный вопрос между супругами. Ты продал нашу общую машину. Хочу знать, сколько ты за неё получил.
— Лариса, ты с ума сошла? — он повысил голос. — Какая тебе разница? Я же сказал — были нужны деньги!
— На что? — я смотрела ему прямо в глаза. — На подарки своей любовнице?
Он дёрнулся, как от пощёчины. В глазах мелькнуло что-то похожее на страх, но быстро сменилось гневом.
— Кто тебе наговорил этих глупостей?! — взревел он, вскакивая со стула. — Опять твои сплетницы-подружки? И ты поверила?
— Светлана видела вас в торговом центре. С женщиной, с которой ты держался за руки.
— Она всё выдумала! — он грохнул кулаком по столу. — И ты... ты устроила мне допрос из-за какой-то ерунды! Да как ты смеешь?!
Раньше я бы испугалась его крика. Съёжилась, отступила, попросила прощения. Но не сегодня.
— Алексей приезжал, — сказала я спокойно. — Мы разговаривали с его другом-юристом. Машина была в совместной собственности. Половина суммы от продажи принадлежит мне.
Николай побледнел.
— Ты... ты рассказала Лёшке? Выставила меня каким-то мерзавцем перед собственным сыном?
— Я сказала ему правду. Такую, какая она есть.
Он заметался по кухне, как зверь в клетке.
— Ты разрушаешь семью! — прошипел он. — Из-за какой-то... машины! Да ты понимаешь, как это выглядит?! Тридцать лет вместе, а ты устраиваешь скандалы из-за денег!
— Не из-за денег, Коля. Из-за лжи. Из-за предательства.
— Ничего я не предавал! — он снова повысил голос. — Ты просто... просто неблагодарная! Я всю жизнь вас обеспечивал, носил на руках! А теперь одна ошибка — и ты готова всё перечеркнуть?
Я смотрела на его искажённое гневом лицо и думала — как странно. Столько лет рядом с этим человеком, а сейчас будто вижу его впервые.
— Знаешь что, Николай, — сказала я тихо. — Можешь кричать сколько угодно. Можешь обвинять меня во всех грехах. Но я больше не позволю тебе переступать через меня. Хватит.
Он осёкся, хватая ртом воздух, как рыба, выброшенная на берег.
— Что ты... что ты хочешь этим сказать?
— Что отныне я буду жить по-своему. И если ты не вернёшь мне мою долю от продажи машины — пеняй на себя. И да, Алексей снова приедет завтра. Мы будем обсуждать наши дальнейшие действия.
Такой решимости в своём голосе я не слышала никогда.
Тихая гавань
Осень в этом году выдалась на удивление тёплой. Листья на яблонях только начали желтеть, а помидоры в теплице всё ещё давали урожай. Я сидела на веранде дачного домика с чашкой чая и смотрела, как солнечные зайчики играют на деревянном столе.
Прошло три месяца с той ночи, когда Николай собрал вещи и уехал, хлопнув дверью. "Я к Серёге, — бросил он через плечо. — Перебешусь, пока ты не одумаешься". А я и не думала "одумываться".
На второй день после его ухода на счёт пришли деньги — ровно половина суммы, за которую была продана машина. Без извинений, без объяснений. Просто деньги.
Мы почти не виделись с тех пор. Он приезжал за какими-то вещами, забирал документы. Говорил сухо, по делу. Однажды обронил — мол, живёт теперь с "коллегой". С той самой, наверное, которую видела Светка. Мне было уже всё равно.
Сначала было тяжело. Ночью просыпалась от тишины — никто не храпит рядом, не ворочается, не встаёт в туалет. Потом привыкла — к тишине, к пустой половине кровати, к тому, что никто не критикует мой борщ и не разбрасывает носки по квартире.
Деньги от машины я не тратила — откладывала. А потом Алексей помог оформить дачу полностью на меня. Оказалось, тут тоже была моя доля — участок когда-то выделили от моей работы.
С Николаем решили на время отложить разговоры о разводе. Может, потом. А может, и не стоит — слишком хлопотно всё делить, решать, подписывать. Пусть пока так.
Соседка через забор, Клавдия Петровна, часто заглядывала — просто поболтать. Удивлялась: "И не скучно тебе одной? Я б с ума сошла". А мне не скучно. Впервые за долгие годы я просыпаюсь и засыпаю, когда хочу. Готовлю то, что нравится мне. Смотрю любимые сериалы, не слушая ворчания о "глупых бабских слезливых драмах".
Дети звонили часто. Особенно Алексей — втянулся в роль защитника. Оказалось, они давно что-то подозревали, но боялись лезть в наши отношения. А тут — словно камень с души: мама справляется, мама не плачет по ночам, мама даже как будто помолодела.
Я сделала глоток чая и улыбнулась своим мыслям. Забавно, но это правда — я действительно чувствовала себя моложе. Записалась на курсы компьютерной грамотности, освоила смартфон, который раньше боялась трогать. В следующем месяце Светка зовёт в санаторий — говорит, там и процедуры хорошие, и публика приличная. Может, и правда съездить?
Боль не ушла совсем. Иногда накатывало — особенно по вечерам. Жалость к себе, обида на Николая, глупые мысли — а может, это я виновата? Не так любила, не то говорила, состарилась раньше времени? Но потом вспоминала его пренебрежительное "решил — сделал" и снова чувствовала спокойную решимость.
Каждый сам отвечает за свой выбор. Он сделал свой. Я — свой.
В саду негромко защебетала какая-то птица. Вдруг стало так хорошо — словно тёплое одеяло окутало плечи. Много лет назад, когда я только познакомилась с Николаем, я мечтала о том, как мы состаримся вместе, будем сидеть на веранде и смотреть на закат. Жизнь повернула иначе. Но закат никуда не делся. И веранда осталась. И я — всё ещё я.
А это, пожалуй, самое главное.