- Нить, что не держит никого. Глава 2.
- Закончилось? - со странной радостью в голосе спросил солдат. - Чёр това ведьма! - выругался он, и пошёл к другому киоску.
Во втором ларьке он купил то, что хотел. Обратной стороной зажигалки поддел крышку, метким броском отправив её в мусорное ведро. Армейские «похороны бычка» запоминаются надолго, вырабатывая привычку не мусорить.
Время, казалось, зацепилось за стрелки огромных настенных часов, мешая им двигаться вперёд. Сергей сидел на неудобном железном кресле, вытянув ноги перед собой. Затем сидел, просунув их под сиденье под собой. Ручки мешали лечь и вздремнуть, хотя бы свернувшись калачиком.
При появлении патруля солдат отдал встал с жёсткого кресла, похожего на младшего брата «Прокрустова ложа», и поздоровался за руку.
- В увольнение или в отпуск? - безусый патруль разглядывал парадную форму Сергея.
- Сал-лага, - ткнул его в бок старший товарищ, - совсем «мышей не ловишь»! Домой едет братишка!
- Ага, -подтвердил солдатик.
- Билет взял уже? - поинтересовался старший, и , более активный, из патруля.
- Не, кассирша сказала, нет билетов, - пожал плечами Сергей.
- Может, к начальнику вокзала сходить? - спросил «салага».
- Да ну, чё мы, сами не справимся? - хмыкнув, ответил старший. - Поезд у тебя во сколько?
- В три двадцать, - солдатик снова посмотрел на медленно ползущую секундную стрелку.
- Мы тебя посадим, даже не переживай. Айда за мной, - уверенно скомандовал «старший», поправив дубинку на боку.
Патруль в сопровождении Серёги подошёл к закутку кафе в углу зала.
При виде их женщина в платке, что-то нарезавшая за прилавком, беспомощно оглянулась и полушёпотом позвала мужа. Мужчина лет шестидесяти быстро семеня, подошёл и занял место жены.
- Здравствуйте, уважаемые, - тщательно выговаривая слова неродного языка, произнёс он, перекинув белое вафельное полотенце с правого плеча на левое. - Что желаете?
Сергей, увидев плотного мужчину с абсолютно лысой головой и пышной щёткой усов под носом, хотел сказать «Шашлык!».
- Три кофе, уважаемый, сделай, пожалуйста.
- Конечно, конечно, - всё также старательно сказал усатый человек, сделав чуть заметное движение корпусом вперёд, - минуточку, подождите, пожалуйста.
Через пару минут на стойке вместо крохотных жалких одноразовых стаканчиков появились три гранёных стакана с кофе, и тарелка, на которой горкой громоздились бутерброды с сыром и колбасой. Сергей, разжёвывая угощение, и запивая его обжигающим сладким кофе, чувствовал настоящую радость. ДорогА ложка к обеду, а бутерброд и кофе - долгой вокзальной ночью. Молодые мужчины о чём-то переговаривались, над чем-то смеялись. Вокзальный народ, усталый и сонный, будто не менялся круглые сутки. Бабушки с усталыми глазами, пищащие и ревущие дети, мужья и жёны, ссорящиеся по пустякам. Солдат смотрел на них, и представлял на их месте своих родных. Отец никогда бы не позволил матери нести такой огромный чемодан. Сестра ни за что не стала бы спорить с родителями. И они бы точно не сели на кресла спиной к спине, потому что отец бы попросил кого-то подвинуться, а кого-то поменяться местами. Сонливость отступила, прогнанная обманчивым названием горячего напитка. Зато молодое тело напомнило, что ему не помешало бы вытянуться и поспать, как следует. Воспоминания о молоденькой цыганке с чёрными, как смоль, глазами и дневными неудачами уступили место здравым рассуждениям и скептической улыбке. Тоже мне, вокзальные «графья Калиостро»!
- Поезд «Ммммммм» прибывает на третий путь, стоянка поезда три минуты, - ровный голос пробубнил невнятное название маршрута и номер. Ели бы Сергей не знал, что ему нужно на этот поезд, он бы даже не догадался.
- Это мой, - кивнул он старшему, покрутив стакан в руке, размешивая сладкий осадок.
- Сколько с меня? - подошёл тот к стойке, за которой всё ещё напряжённо стоял мужчина.
- Что ты, уважаемый, зачем обижаешь? - он так усиленно кивал головой, что Сергею стало неловко. Глаза говорящего смотрели в сторону, будто пытаясь скрыть его настоящие мысли.
Рука патрульного, доставшая было деньги из кармана, с готовностью вернула их обратно.
- Спасибо, уважаемый. Обращайся, если что... - походкой «вразвалочку» довольный патрульный вернулся к стойке у стены.
- Погнали, а то солдатику бегом придётся поезд догонять. Вспомнишь марш-бросок, молодой? - обратился он к Сергею, и быстро двинулся в сторону выхода, ловко маневрируя между людьми с чемоданами, кучками студентов и семейными парами. Серёга почти бежал за ним, придерживая головной убор, за ними семенил, почти не отрывая ног в тяжёлых сапогах от кафельного пола, «салага».
- Стоянка три минуты? - переспросил старший, на ходу оборачиваясь к солдату.
- Ага, - крикнул в ответ Сергей.
- Понял, принял, - кивнув головой и не сбавляя темпа, среагировал старший.
Поезд надвигался, как гигантский червяк, готовый подмять под себя живую добычу. Фырча и сотрясая обиженную землю вокруг, никак не привыкающую к наглому насилию, он медленно замедлялся. Вагон остановился напротив ожидающей его тройки. Кроме них на платформе было несколько мужчин с сумками или чемоданами.
- Не на курорте, похоже, живёшь, - подмигнув, спросил старший.
- Да, что есть, то есть, - согласился Серёга, вспомнив облезлые пятиэтажки с подъездами, навсегда пропитавшимися запахом присутствия котов-активистов. Разбитые дороги и сломанные синие качельки во дворах.
- Зато дом, так ведь? - оптимистично добавил «салага».
- Ага, - солдатик смотрел на проводницу, спускавшуюся по разложенным железякам ступенек, крупным задом вперёд, обтянутым юбкой.
Женщина «в годах» одёрнула подол и тряхнула головой, пытаясь прогнать остатки сновидений из головы и след от подушки с сонного лица.
- Здорово, мать, - быстро перешёл к делу старший из патруля. - Помоги солдату?
Проводница молча смотрела на троицу, явно ожидая продолжения.
- Сказали, мест нет в поезде, а парень домой едет.
- Ага, - согласилась уныло проводница, глядя на пустые ладони просящего. - И что?
- Он хоть стоя поедет, хоть в туалете. Возьми его, пожалуйста, мать? Парень два года дома не был... - старший выразительно посмотрел на Серёгу, мол, давай, что есть.
Тот суетливо полез во внутренний карман. Руки, как назло, не слушались, и купюры вывалились на грязный перрон. Парни стали наперегонки собирать их, понимая, что поезд вот-вот тронется. Серёга, приняв деньги от сегодняшних знакомых, весь комок протянул заспанной проводнице.
- Да пошутила я, давай, прыгай уже. Представление мне тут устроили. Что я, не человек что-ли... - она с укором посмотрела на молодых парней, и слегка толкнула в бок Сергея. - Прыгай, давай, там разберёмся. Да шевелись ты уже, я-то не так молода... Видишь, уже матерью называют... А мне ещё пятидесяти нет... - жизнь «на колёсах», бессонные ночи и специфическая работа, видимо, не пожалели женщину.
- Заходи в моё купе, «сынок», - криво улыбнувшись, распорядилась проводница. - Чай будешь?
- Нет, спасибо, я на вокзале поел, - ответил Сергей, вспоминая угодливое лицо «шашлычника».
- Ага, что ты там поел? Шницель из домашнего животного? - протерев в очередной раз глаза, спросила женщина. - Сумку сюда, - она показала место наверху, - марш руки мыть.
- Слушаюсь, - вытянулся в узком купе парень.
По возвращении его ждала жареная курица и нарезанные огурцы и помидоры. Вытерев руки о протянутое заботливой женщиной полотенце, Сергей присел за столик. В рассветной дымке он видел домашнюю еду, покачивающееся купе, и суровое лицо незнакомой женщины. Поев с удовольствием, парень выпил чай, держась за горячую ручку выпуклого подстаканника. Горячий напиток имел тот особенный, дорожный привкус, как и всё в поезде, будто сердитый кочегар при отправлении сыпанул пригоршню чёрного угля в бойлер.
Позже проводница провела его по вагону:
- Вот, верхняя полка, ложись пока сюда. Там посмотрим. Постельное не дам, - закончила она.
- Мне и так хорошо, - Серёга провёл рукой по бардовой дерматиновой обивке, скрывавшей толстый слой пухлого поролона. После солдатской «шконки» спальное место выглядело заманчиво.
Он спал всю дорогу, пребывая сразу в трёх мирах. Доармейское прошлое с яркими картинками, отпечатавшимися в памяти. Служба в армии, где были и верная дружба, и крепкое плечо, и неприятности, куда же без них. И был третий, непредсказуемый мир сновидений, где сплетались картины прошлого, будущего, и странные, но такие реальные события, которым не место в нашем мире.
- Парень, - Сергей спросонья попытался резко сесть и ударился головой о багажную полку. - Тихо, тихо, - успокоила его проводница. - Подъезжаем, вставай. Иди, умывайся, скоро туалеты закрою.
Парень попрощался с ней на перроне, крепко обняв:
- Спасибо Вам, спасибо, - от женщины, надолго ставшей частью железнодорожного путешествия, пахло металлом и углём, как и от всего состава.
- Иди уже, служивый. Тебя там девчонки заждались, а ты тут со старой тёткой обнимаешься, - похлопала она парня по плечу.
Отъезжающий поезд резко просигналил, выпустив высокую струю дыма. Жители близлежащих домов не пошевелились в своих кроватях, привычные и к громким звукам, и мелкому раздражённому дребезжанию посуды в сушилках и на полках навесных шкафов. Серёга смотрел в след удаляющейся махине с непонятной жалостью в сердце и светлой грустью на душе. Поезд уехал, оставив его в старом городке и в новой жизни.
***
Люба в это летнее утро проснулась рано. Невидимая птичка завела свою однообразную трель:
- Чирр-ки... -Чирр-ки...
Девушка натянула подушку на голову, но это было напрасно. Птица не унималась. Люба потянулась в постели, повернулась на один бок, затем на второй. Как же было приятно просыпаться летом! Мягкая постель, утренняя прохлада и предчувствие радости и счастья. Конечно, всё будет хорошо. Третий курс техникума, компания весёлых девчонок - однокурсниц. А пока - лето, розово-фиолетовые пионы во дворе, приманивающие сладостью крошечных муравьёв, и танцы на площадке вечерами. Она подошла к окну, раздвинула шторы в стороны. Картина за окном была не такой радужной, как рисовал сонный разум девушки. Небо уже было тяжёлым и серым от дыма, которым накачивали его гигантские заводские трубы. Лучи восходящего солнца безоружны перед человеческой эволюцией, и недостаточно остры, чтобы пробиться через мрачную пелену.
- Так вот чего ты причитаешь, птичка, - подумала Люба, - ты осталась одна?
И тут же раздалось ответное «Чирр-ки!» откуда-то снизу.
- Вот и я не одна, - девушка знала, что скоро вернётся её Серёга, брат, которого она помнила столько же времени, сколько саму себя.
Она накинула лёгкий халат, и вышла на кухню. Чиркнула селитрой спичка, разбудив трепещущий фиолетовым «огненный цветок». Люба сидела на мягком табурете, чуть сутулив спину и сложив ладошки между худыми коленками. Светлые волосы, рассыпавшиеся по плечам, она быстрыми движениями заплела в косу и перебросила её на спину. Чайник собирался с силами, чтобы выдавить горячую струю пара и свистнуть как следует, но девушка опередила его, повернув ручку газовой плиты. Она налила вчерашней заварки, «подмолодив» её кипятком, и наполнила кружку наполовину. Достала из холодильника хрустальную вазочку со смородиновым вареньем, и положила три маленькие ложки в дымящуюся кружку. Люба размешивала утренний чай осторожно, чтобы не потревожить родителей. Но заботливая мама благодаря «шестому чувству» поняла, что дочь уже проснулась. Улыбающаяся сквозь медленно спадающую пелену сна, она обняла себя руками, сложив на мгновение лёгкие крылышки бело-голубой ночнушки, а затем обняла дочь:
- Что тебе не спится, моя ранняя пташка?
- Привет, мам. Да, я, похоже выспалась. Или... Нет, меня какая-то глупая птица разбудила. Вот кто у нас ранняя пташка на самом деле. - Родной запах тёплого материнского тела вошёл в кровь с её молоком, и навсегда остался с Любой.
- Кипел? - показала глазами Надежда Аркадьевна на жёлтый эмалированный чайник.
- Почти, - улыбнулась Люба.
- Будить нас не хотела? - подняла правую бровь мать.
- Ага, - девушка взяла в рука кружку, и бесшумно отпила глоток со вкусом жаркого ароматного лета.
- Опять смородину пьёшь? - мать достала трёхлитровую банку с молоком из холодильника
- Ага, - подтвердила Люба.
- Вся в отца, - бело-жёлтое молоко каталось по стеклянным стенкам, подчиняясь центробежной силе.
- Что там про меня говорите с утра? - мужчина с наметившимся животиком, обтянутой майкой, появился на кухне.
- Дочь твоя опять смородину «уминает», - женщина, оглянувшись на мужа, зажгла конфорку под чайником. - Яичницу пожарить или суп погреть? - мужчина всегда завтракал очень плотно, считая, что это даёт заряд бодрости на целый день.
- А картошки там случайно не осталось? - он поправил лямки майки так, будто это были английские подтяжки.
- Случайно осталось, - Надежда Аркадьевна разожгла вторую конфорку. - А салат будешь, Вань?
- Спасибо, не буду. Я умываться? Ванная никому не нужна?
- Нет, - единогласно ответила женская половина, и принялась за чай.
Во время каникул Люба устроилась работать на химкомбинат. Или, вернее сказать, её устроили, в цех контроля качества. Насмешки более опытных работниц ничуть не трогали её. «Блатная», «из той семейки», «нам не ровня» - слышала она с детства, и теперь уже никак не реагировала на это.
- Мы помогаем друг другу, что в этом плохого? - успокаивал отец Любу. Если бы эти люди держались друг за друга так же крепко, своей семьёй, и у низ было бы так же. Знаешь, у нас ещё в деревне это было принято. Все собрались, - отец сгрёб воздух вокруг себя в охапку, - и поставили дом одному брату. Потом собрались, - он повторил своё движение, - второму. Потом - третьему.
Люба вытирала слёзы не стыдясь отца. Иногда ей казалось, что он ближе к ней, чем мама. Или готов позабыть на несколько минут о своих важных делах, чтобы разделить это время с дочерью.
- Мы и картошку так же сажали, - он кивал головой, подтверждая свои слова. - У нас картошки знаешь сколько было? У-у-у, море! И копали все вместе. Вместе как-то дружнее получается. Дядя Боря шустрый же у нас?
- Шустрый, - подтвердила Люба, хотя не могла охарактеризовать солидного мужчину в пиджаке и при галстуке прилагательным «шустрый».
- Вот. Он косит, р-раз, - отец махнул невидимой косой, - и я вместе с ним. Боря опять: Р-раз, - и я за ним. Так и гнались с ним. Солнце печёт. Уже не понятно, это кузнечики в траве стрекочут, или у тебя в голове мозги нагретые стрекочут, - мужчина вытер лоб тыльной стороной ладони, будто стоял на июньской жаре в высокой траве, спутанной с синими цветами васильков. - И так во всём. Вроде и вместе, а всё равно никто уступать другому не хочет. Так и выходит: когда в тройке каждый конь жилы рвёт, тарантас быстрее едет. Вот и мы, как те кони. Поняла, Любаша? - девочка не любила, когда отец называл её на деревенский лад, но только послушно улыбалась.
- Поняла, - ответила она, представив запряжённых в тройку отца, дядю Борю и дядю Лёню, скачущую вокруг химкомбината.
- Путеводитель здесь.