Я стою в вагоне метро, вцепившись в поручень, а напротив меня Илья, мой старый друг, смотрит куда-то в сторону, будто избегает моих глаз. Вагон качает, люди вокруг пыхтят, кто-то чихает в локоть. Запах сырости и чьего-то парфюма витает в воздухе. У Ильи лицо хмурое, как у человека, который знает больше, чем говорит.
— Гриш, ты совсем с катушек слетел? — наконец выдаёт он, не глядя на меня. Голос у него низкий, с хрипотцой, как будто он полночи курил на балконе. — Ты реально её простил? После всего?
Я молчу. Смотрю на свои ботинки — потёртые, с налипшей грязью с улицы. В горле ком, будто проглотил что-то твёрдое и оно там застряло. Илья качает головой, тычет пальцем в воздух, как будто хочет пробить невидимую стену между нами.
— Она же тебя, как… — он осекается, подбирает слова, — как тряпку использовала. Ходила с этим Артуром в отель, пока ты на своей стройке горбатился. А ты её обратно в дом пустил? Серьёзно, Гриш?
— Что мне было делать, Илюх? — голос у меня срывается, и я сам это слышу. — Она плакала, говорила, что ошиблась. Что он её бросил, уехал в Питер. Что я ей нужен. Я… я не смог её выгнать.
Илья фыркает, отворачивается к окну, где мелькают чёрные стены туннеля. Вагон скрипит, объявляют станцию. Я чувствую, как внутри всё кипит, но не от злости — от какой-то тягучей, больной беспомощности. Будто я в ловушке, которую сам себе построил.
***
Меня зовут Гриша, мне тридцать восемь, и я прораб на стройке. Не то чтобы я мечтал в детстве таскать кирпичи или орать на рабочих, но жизнь как-то сама меня сюда притащила. У меня лицо обычное, чуть уставшее, с щетиной, которую я забываю сбрить. Волосы уже редеют, и Вика, моя жена, раньше шутила, что я скоро буду похож на лысого орла. Я смеялся. Тогда всё было проще.
Вика — она другая. Ей тридцать четыре, но выглядит моложе. Высокая, с длинными тёмными волосами, которые она то собирает в пучок, то распускает, и они падают ей на плечи, как в рекламе шампуня. Она работает в маркетинге, вечно с ноутбуком, вечно в звонках. Её голос — звонкий, уверенный, но дома она могла быть мягкой, обнимать меня, пока я смотрел футбол, и шептать что-то смешное. Я думал, мы крепкие. Думал, мы навсегда.
Артур появился год назад. Я его видел пару раз — высокий, подтянутый, с такой ухмылкой, будто знает что-то, чего не знаю я. Он был клиентом Вики, какой-то там менеджер в крупной фирме. Я не придал значения, когда она начала задерживаться на работе. Доверял.
А потом… потом всё посыпалось.
Я узнал случайно. Соседка, Мария Алексеевна, старушка с первого этажа, как-то поймала меня у подъезда. Она вечно сидит на лавочке, как дозорный, и всё про всех знает. Маленькая, сгорбленная, с платком на голове, но глаза у неё — как у ястреба.
— Григорий, — говорит, — ты присмотри за Викторией своей. Я её видела с каким-то… в машине. Не ты был, точно не ты.
Я тогда отмахнулся. Подумал, она опять свои сплетни разносит. Но зерно сомнения уже засело. А потом я нашёл в её телефоне переписку. Отель на окраине, свидания, смайлики с сердечками. У меня в глазах потемнело. Я орал, она плакала, клялась, что это ошибка, что Артур её обманул. А потом он уехал, и Вика вернулась. Сказала, что любит меня. Что хочет всё исправить. И я, дурак, поверил.
Дома пахнет её духами — сладкими, с ноткой ванили. Вика на кухне, режет овощи для салата. Нож стучит по доске, ритмично, как будто она хочет заглушить тишину. Я сижу на диване, пялюсь в телевизор, но не слышу, что там говорят. В голове крутится разговор с Ильёй.
— Гриш, ужин скоро будет, — кричит она из кухни. Голос у неё лёгкий, как будто ничего не было. Как будто она не рвала мне сердце на куски.
— Угу, — бурчу я, не отрываясь от экрана. Но внутри всё клокочет. Я встаю, иду к ней. Она в фартуке, волосы завязаны в хвост. Улыбается, но улыбка какая-то натянутая, как маска.
— Ты чего такой хмурый? — спрашивает, не глядя на меня. Нож в её руке замирает.
— Вика, — я делаю паузу, сам не знаю, зачем. — Ты с ним ещё общаешься?
Она вздрагивает, но быстро берёт себя в руки. Кладёт нож на стол, поворачивается ко мне. Глаза у неё блестят, но не от слёз — от чего-то другого. Может, от злости.
— Гриша, мы это уже обсуждали. Артур в Питере. Я с ним не общаюсь. Ты мне не веришь?
Я хочу сказать, что верю. Хочу, но не могу. Потому что вижу, как она отводит взгляд, как её пальцы чуть дрожат, когда она поправляет волосы. Илья был прав. Я простил её, а теперь жалею. Сто раз жалею.
— Вика, не ври мне, — говорю я, и голос у меня дрожит. — Я же не слепой. Ты думаешь, я не вижу, как ты телефон прячешь? Как ты улыбаешься, когда тебе сообщения приходят?
Она вспыхивает. Лицо краснеет, глаза сужаются.
— Да что ты несёшь, Гриша? Ты теперь каждую мою улыбку проверять будешь? Я тебе сказала, что всё кончено! Что тебе ещё надо?
— Правду, Вика! — я почти кричу. — Хватит мне лапшу на уши вешать! Я тебя простил, а ты… ты опять за своё?
Она швыряет фартук на стол, нож падает на пол с громким звоном. Мы стоим друг напротив друга, как два бойца перед дракой. Я чувствую, как кровь стучит в висках. Хочу уйти, но ноги будто приросли к полу.
— Ты сам виноват, Гриша! — вдруг орёт она. — Ты вечно на своей стройке! Ты вообще меня замечал? А Артур… он хотя бы слушал! Он мной интересовался!
Я стою, как будто меня по лицу ударили. Её слова — как ножи, каждый вонзается глубже. Я думал, мы начали заново. Думал, она правда раскаялась. А она… она просто ждала, пока я опять повернусь спиной.
Ночью я не сплю. Лежу на диване, Вика в спальне. Между нами — стена, невидимая, но такая тяжёлая, что её не пробить. Я думаю о том, как всё было раньше. Как мы с ней смеялись, как ходили в кино, как она готовила мне завтрак по выходным. А теперь — пустота. Будто кто-то выключил свет, и я на ощупь ищу выход.
Утром я встречаю Марию Алексеевну у подъезда. Она сидит на лавочке, вяжет что-то, спицы мелькают в её руках. Увидев меня, она качает головой.
— Григорий, — говорит тихо, — я же тебе говорила. Не та она женщина, не для тебя.
Я киваю, не спорю. Впервые за долгое время я с ней согласен. Простил Вику, а зря. Сто раз зря. Но теперь я знаю, что делать. Не для неё, не для Артура, а для себя. Потому что я устал быть тем, кого предают.
***
Я сижу в кафе напротив Ильи, он крутит в руках стакан с пивом, пена оседает, оставляя разводы на стекле. На улице моросит, окна запотели, а внутри пахнет кофе и жареным луком. После той ссоры с Викой прошло две недели, и я до сих пор не могу выкинуть её слова из головы. «Ты сам виноват, Гриша». Будто это я её в тот отель с Артуром толкнул.
— Гриш, ты себя-то слышишь? — Илья смотрит на меня, прищурившись, как будто пытается разглядеть, что у меня в душе творится. — Ты всё ещё за неё цепляешься. Она же тебя топчет, а ты стоишь и терпишь.
— Да не цепляюсь я, — огрызаюсь, но голос звучит неуверенно. Я тереблю салфетку, рву её на мелкие кусочки. — Просто… не знаю, как это всё закончить. Мы десять лет вместе, Илюх. Десять лет!
Илья хмыкает, отпивает пиво и ставит стакан с таким стуком, что официантка у стойки вздрагивает.
— Десять лет или сто, какая разница? Она тебя предала, Гриш. А ты её простил и теперь как дурак ждёшь, что она вдруг станет другой. Не станет.
Я молчу. Он прав, и я это знаю. Но в груди всё равно что-то тянет, будто кто-то зацепил моё сердце крючком и не даёт вырваться. Я уже собрался что-то ответить, но тут мой телефон жужжит на столе. Сообщение. От Вики.
«Гриш, нам надо поговорить. Я дома. Приходи, пожалуйста».
Я смотрю на экран, и у меня внутри всё холодеет. Илья замечает моё лицо, наклоняется ближе.
— Что там? Опять она?
Я киваю, показываю ему сообщение. Он закатывает глаза, откидывается на спинку стула.
— Не ходи, Гриш. Не будь идиотом. Она опять тебе мозги запудрит.
Но я уже встаю, бросаю деньги на стол. Не знаю, почему. Может, потому что всё ещё надеюсь, что она скажет что-то, что всё объяснит. Что вернёт мне ту Вику, которая смеялась над моими дурацкими шутками и варила мне кофе по утрам.
Дома тишина, только тиканье часов на стене. Вика сидит на кухне, в свитере, который я ей подарил два года назад. Она выглядит уставшей, под глазами тёмные круги, волосы собраны в хвост. На столе перед ней пустая кружка и телефон, экраном вниз.
— Гриш, — говорит она тихо, как только я захожу. — Спасибо, что пришёл.
Я стою в дверях, не снимаю куртку. Чувствую, как внутри всё напрягается, как струна перед тем, как лопнуть.
— Говори, Вика. Что опять?
Она поднимает на меня глаза, и я вижу в них что-то новое. Не злость, не вину, а… страх? Она кусает губу, тянется к телефону, но останавливается.
— Я… я не знаю, как сказать. Это про Артура.
Я чувствую, как кровь приливает к лицу. Хочу заорать, но сдерживаюсь, только сжимаю кулаки.
— Что про Артура? Ты же говорила, он в Питере. Кончено всё, да?
Она качает головой, и я вижу, как её руки дрожат.
— Он не в Питере, Гриш. Он… он здесь. В городе. И он… он меня нашёл.
Я стою, как будто меня током ударило. В голове пустота, только её слова эхом отдаются. «Он меня нашёл». Что это вообще значит?
— Нашёл? — переспрашиваю я, и голос у меня хрипит. — Вика, ты мне мозги не пудри. Что происходит?
Она встаёт, подходит ко мне, но я отступаю назад. Не хочу, чтобы она ко мне прикасалась. Она замирает, обхватывает себя руками, как будто ей холодно.
— Он звонил мне вчера. Сказал, что вернулся. Что хочет меня видеть. Я… я сказала, что не хочу, что у нас с тобой всё налаживается. Но он… он не отстаёт. Гриш, мне страшно.
Я смотрю на неё и не знаю, верить или нет. Её глаза мокрые, но я уже не верю её слезам. Слишком много раз она их включала, как по команде. Но в то же время в её голосе что-то есть, что цепляет. Как будто она правда боится.
— И что он хочет? — спрашиваю я, стараясь держать себя в руках. — Просто поболтать решил? Или что?
Вика отводит взгляд, и я понимаю, что сейчас будет что-то, от чего мне станет ещё хуже.
— Он… он сказал, что у него есть видео. С нами. С того времени, в отеле. И если я не встречусь с ним, он… он его тебе отправит. Или ещё хуже — выложит где-нибудь.
Я чувствую, как пол уходит из-под ног. Видео. Отель. Артур. Это как удар в живот, от которого дыхание перехватывает. Я представляю, как он сидит где-то, ухмыляется своей гадкой улыбкой и держит нас за горло. А Вика… Вика опять втянула меня в это дерьмо.
— Ты шутишь, да? — я почти кричу. — Ты мне говоришь, что этот урод шантажирует тебя, а я теперь должен что? Бежать его умолять, чтобы он видео не выкладывал?
— Гриша, пожалуйста, — она тянется ко мне, но я отмахиваюсь. — Я не знаю, что делать! Я не хочу, чтобы ты это видел! Я не хочу, чтобы всё разрушилось!
— Разрушилось? — я смеюсь, но смех горький, как желчь. — Вика, всё уже развалилось, когда ты с ним в постель прыгнула! А я, дурак, тебя простил! И вот теперь что? Я должен с этим разбираться?
Она плачет, но я уже не могу на неё смотреть. В голове крутится только одна мысль: Артур. Этот гад вернулся, и он не просто хочет Вику. Он хочет нас уничтожить. И я не знаю, что хуже — то, что она опять меня подвела, или то, что я сам себя загнал в эту яму.
На следующий день я встречаюсь с Ильёй в парке. Он слушает мой рассказ, молчит, только курит одну сигарету за другой. Дым вьётся в холодном воздухе, а я шагаю туда-сюда по дорожке, не в силах стоять на месте.
— И что ты собираешься делать? — наконец спрашивает он, когда я замолкаю.
— Не знаю, — честно признаюсь я. — Хочу найти этого Артура и набить ему морду. Но это же не всё решит, да? Видео останется.
Илья тушит сигарету о скамейку, смотрит на меня внимательно.
— Гриш, а ты уверен, что видео вообще есть? Может, он блефует? А Вика… может, она опять играет? Чтобы тебя на крючке держать?
Я замираю. Эта мысль мне в голову не приходила. Но теперь, когда Илья её озвучил, она вгрызается в меня, как ржавый гвоздь. Что, если Вика врёт? Что, если это её очередной спектакль, чтобы я опять её спасал, опять простил? Я чувствую, как внутри всё переворачивается. Я устал быть пешкой в её игре. Устал верить. Устал прощать.
— Надо выяснить, — говорю я, и голос у меня твёрдый, как никогда. — Если Артур здесь, я его найду. И если он врёт… или если она врёт… я с этим покончу. Раз и навсегда.
Илья кивает, хлопает меня по плечу.
— Вот это мой Гриш. Пора тебе перестать быть тряпкой.
Я иду домой, и в голове у меня план. Не знаю, приведёт ли он к Артуру, к правде или к ещё большему аду. Но я знаю одно: я больше не хочу жалеть. Ни о прощении, ни о чём другом.
Прошло несколько дней.
Я шёл по коридору отеля, и каждый шаг отдавался в груди, как удар молотка. Свет в холле был тусклый, ковёр заглушал шаги, но в ушах всё равно гудело, будто я под водой.
Илья дал мне адрес — он раскопал, где Артур остановился. «Проверь, Гриш, — сказал он. — Иначе всю жизнь будешь себя винить, что не разобрался».
Я не хотел верить, что Вика опять меня обманула. Но после её слов про шантаж, после всех этих слёз и обещаний, я начал замечать мелочи: как она задерживается на работе, как телефон держит так, чтобы я не видел экран. И каждый раз, когда я спрашивал, она отмахивалась, как от назойливой мухи.
Дверь номера 312. Я стою перед ней, сжимаю кулаки, чтобы унять дрожь. Изнутри доносятся голоса — её голос, звонкий, с той самой интонацией, которую я когда-то любил. И мужской, низкий, с лёгкой насмешкой. Я не стучу. Открываю дверь и вхожу.
Вика сидит на краю кровати, в платье, которое я ей подарил на годовщину. Артур стоит у окна, в одной рубашке, рукава закатаны. На столе бутылка вина, два бокала. Они оба замирают, как в стоп-кадре. Вика вскрикивает, вскакивает, но её глаза — не виноватые, а злые, как будто это я виноват, что их застал.
— Гриша, ты что здесь делаешь? — шипит она, поправляя волосы. Как будто это не она мне клялась, что всё кончено. Как будто не она плакала, что боится Артура.
Артур ухмыляется, делает шаг ко мне. Высокий, подтянутый, с той же мерзкой улыбкой, которую я запомнил. Он даже не пытается оправдываться.
— Ну что, Григорий, пришёл за правдой? — говорит он, и в его голосе столько яда, что я еле сдерживаюсь, чтобы не врезать ему прямо тут.
Я смотрю на Вику. Жду, что она скажет хоть слово, хоть что-то, что объяснит это всё. Но она молчит, только губы сжимает, и я вижу, как её пальцы теребят край платья — жест, который я знаю слишком хорошо. Она не раскаивается. Она просто злится, что её поймали.
— Вика, — мой голос хрипит, как будто я весь день орал. — Ты же говорила… шантаж, видео. Ты же говорила, что он тебя достаёт. А теперь что? Ты с ним тут вино пьёшь?
Она отводит взгляд, и это как нож в сердце. Артур смеётся, коротко, как будто я рассказал анекдот.
— Видео? — он качает головой. — Гриш, она тебе сказки рассказывала. Никогда никакого видео не было. Это она меня позвала. Сказала, что с тобой скучно, что хочет назад.
Я чувствую, как кровь стучит в висках. Хочу сказать, что он врёт, но Вика молчит. Молчит, и это хуже любых слов. Я смотрю на неё, на её лицо, которое я любил, на её руки, которые я держал, и понимаю: она выбрала. Не меня.
— Вика, — я делаю паузу, сам не знаю, зачем. — Это всё? Ты правда с ним?
Она наконец поднимает глаза. Они пустые, как окна заброшенного дома.
— Гриша, я… я не могу с тобой больше. Ты хороший, но… мне с Артуром лучше. Прости.
Прости. Это слово — как пощёчина. Я простил её однажды, и сто раз пожалел. А теперь она просит прощения, как будто это мелочь, как будто можно просто уйти и оставить меня в этом аду.
Я поворачиваюсь к Артуру. Он стоит, скрестив руки, и смотрит на меня, как на побитую собаку. Я хочу врезать ему, хочу разбить его самодовольную морду, но знаю, что это ничего не изменит. Вика сделала выбор. И это не я.
— Удачи вам, — говорю я, и голос у меня мёртвый, как будто не мой. — Надеюсь, ты будешь счастлива, Вика. Правда.
Я выхожу, не оглядываясь. Дверь за мной закрывается с тихим щелчком, и я слышу, как Артур что-то говорит, а Вика отвечает. Их голоса тонут в шуме крови в ушах. Я иду по коридору, спускаюсь в лифте, выхожу на улицу. Дождь хлещет по лицу, но я не замечаю. В груди пустота, как будто кто-то вырвал всё, что там было.
Дома я сижу на диване, пялюсь в стену. Телефон молчит — ни звонков, ни сообщений. Илья был прав. Мария Алексеевна была права. Все видели, кроме меня. Я думал, что могу её спасти, что могу всё исправить. Но Вика не хотела спасения. Она хотела Артура, его ухмылку, его вино, его жизнь. А я был просто запасным вариантом, пока она ждала его возвращения.
На следующий день я встречаю Марию Алексеевну у подъезда. Она сидит на своей лавочке, вяжет, как всегда. Увидев меня, она откладывает спицы и смотрит так, будто всё знает.
— Григорий, — говорит она тихо. — Ты теперь понял?
Я киваю. Говорить не хочу. Она вздыхает, качает головой.
— Береги себя, сынок. Ты ещё найдёшь свою. А эта… она своего дождётся.
Я иду дальше, и её слова оседают в голове, как пыль. Может, она права. Может, я ещё найду кого-то, кто не будет меня предавать. Но сейчас я просто хочу дышать, жить, не оглядываясь на Вику, на Артура, на всё, что осталось позади. Я простил её однажды, и это была ошибка. Больше я не буду.