— Ты слышишь, как она кашляет? — шепотом сказала Ольга, стоя у окна и глядя вниз. — Вот это натурально... как будто бульдозер на бронхите...
— Это у неё «фирменный» кашель, — отозвался Алексей, не отрываясь от ноутбука. — Всегда с порога. Для атмосферы. Чтобы сразу было понятно: человек пожилой, еле дышит, но всё равно приехал — ради нас.
— Ради нас! — передразнила Ольга. — Как будто у неё выбора не было. Три часа на «Ласточке» из Костромы ради того, чтобы сказать, что я не уважаю семейные традиции. И что Виктория должна немедленно съехать.
Она отошла от окна и пошла на кухню. Запах пельменей уже витал по квартире, смешиваясь с тревогой и лёгким раздражением. Ольга достала из морозилки пакет, бросила в кипящую воду и включила вытяжку, потому что знала: София Михайловна не ест ничего, что пахнет по-настоящему едой.
— Не забудь сметану, — крикнул из комнаты Алексей. — Без неё будет скандал.
— Сметана есть. Тридцатипроцентная. Знаю, её любимая. Я вообще к встрече с ней готовилась, как к экзамену. Даже ногти перекрасила. В бежевый.
— Вот это жертва, конечно, — усмехнулся Алексей, закрывая ноутбук. — А Виктория знает, что мама приедет?
— Конечно. Сказала: «Ну и что, пусть приезжает. Я тут живу по праву». И у меня нет ни малейшего желания объяснять ей, почему моя двоюродная сестра, с ребёнком на руках, должна собирать чемоданы только потому, что у кого-то из Костромы припекает.
Алексей только вздохнул. Он знал, что разговоров сегодня будет много. И что в этом треугольнике — мама, жена и сестра — он как мужик с бумажным щитом против танка. Причём с двух сторон.
Ольга сервировала стол в зале — формально, но аккуратно. Пельмени в креманке, зелень, сметана. Даже свечку поставила, чисто из пассивной агрессии. На всякий случай.
Через десять минут раздался звонок в дверь. Кашель предварил его заранее.
— Здравствуй, мама, — спокойно сказал Алексей, открывая дверь. — Как добралась?
— Да как... — с явной мученической интонацией отозвалась София Михайловна. — Ничего. Поезд задержали, в вагоне дети визжали, как будто их мясом кормили. А я всё еду, еду... думаю: приеду, посмотрю, как вы тут живёте.
— Здрааасьте, — с подчеркнутой учтивостью произнесла Ольга, — проходите, пельмени на столе. Ваша любимая тридцатипроцентная сметана, я помню.
София Михайловна вошла, как хозяйка, которая позволила кому-то пожить в своём доме. Осмотрелась, покривилась на кактус в углу, поправила шторку (которая сразу упала обратно), сняла пальто и тяжело села к столу.
— А это что? — ткнула она вилкой в пельмени. — Магазинные, да?
— Домашние, мама, — соврал Алексей, садясь напротив.
— Ну-ну. Видно, что домашние. Как в больнице кормят.
— Если вам не нравится, я могу предложить сыр и вино, — с холодным юмором предложила Ольга. — У нас этого тоже хватает.
— Мне не еда нужна, Олечка, — иронично улыбнулась София Михайловна. — Мне нужно, чтобы в семье порядок был. А то получается, что квартира у тебя появилась, а живёт в ней какая-то... ну, прости, посторонняя женщина.
— Посторонняя? — в голосе Ольги задребезжало. — Виктория моя сестра. Родная. Сыну её — два года. Куда она, по-вашему, пойдёт?
— А Анна? — спокойно спросила свекровь, будто из другого романа. — Сестра Алексея. Вернулась в город, работу ищет. А живёт в съёмной квартире за двадцать тысяч! А тут у нас — жильё пустует. Вернее, занято людьми, у которых к нашему сыну никакого отношения.
Ольга рассмеялась. Настоящим, нервным смехом.
— То есть Виктория с сыном — это «никого»? А Анна, которой двадцать восемь и она до сих пор не может устроиться — это, простите, приоритет?
София Михайловна помолчала. А потом произнесла:
— Дорогая, я просто смотрю на вещи здраво. Эта квартира досталась тебе от деда. Хорошо. Но вы семья. Ты и Алексей. А значит, и я, и Анна — это тоже ваша семья. А Виктория — это... ну, как вам сказать...
— Скажите прямо, — жёстко бросила Ольга. — Мне даже интересно, насколько далеко вы готовы зайти.
— Лишний элемент. В уравнении семьи. Она мешает.
Алексей опустил голову. Молчал. Как будто его нет.
— Ты ничего не скажешь? — обратилась к нему Ольга. — Алексей?
Он только пожал плечами.
— Я просто думаю, что, может, Виктория и правда... временно могла бы...
— Временно?! — вскочила Ольга. — Ты издеваешься?! Она переехала сюда после развода, с ребёнком, у неё нет ни копейки! И всё, что ты можешь сказать — это «временно»? Вот так, да? Мама сказала — и ты пошёл команду выполнять?
— Это не команда, Оля, — раздражённо ответил Алексей. — Это логика. Квартира — свободная. Анна — без жилья.
— Квартира не свободная! — резко ответила Ольга. — Квартира моя. Моя, Алексей! Унаследованная. Оформленная. И я имею полное право решать, кто в ней будет жить.
Тут даже София Михайловна на секунду притихла. Но ненадолго.
— Ну, раз квартира твоя, — тихо проговорила она, — тогда, может, и Алексей подумает, где его место. Может, в этой квартире — не он должен быть?
— Вот! — крикнула Ольга. — Наконец-то! Наконец вы сказали то, что давно думали. Вам бы идеально подошёл однокомнатный мир: вы, Анна, и ваш сын. Без всяких Викторий, без всякой Ольги. И чтобы никто не перечил, не спорил и не смел иметь своё мнение!
София Михайловна встала.
— Я уезжаю. Видно, у вас тут уже всё решено.
— Правильно. Уезжайте. И Анну заберите.
— Не беспокойся. Мы не навязываемся. Нам бы только немного... участия.
Она взяла пальто, накинула на плечи, повернулась к Алексею.
— Сынок, ты подумай. Всё ещё можно поправить. Только не тяни. Пока совсем не поздно.
Через минуту хлопнула дверь. Пельмени остывали на столе. Ольга стояла, глядя в пол, и дышала тяжело, будто сама только что прошла сто метровку на спор.
Алексей сел обратно.
— Ты понимаешь, что ты сейчас сказала?
— Да. Сказала. Каждое слово. И не жалею.
— Оля...
— Нет, Алексей. Всё. Мы не будем жить по маминым лекалам. Не будем.
Он посмотрел на неё с каким-то странным выражением. И в этой тишине было ясно — это только начало.
На утро после визита Софии Михайловны в квартире стояла такая тишина, что даже чайник, начинающий шипеть на плите, казался криком в пустоту. Ольга молча заваривала кофе, щёлкала выключателем, брала чашку и садилась на подоконник.
В зале был Алексей. С ноутбуком, как всегда. В одних носках. Как будто вчерашнего разговора не было. Или он умело научился вытеснять травмы — как древний монах, только без медитации и послушания.
— Я тут подумал, — сказал он, не поднимая глаз. — Мы можем разделить пользование квартирой. По-человечески.
Ольга сжала чашку.
— Разделить — это как? Я тебе кухню, тебе спальню, тебе душ, мне — право на воздух?
— Оль... — он, наконец, поднял глаза. — Ты знаешь, что я никогда не посягал. Просто... ты ведёшь себя как...
— Как кто? — перебила она. — Как человек, у которого есть своё мнение? Или как женщина, которая вбухала в ремонт в этой квартире три своих зарплаты и месяц своего времени?
Алексей замолчал. Подвинул ноутбук, встал, подошёл ближе.
— Я понимаю, что ты злишься. Но Анна — моя сестра. Она в трудной ситуации. Она не просит купить ей трёшку в «Сити». Она просит пожить немного. Пока найдёт работу. Ну, ты же не чудовище.
— Алексей, — спокойно сказала Ольга, отставляя чашку, — тебе напомнить, как твоя «немного пожившая» сестра три года назад устроила скандал в мой день рождения? Или как она называла Викторию «нахлебницей»? Или как в прошлом месяце сказала, что ей «неприятно смотреть, как я командую» в семье?
— Ну, она же не идеальна, — пожал он плечами. — Просто... ну, мама переживает. Анна на грани.
— А мне, значит, не положено быть на грани? — Ольга подошла к столу, схватила документы с папки. — Знаешь, что это? Это выписка из Росреестра. Квартира. Целиком. Моя. Оформила на себя полностью, как полагалось по завещанию. Всё чисто. Пунктиром даже нарисована граница прав — у кого она, а у кого её нет.
— Ты специально это мне показываешь? — с нажимом спросил он.
— Нет, — холодно ответила она. — Я это показываю себе. Чтобы напомнить, что я не сошла с ума.
Он смотрел на неё как на совсем чужого человека. И с этой интонацией сказал:
— А если я скажу, что Виктория мне никогда не нравилась? Что она сидит у нас на шее? Что ты взяла на себя лишнее?
— Поздно, — она отвернулась. — Ты всё сказал вчера. Своим молчанием.
Он ушёл на работу. Хлопнул дверью так, что в прихожей упала вешалка. Сидевший в комнате маленький сын Виктории — Платон — подпрыгнул, как мячик.
— Что это было? — спросила Виктория, выходя с кружкой.
— Алексей. Сдал экзамен по покорности матери. На отлично.
Виктория уселась рядом.
— Слушай, если из-за меня...
— Вик, не начинай. Тут вопрос не в тебе. Тут вопрос в том, что все вдруг решили, что имеют право распоряжаться моей жизнью.
Пауза. Ольга молчала. Потом спросила:
— А ты куда бы пошла, если б пришлось?
— Наверное, в комнату к маме. Малосемейка. Семнадцать квадратов. Шкаф, стол, плита на окне. А Платон — в ногах.
— Чудесно. Мечта.
— Оль... — Виктория сжала руку сестры. — Я съеду, если надо. Правда. Просто скажи.
Ольга медленно выдохнула.
— Не съезжай. Пока ты здесь — у меня хоть одна стена стоит.
***
Вечером раздался звонок. Не в дверь. В телефон.
— Оля? Привет. Это Анна.
— Ага. Привет. Что-то случилось?
— Слушай, я просто хотела поговорить. Без скандалов. Можно я подъеду? Минут на двадцать.
Ольга хотела сказать «нет». Но голос у Анны был слишком... неиграющий. Усталый. Не её обычный капризный, а как будто у неё внутри осень в черно-белом фильме.
Через сорок минут Анна стояла у входа. Одетая по-студенчески: куртка, кроссовки, хвост на резинке. Без этой её фирменной помады цвета «кровь вампира». И без претензий в глазах.
— Спасибо, что впустила, — сказала она, входя. — Я не кусаюсь.
— Пока, — буркнула Ольга. — Проходи.
Анна села на диван. Долго смотрела на комнату. На Платона, который дремал в уголке с планшетом. На Викторию, которая молча ушла на кухню.
— Я, если честно, не знала, что всё так. Ну, с Викой. И с пацаном.
— А чего ты ожидала? Что они тут в мини-баре купаются?
Анна хмыкнула.
— Знаешь, мама, конечно, хороша. Но я не совсем... Ну, не к ней приехала. Я просто подумала: может, у нас есть шанс нормально поговорить. Без её «всё должно быть по справедливости».
— По справедливости — это ты идёшь работать, снимаешь жильё, и не устраиваешь сцены, когда тебе не уступают чужую квартиру.
Анна вздохнула.
— Я не за квартирой. Я, если честно, с вещами. Мне некуда. Я с мамой поссорилась. Она хочет ехать обратно в Кострому. А я тут. Без денег, без работы, с разбитым телефоном и чемоданом.
Ольга посмотрела на неё. Долго. Потом поднялась.
— Вик!
— Ага?
— У тебя в комнате на балконе раскладушка осталась?
— Да. В сборе.
— Заноси. У нас пополнение.
Анна смотрела, как Виктория ставит раскладушку, как достаёт подушку. Потом, медленно, слабо, сказала:
— Я думала, ты пошлёшь меня.
— А я хотела. Но мне понравилось ощущение, что не всё в жизни меряется чужими ожиданиями.
Она повернулась к Анне.
— Будешь жить здесь — правила простые. Без маминых речей. Без подковырок. Без «я бы сделала лучше». И без сюсюканий.
— Договорились, — кивнула Анна. — Только... спасибо. Я всё отработаю.
— Я верю. Потому что если нет — я тебя выселю в ту же секунду.
Анна вдруг улыбнулась. Настояще. Без издёвки.
— Поняла.
***
Алексей вернулся в десять. С ключом, как ни в чём не бывало. Вошёл, снял куртку, увидел Анну. Увидел раскладушку. Увидел Викторию с чайником.
— А что происходит?
Ольга встретила его в дверях кухни.
— Анна будет жить здесь.
— Ты... Ты серьёзно?!
— Абсолютно.
— А как же квартира? Твои принципы?
— Не твои вопросы. Я здесь хозяйка.
— Ты специально, да?
— Нет. Просто устала выбирать между своей жизнью и чужими амбициями. Теперь я делаю так, как удобно мне.
Он стоял в коридоре, словно гость. На мгновение — даже лишний.
— Хорошо, — тихо сказал он. — Тогда, может, мне тоже подумать о своём жилье.
— Подумай, — спокойно кивнула Ольга. — Только быстро.
Она прошла мимо него. Без сожаления. Без пафоса. Просто — как женщина, которая больше не будет оправдываться за свою собственную квартиру.
Прошло три дня.
Алексей ночевал неизвестно где. Сообщений не писал. Ольга тоже не спрашивала. Было такое странное, почти физическое облегчение — как будто она всю жизнь ходила в чужих ботинках, а тут вдруг разулась.
Анна устроилась на диване как будто давно тут жила: помогала с Платоном, варила супы, разбирала антресоли. Не по-слугински, не из вины — скорее как человек, который впервые в жизни почувствовал себя взрослым.
Ольга смотрела на неё по вечерам, когда они сидели с чаем у телевизора, и не верила, что это та же самая Анна, которая год назад орала на неё в прихожей, называя «карьеристкой без материнского инстинкта».
— А ты ведь могла меня выгнать, — говорила Анна. — И никто бы тебя не осудил.
— Я и сейчас могу, — поднимала бровь Ольга. — Только не хочется. Пока.
Анна смеялась. Не по-змеиному, как раньше, а по-человечески.
Но идиллия не могла длиться вечно. В субботу, в десять утра, в квартиру снова зашла София Михайловна.
Без звонка. Как всегда.
— Я надеюсь, все встали? — бодро спросила она, заходя в зал. — Я приехала забрать Анну.
— Ты серьёзно? — пробормотала Анна, выходя из кухни с тостом в руке.
— Абсолютно. Я посоветовалась с юристом. И вот, — она извлекла из сумочки папку, — Алексей имеет право на половину. А как супруга, ты, Оля, обязана предоставить ему равнозначную долю. Значит, и Анне — как его ближайшему родственнику — временное проживание отказано быть не может.
— Браво, — сказала Ольга, скрестив руки. — А как мать, вы не обязаны сначала поговорить, прежде чем устраивать вторжение с документами?
— Это не вторжение. Это защита интересов сына.
Анна молчала. Только смотрела на мать.
— Мам, ты... ты сейчас серьёзно? Ты снова всё за меня решила?
— А кто, если не я? Ты же снова села ей на шею!
— Нет, мам. Я не села. Я впервые живу.
София Михайловна как будто отшатнулась.
— Ты неблагодарная. Вы все неблагодарные. Я всю жизнь за вас... Я...
— Хватит, — сказала вдруг Виктория. — Мы вас услышали. Мы все неблагодарные, вы героиня. Только теперь героиня может выйти за дверь. Тут теперь чужим не рады.
София Михайловна побледнела.
— Это возмутительно. Я поговорю с Алексеем. Я устрою это через суд.
— Устраивайте, — ответила Ольга. — Только один момент. Пока вы будете судиться, Алексей — ваш любимчик — уже подал заявление на развод.
София Михайловна замерла.
— Что?
— А что вы хотели? Он не выдержал. Ни вашего давления, ни своего трусливого молчания. Он вчера прислал мне копию. Без сцены. Без скандала. Просто — мол, ты права, всё сломано.
— Это ты его довела! Ты с Викторией, с этой... Анной!
— Нет, — тихо сказала Анна. — Это ты. Всю жизнь ты нас держала на поводке. Орудием в чужих спорах. Так вот — больше нет.
София Михайловна стояла в коридоре с этой своей папкой, как фальшивый контролёр, которого наконец-то разоблачили.
— Ну и живите, — прошипела она. — Посмотрим, как далеко вы уедете без меня.
— Уедем. Обещаю, — кивнула Ольга и закрыла за ней дверь. Спокойно. Без театра. Без шлёпков.
***
Через неделю Алексей зашёл в квартиру. Без звонка, но нерешительно. Как чужой. Как будто боялся ступить на паркет.
— Я не буду мешать, — сказал он. — Просто хочу поговорить. Один раз.
Ольга вышла в коридор. Босиком, в домашнем. Спокойная.
— Говори.
— Я всё осознал. Поздно, знаю. Я думал, что смогу усидеть на двух стульях: с мамой, с тобой, с Анной. Что все разрулятся без меня. Но так не бывает.
— Бывает, — сказала она. — Только тогда ты остаёшься без стульев.
Он кивнул. Смотрел в пол.
— Я ухожу. Квартиру не буду делить. Всё по завещанию — твоя. Пусть так и останется. Я... просто хочу, чтобы ты знала: жаль, что я всё испортил.
— Жаль, — согласилась она. — Но, может, это и к лучшему.
Он повернулся к двери. Уже уходя, сказал:
— Виктория молодец. И Анна тоже. А ты — больше, чем я заслуживал.
Ольга осталась в коридоре одна. На секунду. Потом в дверях показался Платон:
— Тётя Оль, мы будем делать пирог?
— Будем, — сказала она и улыбнулась. — И никакого изюма. Только яблоки.
— Круто!
Он убежал. А она пошла на кухню. Там была Виктория, вся в муке. И Анна, натирающая корицу.
Женская коммуна. Почти как шутка, но совсем не смешная. Настоящая. Рабочая. Спокойная.
И в этом доме — впервые за много лет — было по-настоящему тепло. Без права на возврат к старому.
Конец рассказа.