Вечер у Варвары прошел мучительно. Ирина Михайловна до последнего сомневалась, идти ли вообще, но любопытство – и что-то еще, что она не хотела себе признавать – пересилило. К семи она переоделась в темно-синее платье, аккуратно подкрасила губы и, оглядев себя в зеркале, поморщилась. «Как старая дура, – подумала она. – Будто на свидание собралась». Но платье не сняла, только набросила сверху серую шерстяную кофту – для солидности.
Виктор оказался именно тем, кем она и боялась, и надеялась его увидеть. Он изменился, конечно. Волосы поседели, на лице появились морщины, фигура стала плотнее, но глаза – глаза остались прежними. Темно-карие, внимательные, с той особенной искрой, которую она помнила все эти годы.
– Ирина? – он подался вперед, и в его голосе смешались удивление и радость. – Ирина Кравцова? Быть не может!
– Соколова, – автоматически поправила она. – Я замужем была. Вдова.
Она сказала это суше, чем собиралась, и увидела, как в его глазах мелькнуло что-то – смущение? Сожаление?
– Прости, я не знал, – сказал он тихо.
Варя, которая наблюдала за этой сценой с нескрываемым интересом, хлопнула в ладоши:
– Так вы действительно знакомы! Вот это сюрприз! Ну, рассказывайте, рассказывайте!
Весь вечер Ирина чувствовала себя натянутой струной. Она отвечала на вопросы, улыбалась, даже рассмеялась пару раз, но внутри нее бушевала буря. Сорок лет – сорок лет! – прошло с тех пор, как Виктор исчез из ее жизни, оставив ее с разбитым сердцем и тысячей вопросов. И вот он сидит напротив, пьет чай из Вариной чашки с ромашками, рассказывает о своей профессорской карьере, о книгах, которые написал, о поездках по миру... И ни слова о том, почему ушел тогда, не попрощавшись.
Домой она вернулась с гудящей головой и железной решимостью больше не общаться с новым соседом. К чему ворошить прошлое? У нее своя жизнь, размеренная, привычная. Зачем все усложнять?
Но судьба, казалось, смеялась над ее решимостью. Неделю спустя, в субботу, Ирина зашла в единственный в городке книжный магазин – маленькое, но уютное место, где пахло бумагой и пылью, а пожилая продавщица Алла Петровна знала вкусы каждого постоянного покупателя.
– А вот и Ирина Михайловна! – обрадовалась Алла Петровна. – А я как раз говорю Виктору Сергеевичу, что никто в Вишневске не знает русскую литературу лучше вас.
Ирина замерла, держась за ручку двери. Виктор стоял у полки с классикой, в руках у него был томик Тургенева.
– "Дворянское гнездо"? – спросила она, не сдержавшись, и тут же мысленно себя отругала. Обещала же не заговаривать первой!
Виктор обернулся и улыбнулся – так тепло, так знакомо, что у нее защемило сердце.
– "Отцы и дети", – ответил он, показывая обложку. – Помнишь, как мы спорили о нигилизме Базарова? Ты говорила, что он прячет нежную душу за маской цинизма, а я доказывал, что его трагедия именно в том, что он до конца верен своим убеждениям.
Она помнила. Господи, как она помнила! Этот спор у фонтана в университетском дворе, его горящие глаза, ее смех... И то, как он поцеловал ее тогда, впервые, прервав на полуслове ее пылкую речь в защиту тургеневского героя.
– Ирина, – Виктор сделал шаг к ней, – может, выпьем кофе? Поговорим? Здесь есть приличные кафе?
Она хотела отказаться. Должна была отказаться. Но вместо этого услышала свой голос:
– На соседней улице есть "Лавка сластей". Там варят сносный кофе.
Они сидели у окна, сквозь которое просачивался бледный осенний свет. Виктор заказал им обоим капучино и черничный пирог, и Ирина удивилась, что он помнит о ее любви к чернике. Мелочь, но почему-то именно она выбила ее из колеи.
– Почему ты ушел? – спросила она прямо, не пытаясь больше прятаться за светской беседой. – После выпускного. Просто исчез. Я ждала тебя утром на набережной, как мы договаривались. Прождала два часа.
Виктор тяжело вздохнул, отводя глаза:
– Ирина, это долгая история...
– У меня есть время, – перебила она, удивляясь собственной решительности.
Он помолчал, крутя в руках чашку:
– Мой отец тогда работал в... скажем так, в особом отделе КГБ. И вечером после выпускного мне сообщили, что его переводят из Ленинграда. Срочно. В течение суток мы должны были покинуть страну. Отец получил назначение в Прагу. Мне не разрешили даже позвонить тебе – секретность, понимаешь? А когда мы вернулись, через пять лет... – он посмотрел на нее с болью, – я узнал, что ты вышла замуж.
Ирина почувствовала, как к горлу подкатывает ком. Пять лет она ждала объяснений, письма, звонка – чего угодно. А потом решила, что была для него просто университетским увлечением, и когда Сергей, молодой инженер с соседнего предприятия, начал за ней ухаживать, она не устояла перед его искренним вниманием.
– Я искал тебя, – продолжал Виктор. – Но ты уже была Соколовой, а не Кравцовой. И мне сказали, что ты счастлива. Я не хотел разрушать твое счастье.
Он протянул руку через стол и осторожно коснулся ее пальцев:
– Прости меня. За то, что не боролся. За то, что не нашел способа дать тебе знать. Мне было двадцать два, я был глуп и слишком послушен.
Ирина отдернула руку, чувствуя, как внутри поднимается волна возмущения:
– И ты думаешь, что можно вот так просто извиниться? После сорока лет? – ее голос дрогнул. – А ты знаешь, что я едва не... – она оборвала себя. Нет, об этом она не скажет. О том, как после его исчезновения едва не наложила на себя руки. Как родители отправили ее к тетке в деревню, чтобы "развеялась".
– Я не прошу прощения, Ирина, – тихо сказал Виктор. – Я просто хочу, чтобы ты знала правду. И если ты не хочешь больше меня видеть, я пойму.
Она встала, расправив плечи:
– Мне нужно идти. Тетради не проверены, – и добавила, глядя на нетронутый пирог: – Спасибо за кофе.
Всю дорогу домой Ирина Михайловна ругала себя за малодушие. Убежала, как девчонка! А что она хотела услышать? Какого объяснения ждала? И имело ли теперь значение, почему он исчез тогда, в далеком 1982-м?
Дома она первым делом проверила телефон – может, Маша позвонила? Но дочь молчала. Ирина прошла на кухню, налила себе холодного чаю и, поколебавшись, набрала номер дочери.
– Мам? Что-то случилось? – в голосе Маши звучало удивление. Она не привыкла к тому, что мать звонит просто так.
– Ничего, дочка. Просто захотелось услышать твой голос, – Ирина присела на диван. – Как ты? Как Павел, как мой внук?
Повисла пауза, и Ирина почувствовала неладное.
– Павел... он съехал, мам, – наконец произнесла Маша. – Мы расстались. Месяц назад.
Ирина ахнула:
– Почему ты молчала? Что случилось?
– Не хотела тебя беспокоить, – голос дочери звучал устало. – У него другая, моложе. История стара как мир.
– Ася... – Ирина назвала дочь детским именем, которым не пользовалась уже много лет. – Я могу приехать. Помочь с Мишенькой.
– Не надо, мам. Я справляюсь. Правда, – в голосе Маши появились металлические нотки, которые Ирина хорошо знала. Упрямство – семейная черта Кравцовых.
После разговора с дочерью Ирина долго сидела у окна, глядя, как сумерки окутывают Вишневск. Как странно устроена жизнь – ее дочь переживает предательство, а она сама внезапно столкнулась с прошлым, которое считала давно похороненным.
А на следующее утро случилось вот что. Она вдруг – сама от себя такого не ждала! – вытащила из шкафа свой самый лучший осенний плащ, тот, что берегла на особый случай, и отправилась в парк. Было воскресенье. Но не просто воскресенье – а такое, что хочется улыбаться прохожим просто так: солнце, словно взаправду, решило отпраздновать этот день вместе с горожанами. Аллеи запестрели людьми: тут мамы бодро катили коляски, там, смеясь, спорили скейтбордисты, по лавочкам чинно расселись пенсионеры – каждый будто бы был на своем, только ему известном маршруте. Парк жил – и она вместе с ним.
Она не призналась бы себе, что надеется встретить Виктора. Он всегда любил долгие прогулки. В университете они часто бродили по набережным Невы, говоря обо всем на свете – о книгах, о будущем, о тайнах вселенной...
И он действительно был там – сидел на скамейке с книгой. Конечно же, с Тургеневым. Ирина замедлила шаг, но он уже поднял голову и увидел ее. Его лицо осветилось улыбкой.
– Ирина! Доброе утро. Не хочешь присесть?
Она села на противоположный конец скамейки, сохраняя дистанцию.
– Я думала о том, что ты рассказал, – начала она, глядя прямо перед собой на золотистую листву клена. – И... я понимаю, что ты не мог поступить иначе. Времена были такие.
Виктор кивнул, осторожно придвигаясь ближе:
– Спасибо. Это много для меня значит.
Они помолчали, наблюдая, как ветер играет с опавшими листьями
А дальше случилось то, чего Ирина совсем не ожидала:
Виктор вдруг повернулся к ней и, чуть прищурившись, проговорил:
– А ты помнишь наш спор… тот самый, про Базарова и его чувства к Одинцовой? Я все гадаю, считать ли это его поражением – или, может, наоборот, триумфом над самим собой?
Ирина впервые за много недель улыбнулась по-настоящему, без маски и натяжки:
– Конечно, помню… И помню, что не убедила тебя тогда в своей правоте.
– Я был слишком упрям, – он засмеялся, и этот звук пробудил в ней что-то давно забытое – легкость, радость, ощущение полета. – А сейчас признаю, что ты была права. Любовь – это не поражение. Никогда.
Предыдущая часть:
Продолжение часть 3:
Спасибо, дорогие читатели Вам за комментарии и лайки!💖