Вечер наползал на город незаметно, как старость. Лариса поставила чайник на плиту и присела за стол, украдкой потирая поясницу. День выдался тяжелым — последний на работе. Тридцать лет в бухгалтерии, и вот — всё. Точка. Она смотрела на свои руки, исписанные голубыми венами, и думала о том, как быстро пролетела жизнь.
— Что задумалась? — голос Виктора вывел ее из оцепенения.
— Да так... — она махнула рукой. — Просто не верится, что больше не надо вставать по будильнику.
Виктор хмыкнул, сложил газету и посмотрел на жену как-то по-новому. Этот взгляд Лариса знала — так он смотрел, когда задумывал что-то важное.
— Слушай, я тут подумал... — он побарабанил пальцами по столу. — Раз ты уволилась, может, пора оформить квартиру на меня?
Лариса замерла. Чайник на плите закипал, но она словно не слышала его надрывного свиста.
— В каком смысле? — спросила она, чувствуя, как в груди поднимается тревога.
— Ну, в прямом, — Виктор пожал плечами с таким видом, будто говорил о погоде. — Я все-таки единственный работающий в семье теперь. Это было бы честно.
Лариса молчала. В голове крутилось столько слов, но ни одно не находило выхода. Она встала, сняла чайник с плиты, механически заварила чай. Руки дрожали.
— Но это же наша квартира, — наконец выдавила она. — Мы ее вместе получали. Тридцать лет назад.
— Да, но теперь ситуация изменилась, — Виктор говорил спокойно, будто объяснял ребенку очевидную истину. — Ты уволилась, пенсия у тебя копеечная. А я еще работаю, плачу за коммуналку...
— Я тоже за нее плачу, — перебила Лариса. — И платила все эти годы.
— Но теперь все изменится, — он развел руками. — Всё равно ты уволилась, давай хотя бы оформи квартиру на меня. Считаю, это честно.
Она не ответила. Только опустила глаза, наблюдая, как темный чай закручивается водоворотом в чашке. Где-то внутри зародилось чувство, которому она не могла дать названия — смесь обиды, страха и чего-то еще... недоумения?
Тридцать лет вместе. И вот он сидит напротив и смотрит на нее как на помеху, как на отработанный материал.
— Подумай об этом, — Виктор встал из-за стола. — Это разумное решение.
Лариса молчала. Она думала о том, что ее муж никогда не говорил ей о любви. Ни разу за тридцать лет. А сейчас вот заговорил о честности.
Голос разума
Осень подкрадывалась незаметно. Лариса поежилась, сильнее закутываясь в вязаную кофту. Лавочка во дворе казалась холоднее обычного, но уйти домой сейчас было выше ее сил.
— Ну что, рассказывай, — Тамара присела рядом, протягивая пластиковый стаканчик с горячим чаем из термоса. — Я же вижу, что-то случилось.
Лариса благодарно кивнула, обхватила стаканчик озябшими пальцами.
— Витя предложил квартиру на него переписать, — произнесла она, глядя куда-то в сторону детской площадки, где молодая мамаша качала коляску.
Тамара резко выпрямилась, едва не расплескав свой чай.
— И что ты ответила?
— Ничего пока, — Лариса пожала плечами. — Говорит, так будет честно, раз я уже на пенсии.
Ветер трепал пожелтевшие листья на тополе. Один сорвался и, кружась, упал к ногам женщин.
— Ларис, — Тамара взяла ее за руку. — Ты только не обижайся, но я тебе как подруга скажу... Не вздумай! Сердцем чую — беда будет.
— Да что ты! — Лариса попыталась улыбнуться. — Мы тридцать лет вместе прожили.
— И я с Петром двадцать пять прожила, — голос Тамары стал тише. — А потом дом на него переписала. Говорил то же самое: «Это честно, это правильно». А через год я с чемоданом на улице стояла.
Лариса сжала кулак на колене. Молчала, но внутри всё дрожало.
— Он тоже говорил, что «по-честному», — продолжала Тамара. — А теперь я у племянницы живу. В двенадцати квадратах. А в моем доме его новая жена половики перестилает.
Они помолчали. Где-то вдалеке прогудела электричка.
— Думаешь, Витя тоже... — Лариса не договорила, горло сдавило.
— Не знаю, — Тамара покачала головой. — Но зачем рисковать? Ты тридцать лет в этот дом душу вкладывала. Стирала, готовила, уют создавала. Чем ты меньше заслужила? Тем, что на работу ходила, а не на диване лежала?
Лариса вспомнила, как они с Виктором въезжали в квартиру. Пустые стены, голые окна без занавесок. И как она постепенно наполняла это пространство теплом и уютом. Каждая вещь выбрана с любовью, каждый уголок обжит.
— Знаешь, Ларис, — тихо произнесла Тамара, — иногда человек открывается с такой стороны, что потом не заклеишь. Меня Петр за двадцать пять лет ни разу не ударил, даже голоса не повысил. А как дом на него переписала, будто подменили. Через месяц уже кричал, что я нахлебница, что денег не приношу...
Лариса молчала. Страшно было думать, что такое может произойти и в ее семье. Но память услужливо подсказывала: разве не стал Виктор в последние годы резче, нетерпеливее? Разве не появились в его голосе командные нотки?
— Ты подумай хорошенько, — Тамара сжала ее руку. — Не спеши.
Материнское благословение
В квартире дочери пахло свежей выпечкой и чем-то цветочным — новым шампунем Анны, догадалась Лариса. Девочка всегда любила эксперименты с волосами, даже в детстве. Лариса помнила, как маленькая Анютка рыдала, когда случайно отстригла себе челку, а потом деловито заявила: «Ничего, отрастет. Зато я теперь модная».
Сейчас Аня суетилась на кухне, гремела кружками и поминутно отвлекалась на телефон. Лариса наблюдала за дочерью, думая о том, что та стала совсем взрослой, но все равно варит кофе также громко, как и в шестнадцать лет.
— Сейчас тебе кофе сделаю, — Аня повернулась к матери. — Ты чего такая смурная? Отец достает?
Лариса вздрогнула. Она не собиралась ничего рассказывать, не хотела нагружать дочь своими проблемами, но Анна всегда видела её насквозь.
— С чего ты взяла? — попыталась улыбнуться Лариса.
— Мама, — Анна поставила перед ней чашку и присела напротив, — я же тебя знаю. У тебя когда проблемы, ты начинаешь губу закусывать. Вот как сейчас.
Лариса машинально провела рукой по губам. И правда.
— Ань, тут такое дело... — она закрутила прядь волос на палец, как делала всегда, когда нервничала. — Отец просит квартиру на него переписать.
Звякнула ложка, выпавшая из рук Анны.
— С какого... — начала она, но осеклась. — В смысле, зачем?
— Говорит, я же теперь не работаю, значит, по-честному, квартира должна быть на нем, — Лариса уставилась в кружку, будто там были ответы на все вопросы. — Мол, он теперь один деньги приносит.
— Деньги? — Анна так резко встала, что стул скрипнул по полу. — А тридцать лет твоей работы не считаются? А то, что ты копила на мебель, на ремонт?
Лариса вздохнула.
— Я не знаю, Ань. Запуталась совсем.
— Мам, — Анна подошла и обняла мать за плечи, — ты что, правда собираешься переписать? Ты с ума сошла?
Голос дочери дрожал от возмущения. Лариса глянула на нее — до чего ж похожа на бабку свою в молодости. Та тоже была бой-баба, никому спуску не давала.
— Я не решила еще, — тихо сказала Лариса. — Витя говорит, это просто формальность.
— Формальность?! — Анна всплеснула руками, задев вазочку с конфетами. Конфеты рассыпались по столу, но никто не обратил на это внимания. — Это же давление! Обычный шантаж! Папа знает, что ты боишься остаться на улице, и этим пользуется.
Лариса вдруг вспомнила свое детство: комнату в коммуналке, вечный запах чужой готовки, ссоры с соседями из-за места в коридоре. Как матери приходилось задабривать комендантшу, чтоб та закрывала глаза на отсутствие прописки.
— Аня, не кричи ты так, — Лариса устало потерла виски. — Стены тонкие.
— Плевать мне на стены! — Анна встала напротив матери, уперев руки в бока. — Послушай меня. Ты столько лет себя под всех подстраивала. Под отца, под начальство, под меня. А кто о тебе думал? Кто тебя спрашивал, чего ты хочешь?
Лариса растерянно моргнула. Такой вопрос ей еще никто не задавал. Чего она хочет?
— Я все понимаю, мам, — продолжала Анна, глядя в глаза матери, — ты боишься его расстроить. Вы столько лет вместе. Но это же твой дом тоже, понимаешь? Там каждый уголок тобой обжит. Как ты можешь просто взять и отдать?
Лариса вспомнила, как красила стены в спальне, как выбирала обои для кухни, как сама собирала на балконе полки для рассады.
— И потом, — Анна наклонилась к матери, понизив голос, — если с отцом что-то случится... не дай бог, конечно... кому квартира достанется? Что, если он решит завещать ее кому-то другому?
Этой мысли у Ларисы еще не было. Она замерла, представив, как чужие люди выносят вещи из ее дома.
— Мама, — Анна взяла ее руки в свои, — я не настраиваю тебя против отца. Правда. Но ты имеешь право на свой дом. Свой. Понимаешь?
Лариса смотрела на дочь, и внутри что-то переворачивалось. «Я имею право», — эта мысль пробивалась сквозь годы сомнений и страхов, как росток сквозь асфальт.
— Ты права, Анечка, — наконец сказала она. — Я подумаю над твоими словами.
Но в душе она уже знала, что решение принято. И что она впервые за долгое время будет защищать свои интересы, а не чужие.
Анна улыбнулась, будто почувствовала эту перемену в матери.
— А теперь давай пить кофе, пока не остыл, — сказала она, собирая конфеты со стола. — И расскажу тебе, какую дурацкую прическу сделала себе наша Верочка из второго подъезда. Обхохочешься.
Момент истины
Вечер выдался душным, несмотря на осень за окном. Лариса чувствовала, как воздух в квартире загустел от напряжения. Виктор ходил из комнаты в комнату, хлопая дверцами шкафов, что-то бормоча себе под нос. Она знала это состояние — так бывало всегда перед серьезным разговором.
Наконец он остановился посреди гостиной, уперев руки в бока.
— Ну, и что ты решила? — спросил он, глядя куда-то поверх ее головы.
Лариса сидела в кресле, перебирая спицы для вязания. Раньше в такие моменты она начинала суетиться, оправдываться, искать компромисс. Но сейчас внутри была странная тишина.
— Я не буду переписывать квартиру, — она произнесла это спокойно, без вызова, просто констатируя факт.
Виктор моргнул, словно не ожидал такого ответа.
— То есть как это — не будешь?
— Вот так, — она пожала плечами. — Не буду, и всё.
Он прошелся по комнате, словно тигр в клетке.
— Я не понимаю, — его голос стал жестче. — Мы же договорились.
— Нет, Витя, — Лариса покачала головой. — Это ты решил. А я не согласилась.
Виктор хлопнул дверцей шкафа так, что задребезжали стекла в серванте.
— У тебя что, кто-то появился? — его глаза сузились. — Ты поэтому так себя ведешь?
Лариса едва сдержала смех. Какая нелепость — ей шестьдесят два, какие романы?
— Нет, Витя. Просто я поняла, что это неправильно.
— А что, по-твоему, правильно? — он почти кричал. — Тридцать лет я тащил эту семью на себе, обеспечивал вас с Анькой! А теперь не заслуживаю даже этого?
Лариса отложила спицы. Она вдруг увидела эту ситуацию с неожиданной стороны. В его голове она действительно ничего не заслуживала. Ни уважения, ни благодарности. Ни за работу бухгалтером, ни за воспитание дочери, ни за уют в доме.
— Ты не тащил семью один, — тихо сказала она. — Мы делали это вместе. И квартира — наша общая.
— Ты не доверяешь мне? — он всплеснул руками. — После стольких лет?
Лариса задумалась. Доверяла ли она ему? Да, наверное. Но это доверие всегда было односторонним. Она доверяла, а он принимал это как должное.
— Я уже не знаю, Витя, — честно ответила она. — Не знаю, можно ли доверять человеку, который видит в тебе только функцию.
— Ты сдурела на старости лет? — он покраснел. — Какая еще функция?
— Хозяйка, повариха, прачка... — она пожала плечами. — Что еще?
— А кто ты еще? — он скривился. — Ты же даже работать перестала!
Этот удар был ниже пояса. Лариса почувствовала, как к горлу подступает комок.
— Я на пенсии, Витя. Не по своей прихоти.
— А может, и смысла в браке нет? — он вдруг сменил тактику. — Я ведь тоже скоро на пенсию выйду. Что тогда? Будем сидеть, друг на друга глядя?
Лариса посмотрела на него спокойно, почти отрешенно.
— Я тоже об этом думаю, — сказала она, сама удивляясь своим словам. — Может, и правда нет смысла.
Виктор замер на полуслове. Он явно ожидал слез, просьб, уговоров. Чего угодно, но не этого спокойного принятия.
— Ты... ты это серьезно? — он даже отступил на шаг.
— Абсолютно, — кивнула Лариса. — Это не угроза, Витя. Это факт.
И тут произошло удивительное — Виктор растерялся. Впервые за тридцать лет она увидела, как опускаются его плечи, как гаснет воинственный блеск в глазах.
— Нам нужно это обсудить, — наконец произнес он уже другим тоном. — Давай не будем горячиться.
Но Лариса больше не боялась. Она уже перешагнула через свой страх.
Новая страница
Апрельский ветер играл с шарфом Ларисы, то развевая его концы, то обвивая вокруг шеи. В парке пахло свежестью и чем-то неуловимо новым. Первые почки на деревьях набухали, готовясь взорваться зеленью. Лариса шла не спеша, наслаждаясь моментом.
После их разговора прошло почти полгода. Полгода тишины, когда они с Виктором существовали параллельно, не пересекаясь, хотя и жили в одной квартире. Он уходил на работу рано, возвращался поздно. Она занималась своими делами — ходила на йогу для пожилых, встречалась с подругами, помогала Анне с детьми.
Странно, но это отдаление принесло ей покой. Она больше не пыталась угадать его настроение, не старалась угодить, не корила себя за каждое резкое слово.
Виктор позвонил неожиданно, предложил встретиться в парке. Голос у него был какой-то другой — без привычных командных ноток.
И вот она идет по аллее, а он уже ждет на скамейке. Похудел, заметила Лариса. Или это весеннее солнце так безжалостно подсвечивает морщины?
— Привет, — он поднялся ей навстречу. — Ты хорошо выглядишь.
Лариса кивнула. Это было правдой — за эти месяцы она словно сбросила груз прожитых лет. Спина выпрямилась, походка стала легче.
— Спасибо, — она присела на скамейку, оставив между ними расстояние. — Ты хотел поговорить?
Виктор кивнул, повертел в руках билет на автобус.
— Я подумал о нашем разговоре, — начал он. — Знаешь, я многое переосмыслил.
Лариса промолчала. Раньше она бы бросилась заполнять паузу, помогать ему с формулировками. Теперь она просто ждала.
— Я был неправ насчет квартиры, — наконец выдавил он. — И вообще... Трудно это признать, но я вел себя как последний дурак.
Она посмотрела на него внимательно. В его глазах читалась растерянность, и что-то еще... страх?
— Я боялся, — он словно прочитал ее мысли. — Выхода на пенсию, старости, немощи. И вместо того, чтобы поговорить, начал давить...
Лариса вздохнула. Ей было знакомо это чувство — когда будущее пугает, а прошлое не отпускает.
— Знаешь, я тоже боялась, — призналась она. — Всю жизнь боялась. Но когда ты предложил переписать квартиру, что-то внутри сломалось. Я вдруг поняла, что больше не могу жить в страхе.
Виктор кивнул, не глядя на нее.
— Я была для тебя функцией, — продолжала она. — Я готовила, стирала, гладила... Но никогда не была партнером.
— Неправда, — он вскинул голову. — Я любил тебя!
— Возможно, — она пожала плечами. — Но никогда не говорил об этом. И никогда не спрашивал, чего хочу я.
Они помолчали. Мимо пробежала собака, за ней, смеясь, бежала маленькая девочка.
— Можно пригласить тебя в кафе? — неожиданно спросил Виктор. — Просто поговорить. Как раньше.
Лариса задумалась. Раньше? Когда это было — «раньше»? Она не помнила, чтобы они когда-то просто сидели и разговаривали. Все было на бегу, на ходу.
— Можно, — наконец ответила она.
Они шли по парковой дорожке, сохраняя дистанцию. Виктор был непривычно мягким, словно чувствовал, что что-то изменилось безвозвратно. Предлагал руку на неровных участках тропинки, интересовался ее новыми увлечениями.
Лариса шла рядом, но уже не в тени. Она не знала, продолжат ли они вместе — но точно знала: свою жизнь она больше никому не отдаст. Ни квартиру, ни сердце, ни душу. Все теперь принадлежало только ей.
И от этой мысли улыбка сама собой появилась на ее лице. Впереди была весна. И пусть осень жизни уже стояла на пороге, но и в ней можно найти свою прелесть. Если не бояться начать всё заново.