Я никогда не думала, что в пятьдесят пять снова почувствую это щекотание в груди, как девчонка. Всё началось в той выставке импрессионистов, куда меня затащила Ирка. «Лариса, хватит киснуть дома», — сказала она. И я пошла, больше чтобы отвязаться.
Николай стоял у картины Моне, рассматривая водяные лилии так внимательно, словно хотел разгадать секрет мазков. Наши взгляды встретились случайно, когда я споткнулась о порог между залами. Он улыбнулся — не насмешливо, а понимающе, будто говоря: «Со мной такое тоже бывает».
— Красиво, правда? — кивнул он на картину, когда я остановилась рядом.
— Как настоящие, — ответила я, чувствуя себя ужасно неловко.
— Как ваш чай? — спросил он через час в музейном кафе. — Достаточно горячий?
Он спрашивал обо всём — моей работе в библиотеке, любимых книгах, даже о кошке Мусе. Было что-то успокаивающее в том, как он слушал — по-настоящему слушал, не перебивая, кивая в нужных местах.
— Знаешь, Лариса, — сказал он, провожая меня до метро, — мне кажется, нам хорошо вместе. Только одно. Я считаю, что в отношениях все должно быть честно. Раздельный бюджет — это справедливо и спокойно для обоих. Никаких обид потом.
Я кивнула, хотя что-то кольнуло внутри. После развода с Сергеем, который считал мою зарплату своей, это звучало разумно. Но почему тогда внутри шевельнулось сомнение?
Когда он позвонил на следующий день, я всё равно согласилась на новую встречу. В конце концов, в моем возрасте разумный подход к отношениям — это признак мудрости, верно?
Новый уют
Удивительно, как быстро чужой человек может стать своим. Сначала это была просто зубная щётка в стаканчике у раковины. Потом тапочки — тёмно-синие, мужские — в прихожей. А потом и рубашки в моём шкафу.
— Лариса, ты варишь самый вкусный кофе, — говорил Николай по утрам, поглаживая мою руку.
Я улыбалась. После шести лет одиночества привыкать к кому-то было странно и волнительно. Будто учишься кататься на велосипеде заново — вроде помнишь как, но всё равно страшно.
Мы завтракали, обсуждая новости. Николай читал с планшета, я листала газету. Муся сидела между нами, выпрашивая колбасу. И было в этом что-то... правильное.
Однажды мы пошли за продуктами. Обычный поход в магазин вдруг стал особенным — мы выбирали сыр, спорили о том, какие помидоры лучше, обсуждали, стоит ли брать торт.
— Может, возьмём вино? Я бы остался сегодня, — предложил Николай.
В тот вечер он впервые не ушёл к себе. А через месяц перевез свой любимый чайник и коллекцию пластинок. Теперь по вечерам в моей квартире играл джаз.
— Тебе не кажется, что здесь тесновато для твоих вещей? — осторожно спросила я, когда его рабочий стол занял угол гостиной.
— Уживёмся, — подмигнул он. — Главное, что нам хорошо вместе.
И это было правдой. Спокойный тон Николая, его привычка приносить мне чай, когда я зачитывалась, его тёплые руки по ночам — всё это создавало новый уют. Я боялась спугнуть это чувство.
Иногда, когда он засыпал, я лежала и думала: неужели судьба дала мне второй шанс? В пятьдесят пять, когда дети выросли, а работа стала рутиной — вдруг появился человек, с которым тепло и надёжно. Тревога изредка царапала сердце, но я гнала её. Глупо бояться счастья, когда оно наконец постучалось в дверь.
Разговор за чаем
Тот вечер ничем не отличался от десятков других. Я заварила чай, достала печенье, которое Николай любил — с апельсиновыми цукатами. Он расположился в кресле, закинув ногу на ногу, и листал что-то в телефоне.
— Знаешь, Лара, — вдруг сказал он, отложив телефон. — Я тут подумал о нас.
Я улыбнулась, разливая чай по чашкам. Была в его голосе какая-то новая нотка — деловитая, чуть напряжённая.
— Мы уже полгода вместе. Хорошее время, правда?
Я кивнула, протягивая ему чашку.
— И я подумал... — он сделал паузу, отпивая чай. — Может, нам стоит оформить нашу, так сказать, общность? В юридическом смысле.
— Ты о чём? — не поняла я.
— О квартире, — он произнёс это так буднично, словно говорил о погоде. — Может, оформим на меня половину? Мы же вместе теперь. Так будет справедливо, учитывая наш договор о раздельном бюджете.
Моя рука с чашкой застыла на полпути ко рту. Что-то холодное разлилось в груди, и это было совсем не чай.
— Ты хочешь половину моей квартиры? — переспросила я, медленно убирая руки со стола.
— Не так резко, Ларочка, — Николай улыбнулся снисходительно. — Просто подумай логически. Я практически живу здесь. Вношу свой вклад в быт. Это справедливо, разве нет?
Я молчала, глядя в окно. Три года после развода я выплачивала ипотеку одна, отказывая себе во всём. Эта квартира была моим убежищем, моей крепостью.
— Подумай об этом, — он потянулся и легко коснулся моей руки. — Не отвечай сразу. Это важный шаг.
Я кивнула, не в силах произнести ни слова. В голове стучало: «Половину квартиры. Половину моей квартиры». А губы Николая продолжали двигаться, рассказывая что-то о юристе, который может всё оформить быстро и без проблем.
Чай остывал, а вместе с ним остывало что-то внутри меня.
Голос подруги
— Он что сделал? — Ирина чуть не подавилась дымом. Мы сидели на скамейке в парке, куда я позвонила ей на следующее утро, не в силах оставаться дома. — Повтори ещё раз, я не расслышала.
Я вздохнула, глядя на играющих неподалёку детей.
— Он предложил оформить на него половину квартиры. Говорит, это справедливо, раз мы теперь вместе.
Ирина затушила сигарету о край урны с такой силой, словно это была не сигарета, а чья-то шея. Её шея, если быть точной.
— Лара, ты совсем с ума сошла? Какую половину? Он там прописан? Он платил ипотеку? Он хоть гвоздь в стену забил?
— Ну, он же готовит иногда...
— Котлеты он жарит! — Ирина всплеснула руками. — И за это ему половину квартиры? Лариса, очнись! Это не любовь, это бизнес! Он просто нашёл женщину с жильём!
Я смотрела на носки своих туфель, чувствуя, как краска стыда заливает лицо.
— Не может быть, — пробормотала я. — Он же... заботится обо мне.
— Чем? — Ирина наклонилась ко мне. — Тем, что чай подаёт? Лара, тебе пятьдесят пять, а не девяносто пять. На пятьдесят пять делит он не жизнь, а твоё имущество.
Где-то внутри меня всё ещё теплилась надежда, что Ирина ошибается. Что Николай действительно меня любит. Что его предложение — просто неудачная формулировка.
— Может, он просто хочет узаконить наши отношения? — неуверенно предположила я.
— Узаконить отношения — это предложить руку и сердце, а не долю в квартире, — отрезала Ирина. — Пойми, если мужчина начинает разговор с имущества, дальше будет только хуже.
Я молчала. В голове крутились обрывки вчерашнего разговора, его фразы о справедливости, о вкладе в быт...
— Слушай, — Ирина взяла меня за руку. — Ты сильная. Ты справилась с разводом, с ипотекой. Не позволяй себя использовать.
Я кивнула, хотя внутри всё сжималось от страха и неуверенности. Неужели я снова ошиблась?
На скамейке с собой
Вечером я не пошла домой. Не могла. Там были его тапочки, его запах на подушке, его чашка с отбитой ручкой — «счастливая», как он её называл. Вместо этого я оказалась в маленьком сквере недалеко от работы.
Скамейка была холодной, октябрьский вечер дышал сыростью, но мне было всё равно. Я сидела, обхватив себя руками, и вспоминала.
Вспоминала, как плакала ночами после ухода Сергея. Как считала копейки до зарплаты. Как отказывала себе в новой одежде, чтобы внести очередной платеж по ипотеке. Как соседка Антонина Петровна приносила пирожки — «поправляйся, деточка, всё наладится».
Год, два, три. Я выплачивала долг, как солдат на посту. И когда внесла последний платеж, когда получила документы — я плакала от счастья. Моя крепость. Мой дом. Только мой.
Достала из сумочки ключи и крепко сжала их в ладони. Металл впивался в кожу, но эта боль была почти приятной. Настоящей.
А что настоящего в отношениях с Николаем? Его забота? Его комплименты? Или его вопрос о половине квартиры, прозвучавший так буднично, словно он просил передать соль?
«Раздельный бюджет — так справедливо и спокойно», — вспомнила я его слова при знакомстве. Тогда они показались разумными. Сейчас — частью какого-то плана.
Вдруг вспомнилось, как он интересовался, нет ли у меня кредитов. Как хмурился, когда я упоминала племянницу Дашу, которой периодически помогала деньгами. Как настаивал, чтобы я не тратилась на дорогие продукты — «зачем переплачивать?».
Мелочи, незначительные детали, которые сейчас складывались в пугающую картину.
Ветер усилился, бросая в лицо пригоршни жёлтых листьев. Один застрял в волосах, и я машинально его вытащила. Жёлтый кленовый лист — совсем как тот, что я засушила в дневнике, когда мне было пятнадцать. «На счастье».
Счастье. Что же это такое в мои пятьдесят пять? Точно не страх потерять крышу над головой. Не попытки угодить мужчине, который видит во мне не женщину, а выгодное вложение.
Я встала, расправила плечи. Пора домой. В мой дом.
Утро правды
Я не спала почти всю ночь. Николай не заметил моего состояния, или сделал вид, что не заметил. Он спал, повернувшись ко мне спиной, ровно дыша. А я смотрела в потолок и думала, что утром всё должно измениться.
Встала я раньше обычного. Заварила чай — не ему, себе. Села у окна, дожидаясь, когда он проснётся. Странное спокойствие наполняло меня, словно перед грозой, когда воздух застывает и даже птицы умолкают в предчувствии.
Николай появился на кухне в половине восьмого, как всегда. Волосы ещё влажные после душа, в глазах сонная поволока.
— Доброе утро, Ларочка, — улыбнулся он, потянувшись к чайнику. — Ты сегодня рано.
— Нам надо поговорить, — сказала я тихо.
Он замер на мгновение, потом медленно опустил чайник.
— Конечно. О чём?
— О твоём предложении. Насчёт квартиры.
— А, — оживился он, садясь напротив. — Ты подумала? Я нашёл хорошего юриста, он...
— Нет, — я покачала головой. — Ты был важен для меня, Коля. По-настоящему важен. Но моя квартира — это мой дом, а не деловой актив.
Его лицо изменилось. Улыбка исчезла, глаза сузились.
— Что за формулировки, Лариса? «Деловой актив»? Мы же семья.
— Семья? — я грустно усмехнулась. — Ты никогда не говорил этого слова. Ты говорил о справедливости, о вкладе в быт. О юристе. Но не о семье.
Он молчал, барабаня пальцами по столу. Потом резко встал.
— Я думал, ты разумный человек. Оказывается, ещё одна истеричка, которая путает любовь и имущество.
Было больно, но не так, как я боялась. Словно дёргают присохший пластырь — резко, но не смертельно.
— Собирайся, пожалуйста, — сказала я, не повышая голоса.
Он собирался молча. Рубашки, книги, чайник. Я стояла у окна, глядя на двор, где дворничиха Зина сгребала опавшие листья. Обыденная картина осеннего утра.
Когда он закончил, я протянула ему ключи:
— Эти можешь оставить себе. Замки я поменяю.
Николай взглянул на меня с каким-то удивлением. Наверное, ожидал слёз, уговоров. Не дождавшись, молча вышел. Дверь хлопнула чуть сильнее обычного — единственный знак его раздражения.
А я осталась стоять у окна, чувствуя, как что-то тяжёлое отпускает моё сердце.
У окна
Прошла неделя. Я взяла отгулы на работе — впервые за три года. Сказала, что приболела, хотя на самом деле мне просто нужно было побыть одной. Разобраться с тем, что произошло. С тем, кто я теперь.
В то утро, когда на моём телефоне высветилось сообщение от Ирины, я как раз сидела у окна с чашкой чая. Муся дремала на коленях, мурлыча что-то своё, кошачье.
«Лара, ты как?» — спрашивала подруга.
«Нормально», — ответила я. И это не было ложью.
Потом пришло ещё одно сообщение, от которого внутри что-то дрогнуло: «Знаешь, он так же поступал с Алёной из бухгалтерии. Она мне вчера рассказала. Тоже про квартиру разговоры заводил».
Я отложила телефон, не ответив. Было странно — не больно, не обидно, просто странно. Словно кто-то рассказал историю о человеке, которого я когда-то знала. В другой жизни.
За окном кружились последние листья. Скоро зима, подумала я. Надо бы достать тёплый плед, тот, клетчатый, что подарила мама на новоселье.
На книжной полке, среди романов и справочников, стояла маленькая книжка в светло-зелёной обложке. «Жить для себя». Я купила её после развода, но так и не прочитала. Вечно не хватало времени.
Теперь оно у меня было. Время для себя. Для книг, для прогулок, для долгих разговоров с дочерью по телефону, для воскресных посиделок с Ириной, для новых занавесок на кухне, которые я давно хотела сшить.
Я улыбнулась, погладила Мусю, и она сонно заморгала жёлтыми глазами.
— Всё хорошо, девочка, — сказала я ей. — Мы справимся.
И это не было обещанием или самоуговором. Это была простая констатация факта. Я уже справилась. С потерей, с предательством, с одиночеством, которое оказалось не таким страшным, как его малюют.
Я встала, потянулась и пошла на кухню. Пора было поставить чайник и позвонить дочери. Рассказать, что её мама наконец-то нашла себя. Не в отношениях с мужчиной, а в мире с самой собой.
А за окном начинал падать первый снег, укрывая землю белым пушистым одеялом. Новое время. Новая история. Моя история.