Чайник только-только закипел, когда телефон разразился трелью. Настенные часы показывали начало одиннадцатого. Звонок в такое время не предвещал ничего хорошего.
— Мам, привет, не разбудил? — голос Лёши звучал напряженно.
— Нет, чай вот собралась пить, — я прижала телефон плечом, разливая кипяток по чашке. — Что случилось?
— Да ничего особенного. Слушай, можешь завтра с утра перевести мне пятьдесят тысяч? Прямо с утра. Очень надо.
Ложечка замерла в моей руке. Сын никогда не просил таких сумм, тем более внезапно, посреди ночи.
— Лёш, а что произошло? Зачем тебе столько денег?
В трубке повисла пауза. Слышалось только его прерывистое дыхание.
— Мам, ты не спрашивай, просто переведи, хорошо? — в его тоне появились нотки раздражения. — Потом все объясню. Не могу сейчас говорить.
Что-то екнуло внутри. Пятьдесят тысяч — это почти вся моя пенсия за месяц. Да, у меня были сбережения, но...
— Лёша, я не могу просто так перевести такую сумму. Может, расскажешь, что происходит? Я же волноваться буду.
— Блин, мам! — он почти крикнул, затем глубоко вздохнул. — Извини. Просто поверь, это очень важно. Я бы не просил, если бы не край.
— У тебя проблемы? — я села на табуретку, чувствуя, как сердце учащенно бьется. — Лёша, ты в порядке?
— Да, в порядке. Нет, не в порядке. Слушай, просто сделай, как я прошу, ладно? Завтра мне срочно нужны эти деньги. Скоро все верну, обещаю.
Чай остывал, а внутри меня нарастало беспокойство. В свои шестьдесят два я достаточно повидала, чтобы чувствовать — дело нечисто. Но это же мой сын. Единственный.
— Хорошо, — наконец сказала я, сдаваясь. — Утром переведу. Но потом обязательно объяснишь, что происходит.
— Спасибо, мам! — облегчение в его голосе только усилило мою тревогу. — Спокойной ночи.
Он отключился, а я так и осталась сидеть с телефоном в руке. Что-то подсказывало — это только начало.
У Людмилы за чаем
Людмилин чайник всегда был чем-то особенным. Старая фарфоровая посудина с облупившимися цветочками и немного кривым носиком. И чай из него получался каким-то домашним, уютным.
— Ириш, ты чего такая смурная? — Люда подвинула ко мне вазочку с печеньем. — На тебе лица нет.
Я машинально размешивала сахар, хотя никогда не клала его в чай.
— Лёшка вчера позвонил. Пятьдесят тысяч просил перевести. Срочно.
— И ты? — Люда подняла брови.
— Перевела с утра, — я вздохнула. — А что делать? Сын же.
Люда отставила чашку и посмотрела на меня как-то странно, с сочувствием и укором одновременно.
— Ир, ты же не банкомат. А объяснил хоть, зачем деньги?
— В том и дело, что нет. Сказал, мол, не спрашивай, просто переведи.
— И ты даже не поинтересовалась? — Люда покачала головой. — Ему тридцать семь, а не семнадцать. Взрослый мужик.
Внутри что-то кольнуло. Да, я всю жизнь баловала Лёшку. После развода растила одна, отец помогал мало. Всё ему отдавала.
— Знаешь, Люд, — я отщипнула кусочек печенья, — боюсь я. Может, он во что-то вляпался?
— Или просто привык, что мама всегда выручит без лишних вопросов, — жестко ответила подруга. — Ир, а как ты жить-то будешь? Это же почти вся твоя пенсия!
— Справлюсь, — я попыталась улыбнуться. — У меня еще заначка есть.
— Заначка! — Люда всплеснула руками. — Которую ты на замену окон копила! Ириш, ты хоть понимаешь, что это ненормально?
— А что делать-то? — я почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы. — Кинуть родного сына?
— Не кинуть, а научить уважать твои границы. И твои деньги, между прочим, — Люда накрыла мою руку своей. — Поговори с Татьяной. Они хоть и в разводе, но может, она что-то знает.
Я молча кивнула. Люда была права — надо выяснить, что происходит. И разговор с бывшей невесткой казался неплохим началом.
Неловкий звонок
Вечерний воздух на балконе был прохладным. Я куталась в старую кофту и держала телефон так крепко, будто хотела раздавить его в ладони. Три гудка, четыре... Когда я уже решила, что Таня не ответит, в трубке раздался ее голос.
— Ирина Николаевна? Что-то случилось?
— Здравствуй, Танечка, — я старалась говорить спокойно. — Как ты? Как Полинка?
— Нормально, спасибо, — в ее голосе слышалась настороженность. — А что вдруг звоните? Лёша в порядке?
— Да-да, — поспешила заверить я. — Просто... Танюш, вы же общаетесь, наверное, иногда?
— По минимуму. Только по поводу Полины.
Я замялась, не зная, как спросить. А потом решила идти напрямик:
— Слушай, Лёша не говорил, что у него какие-то проблемы?
Повисла пауза. Слышно было, как где-то у Тани работает телевизор.
— Ирина Николаевна, — осторожно начала она, — а что именно случилось?
— Да ничего особенного, — я попыталась засмеяться, но вышло фальшиво. — Просто он вчера денег попросил, много, и как-то странно себя вел. Я волнуюсь.
— Денег? — в ее голосе проскользнуло что-то похожее на тревогу. — Значит, началось...
— Что началось? — я крепче сжала телефон.
— Ирина Николаевна, я давно хотела с вами поговорить, но боялась лезть не в свое дело, — Таня говорила тихо, словно опасаясь, что ее могут подслушать. — У Лёши... проблемы. Я не знаю точно какие, он скрывал. Но когда мы еще жили вместе, он постоянно занимал деньги, врал о доходах. Это и стало одной из причин нашего развода.
— Но у него хорошая работа, зарплата приличная...
— Да, но деньги куда-то исчезали, — Таня вздохнула. — И характер изменился. Раздражительный стал, скрытный. Я думала...
Она замолчала.
— Что? — я затаила дыхание.
— Не знаю, Ирина Николаевна. Может, азартные игры, может, еще что. Когда я пыталась выяснить — злился, обвинял меня в недоверии.
Я прикрыла глаза. Картинка начинала складываться, и она мне совсем не нравилась.
— Спасибо, Танюш. И извини, что побеспокоила.
— Ирина Николаевна, — ее голос вдруг стал твердым, — не давайте ему денег просто так. Иначе это никогда не закончится.
Детская откровенность
Городской парк в будний день был почти пуст. Только мамочки с колясками да пенсионеры на скамейках. Полинка, светловолосая вертушка с Таниными глазами и Лёшиной улыбкой, раскачивалась на качелях все выше и выше.
— Бабушка, смотри, я почти до неба!
— Вижу, солнышко, — я натянуто улыбнулась. — Только не слишком высоко.
После разговора с Таней внутри поселилась тяжесть. Встреча с внучкой была запланирована давно, но сейчас мне было не до прогулок. Голова разрывалась от мыслей.
— Поличка, аккуратнее! — крикнула я, когда качели взлетели особенно высоко.
Девочка спрыгнула на ходу — сердце ёкнуло — но приземлилась удачно и подбежала ко мне.
— Бабуль, а можно мороженое?
— Конечно, идем.
Мы устроились на скамейке с вафельными стаканчиками. Полина болтала ногами и рассказывала про школу. А потом вдруг спросила:
— Бабуль, а почему папа теперь всегда злой? Он на маму кричал вчера, когда меня забирал.
Я замерла с недоеденным мороженым в руке.
— Кричал? О чем?
— Про какие-то деньги, — девочка пожала плечами, облизывая мороженое. — Мама сказала, что больше не даст, а папа кричал, что она обязана. А потом увидел меня и замолчал.
— И что было дальше? — я старалась говорить спокойно.
— Папа стал очень милым, — Полинка хихикнула. — Так всегда бывает. Сначала злится, потом дарит мне что-нибудь. Вчера вот куклу новую купил. Хотя у меня таких уже три.
Она достала из рюкзачка куклу в блестящем розовом платье. Действительно, дорогая игрушка. Непомерно дорогая для человека с финансовыми проблемами.
— А еще, — доверительно прошептала Полина, наклонившись к моему уху, — я видела, как папа разговаривал по телефону в ванной. Он думал, что я сплю. Говорил, что достанет деньги, просил подождать еще немного. И сказал такое странное слово...
— Какое слово, милая?
— Ставка, — Полинка нахмурилась. — Как в войну, да? Мы в школе проходили.
Внутри все похолодело. Неужели Люда и Таня правы? Азартные игры?
— Да, как в войну, — механически ответила я, обнимая внучку.
Теперь я знала достаточно. Пора было действовать.
Телефонный ультиматум
Телефон надрывался уже третий раз за вечер. Я сидела за кухонным столом, глядя на экран с именем сына, и не брала трубку. После разговора с Полиной и Таней что-то во мне изменилось. Страх уступил место решимости.
Наконец, я включила громкую связь и ответила:
— Да, Лёша.
— Мам, ты что, не слышишь? — его голос звучал нервно. — Я уже третий раз звоню!
— Слышу, просто была занята.
— Мам, слушай... — он помедлил. — Мне снова нужны деньги. Срочно.
В груди что-то сжалось, но я заставила себя говорить твердо:
— Сколько на этот раз?
— Семьдесят тысяч. Я знаю, это много, но...
— Нет, — я сама удивилась спокойствию своего голоса.
— Что? — он явно не ожидал отказа.
— Я сказала — нет, Лёша. Не переведу.
Повисла пауза, а потом его голос взорвался злостью:
— Ты что, серьезно? Мам, ты понимаешь, что мне эти деньги жизненно необходимы?
— А ты понимаешь, что я не банкомат? — моя рука дрожала, но голос оставался твердым. — Ты взрослый человек, Лёша. Я не могу просто так отдавать тебе все свои сбережения, не зная, на что они идут.
— Да какая тебе разница? — он почти кричал. — Ты мать или кто? Матери не задают такие вопросы, они просто помогают!
Это было больно. Слезы подступили к глазам, но я сдержалась.
— Лёша, если у тебя проблемы, давай решать их вместе. Но сначала ты должен рассказать, что происходит.
— Ничего не происходит! — его голос сорвался. — Просто дай денег, они мне очень нужны!
— Для ставок? — тихо спросила я.
В трубке воцарилась мертвая тишина.
— Что ты сказала? — наконец выдавил он.
— Я все знаю, Лёша. И про ставки, и про долги. Таня рассказала. И Полина кое-что видела и слышала.
— Вы следите за мной? — его голос стал пугающе низким. — За моей спиной сговариваетесь?
— Никто не сговаривается. Мы волнуемся за тебя.
— Прекрасно. Значит, денег не будет? — в его голосе звенела обида.
— Не будет, — я глубоко вздохнула. — Но мы можем встретиться и поговорить. Завтра, в парке, в два часа. Лёша, я хочу помочь, но не так.
— Не нужна мне твоя помощь! — он отключился.
Я сидела в тишине опустевшей кухни. Телефон упал на стол. Впервые в жизни я сказала сыну "нет". И почему-то, несмотря на боль, чувствовала, что поступила правильно.
Встреча у пруда
Я не была уверена, что Лёша придет. После вчерашнего разговора готовилась к худшему. Но он появился — нервный, осунувшийся, с красными глазами. Сел рядом на скамейку у пруда и уставился на уток, лениво плавающих по зеленоватой воде.
— Давай сразу к делу, — хрипло сказал он. — Если ты привела меня сюда для нотаций...
— Никаких нотаций, — я покачала головой. — Я просто хочу знать правду. Всю.
— Зачем? — он дернул плечом. — Чтобы осуждать меня? Рассказывать, какой я плохой сын?
— Чтобы помочь. По-настоящему помочь, а не просто откупиться.
Лёша невесело усмехнулся:
— Помочь мне уже никто не может.
— Расскажи, — я осторожно коснулась его руки. — Пожалуйста.
Он молчал так долго, что я решила — не ответит. А потом заговорил, глядя куда-то вдаль:
— Я должен денег, много. Очень много.
— Кому?
— Людям, с которыми лучше не шутить, — он провел рукой по лицу. — Я... я играю, мама. Ставки на спорт, казино. Началось с малого, для развлечения. Потом затянуло.
Я слушала, боясь пошевелиться. Так вот оно что.
— А потом начал проигрывать, — продолжал он. — Сначала свои, потом занимал. Думал, отыграюсь. Всегда так думаешь — вот еще одна ставка, и я все верну. Но только глубже в яму.
— Сколько ты должен?
Лёша назвал сумму, от которой у меня перехватило дыхание. Огромные деньги, несопоставимые с моей пенсией.
— И ты думал решить это моими переводами? — тихо спросила я.
— Нет, конечно, — он горько рассмеялся. — Твои деньги — капля в море. Я просто... тянул время. Хотел сделать еще одну крупную ставку, выиграть и закрыть хоть часть долга.
— На мои деньги? — во мне поднималась волна гнева. — Ты хотел просадить последние мамины сбережения на очередную авантюру?
— А что мне оставалось? — он вдруг вскочил. — Ты не понимаешь! Они угрожают! Эти люди не шутят!
— А ты не понимаешь, что болен! — я тоже поднялась. — Это зависимость, Лёша! Тебе нужно лечиться, а не новые ставки делать!
— Лечиться? — он посмотрел на меня с яростью. — Ты считаешь меня психом?
— Я считаю тебя больным человеком, которому нужна помощь, — мой голос дрожал. — И я не дам тебе ни копейки, пока ты не начнешь лечение.
— Отлично! — он всплеснул руками. — Просто замечательно! Пока я буду лечиться, меня закопают где-нибудь в лесополосе!
Я вдруг почувствовала такую усталость, что едва устояла на ногах. Села обратно на скамейку и тихо произнесла:
— Садись. Я сказала, что помогу. Но по-другому.
Прорыв
Ветер усилился, гоняя по воде мелкую рябь. Лёша медленно опустился рядом. Его плечи поникли, а в глазах застыло отчаяние.
— Я все испортил, да? — его голос звучал надломленно. — Всё и всех. Тебя, Таню, Полинку. Работу скоро потеряю, наверное. Уже выговоры пошли за опоздания. Я просто... я не могу остановиться, мам.
Впервые за долгое время я увидела в нем своего мальчика, а не требовательного мужчину. Маленького Лёшу, который приходил ко мне со своими разбитыми коленками и сломанными игрушками.
— Сынок, — я взяла его руки в свои, — у тебя болезнь. Но с ней можно справиться. Многие справляются.
Он поднял на меня полные слез глаза:
— Как? Ты не представляешь, какая это тяга. Сильнее меня.
— Знаю. И поэтому одному тебе не справиться.
Мы сидели молча. Утки подплыли ближе, ожидая хлеба, но нам было не до них.
— Я так стыжусь, — наконец произнес Лёша. — Особенно перед тобой. Ты всегда на меня рассчитывала, гордилась. А я...
— Ошибался, — мягко закончила я. — Все ошибаются. Но не все находят в себе силы признать это.
Он вдруг уткнулся лицом в ладони и заплакал — сдавленно, по-мужски. Я обняла его за плечи, как в детстве.
— Я помогу, — повторила твердо. — Но не деньгами. И мы справимся с этим вместе.
Он кивнул, не поднимая головы. А я внезапно почувствовала странное облегчение. Будто камень с души упал. Впервые за много лет я была настоящей матерью — той, которая помогает правильно, а не просто выполняет требования.
— С чего начать? — спросил он, наконец выпрямляясь и вытирая мокрое лицо рукавом, как в детстве. — Я правда не знаю.
— С правды. Со всей правды, Лёша. Кто твои кредиторы? Сколько именно ты должен? Все детали.
Он судорожно вздохнул:
— Ты правда хочешь знать?
— Да, — я посмотрела ему прямо в глаза. — Потому что только так можно решить проблему. Не убегая от нее.
Новое начало
Кабинет юриста был маленьким, но уютным. Седоватый мужчина с внимательными глазами слушал историю Лёши, изредка делая пометки в блокноте. Я сидела рядом с сыном, держа его за руку — как когда-то в кабинете детского врача, когда ему делали прививки.
— Значит, часть долгов легальные — банковские кредиты, а часть...
— Частным лицам, да, — Лёша опустил голову.
Юрист постучал ручкой по столу:
— С долгами казино можно работать, они юридически не всегда обоснованы. С банками сложнее, но тоже решаемо — реструктуризация, рассрочка. А вот с частными кредиторами...
— Эти люди угрожают, — тихо сказал Лёша.
— В таком случае мы обратимся в полицию, — твердо ответил юрист. — Но сначала вам нужно начать лечение. Иначе мы будем решать следствие, а не причину.
После встречи мы шли по улице медленно, переваривая информацию. План был намечен: завтра Лёша пойдет на первую консультацию к психотерапевту, специализирующемуся на игровой зависимости. Затем — группа поддержки. И постепенное решение долговых проблем.
— Спасибо, — вдруг сказал он, останавливаясь. — За то, что не отвернулась. Я бы понял, если бы ты...
— Глупости, — я улыбнулась. — Я твоя мать.
— Именно поэтому я и наглел, — он поморщился. — Знал, что ты никогда не откажешь. Пользовался этим.
— Мы оба ошибались, — я взяла его под локоть, как в детстве. — Я тоже должна была давно установить границы. Но теперь всё будет иначе.
— Знаешь, — он впервые за долгое время искренне улыбнулся, — я ведь вчера злился на тебя страшно. А теперь понимаю — если бы ты тогда не отказала, я бы снова проиграл эти деньги. И никогда бы не остановился.
К моему подъезду мы подошли в сумерках. Лёша остановился у скамейки, на которой когда-то, еще подростком, курил тайком от меня.
— Мам, я тебе обещаю — я справлюсь. И все деньги верну, до копейки.
— Верну — неправильное слово, — я поправила ему воротник куртки. — Не просто вернешь. Заработаешь и сам решишь, как ими распорядиться. А я буду рядом. Но больше никаких «ты не спрашивай, просто переведи».
— Договорились, — он крепко обнял меня. — Я люблю тебя, мам.
Поднимаясь в квартиру, я думала о том, как странно устроена жизнь. Иногда, чтобы стать по-настоящему близкими, нужно пройти через боль и конфликт. Иногда забота — это не деньги, а твердое «нет» в нужный момент. И иногда самый тяжелый разговор может стать началом чего-то настоящего и правильного.