Кому достанется двушка в Медведково, или почему бывшие свекрови живут дольше врагов.
— Твоя мамаша вообще в курсе, что моё имущество — не её зона ответственности? Нет? Тогда передай: пусть помолчит в тряпочку, — с раздражением бросила Кира, втыкая нож в деревянную доску. Огурец с хрустом разлетелся на половинки.
— Не ори, — спокойно ответил Стас, даже не поднимая глаз от телефона. — Она просто спросила, когда ты съедешь.
— Съеду? — Кира засмеялась так, будто укусила лимон. — Я, между прочим, тут по суду прописана. И квартира эта оформлена в браке. Так что пусть твоей маме таблеточки от давления выдают по рецепту, а не фантазии.
На кухне пахло чесноком, свежим базиликом и подгоревшей жизнью. Маленькая двушка в панельке на Белозёрской улице давно превратилась в поле брани. Они с мужем уже почти год как «в разводе», но разъехаться не получалось. Суд признал квартиру совместно нажитой, но продать её Стас отказывался наотрез. Говорил, мол, это «дом моей юности». На что Кира язвительно отвечала:
— Дом твоей мамы. А ты — просто мальчик при ней на правах аренды.
Ирония в том, что когда-то Кира сама настояла на этом браке. Десять лет назад, в разгар нежности, она закрыла глаза на всё: на свекровь с гипертрофированным контролем, на бесхребетного Стаса, на отсутствие ремонта и денег. Любила. Глупо, безнадёжно, как любят в двадцать семь, когда кажется — он просто устал, просто сейчас сложно, просто потом будет лучше.
Но «потом» оказалось хуже.
Сначала мама Стаса переклеила обои в их спальне без согласия. Потом стала убирать у них дома «по настроению» и оставлять после себя контейнеры с котлетами и замечания в духе:
— Кирочка, ты же женщина, неужели не видишь, что пыль на шкафу лежит слоями?
Кира один раз даже не выдержала. Сказала:
— Если пыль мешает, можно не приходить.
На что мама Стаса обиженно ответила:
— Я просто хотела помочь. А ты как чужая.
С тех пор всё шло под откос. Ругались они сначала по мелочам: кто выбросил пустой тюбик от пасты, кто не вытер плиту. Потом стали расходиться в крупном: Кира хотела переехать, Стас — остаться. Она мечтала о ребёнке, он — о PlayStation. А потом случился Марк.
Марк был бывший. Вернулся из ниоткуда, внезапно, как снег в апреле. Написал в WhatsApp:
«Я в городе. Долго был в командировке. Хочешь кофе?»
— Кофе — это что, уже измена? — шепеляво прошипел Стас, заглянув в её телефон.
— Если ты в браке, но спишь на диване и с мамой советуешься чаще, чем со мной, то кофе — это акт отчаяния, а не измена, — парировала Кира.
После этого они месяц жили, как соседи. Холодно, зло, с минимумом слов и максимумом язв. Разъехаться не могли: у Киры ипотека на бизнес, Стас зарабатывает мало, и ни у кого нет средств выкупить долю другого. Мама Стаса только подливала масла в огонь, жалуясь на «эту истеричку», которая не даёт её сыну «сделать карьеру».
— Карьеру? — Кира в сердцах кинула в раковину чашку, когда услышала это от Стаса. — Это ты про твои стримы в «Контакте» с тремя зрителями?
— Зато я дома, зато я рядом, — с обидой сказал он. — А ты где? То у психолога, то у адвоката, то у какого-то Марка.
— Ты же всегда хотел, чтобы меня было меньше. Поздравляю — меня становится меньше. Но только не из квартиры. Из твоей жизни — да, — проговорила она уже тише, и вышла, хлопнув дверью.
В этот же вечер пришла повестка в суд. Стас подал на раздел. Хотел признать квартиру неделимой и оставить себе. Аргументы: он тут вырос, Кира не вложила ни копейки, и вообще, живёт у любовника. Хотя любовника у неё не было. С Марком тогда кофе так и не выпили — он оказался женат, да ещё и с детьми. Жизнь — она как борщ, пока на вкус не попробуешь — не поймёшь, что пересолено.
— Суд всё решит, — сухо сказал Стас.
— Да? Ну-ну. Только учти: я адвоката хорошего нашла. Он, кстати, тоже с бывшей жил. Полгода. Всё выиграл, теперь живёт в Сочи.
— Я, между прочим, не против делиться, — мягко начал Стас. — Я просто не хочу, чтобы ты выгоняла маму, если мы разъедемся.
— А я против делиться. Особенно с женщиной, которая считает, что я тебя сглазила, потому что готовлю без молитвы, — усмехнулась Кира.
Потом была тишина. Несколько дней они не говорили. Ходили по квартире, как тени. Стас молчал, Кира слушала подкасты о личных границах и мечтала уехать. А потом случайно услышала разговор за стенкой. Мама Стаса звонила нотариусу. Хотела оформить на себя право на долю сына. Кира поняла: её хотят выжить. Тихо, по закону. Без истерик, но с последствиями.
— Значит, война? — сказала она себе в зеркало, намазывая крем под глаза. — Ну давайте. Я тоже могу быть мерзкой. Особенно когда вы меня недооцениваете.
И она включилась. Начала собирать документы. Вытребовала выписки из банка, чеки за покупку мебели, которую покупала до брака. Договорилась с риэлтором: если получится продать долю — съедет. Если нет — подаст встречный иск и заблокирует любые действия с квартирой.
— Ты думаешь, ты одна умная? — заорал однажды Стас, увидев её на почте с пачкой бумаг.
— Нет, — спокойно ответила она. — Я просто в отличие от тебя не зависима от маминой пенсии.
Кира играла в долгу. Играла холодно. Иногда, лежа ночью, она плакала. Потому что страшно. Потому что устала. Потому что всё это — не про квартиру. Это про предательство. Про то, как ты вкладываешь годы, а потом тебя пытаются вышвырнуть, будто ты забытая зубная щётка.
Но Кира была не из тех, кто сдаётся.
— Я тебе жизнь испортила? — как-то спросила она у Стаса, когда он стоял в коридоре с вещами, собираясь к маме.
— Ты не жизнь испортила, — тихо сказал он. — Ты сделала её невыносимой.
— Значит, пора начинать жить по-новому, — прошептала Кира и закрыла за ним дверь.
В суд она пришла в белом жакете, с папкой документов и холодной уверенностью в глазах. В этот момент она поняла: бывшие — это не ошибка. Это инструкция, как больше не надо.
Вот вторая, финальная глава рассказа. Напряжение возрастает, маски окончательно сброшены, конфликт выходит на финишную прямую.
Как бывшие учат нас жить, или кто в итоге остался в квартире в Медведково.
Судебный участок номер восемь. Запах старого линолеума, прокуренные стены и очередь с лицами, уставшими от жизни. Один мужчина с тремя пакетами от "Пятёрочки" пытался кому-то доказать, что "эта чертова собака укусила первой", кто-то рядом с ним плакал в телефон, повторяя «я не хочу к отцу».
Кира сидела, как ледяная королева, но внутри — шквальный ветер. Сердце билось где-то в горле. Впервые в жизни она защищала не честь и не любовь. Она защищала себя. Себя, которую годами затаптывали чужими решениями, упрёками, «ну ты же женщина, потерпи».
— Кира Сергеевна, проходите, — позвали её.
Стас уже был в зале. В костюме, впервые за год. Лицо как будто пластмассовое. В глазах — злость, которую он даже не пытался скрыть. Рядом с ним — его мама. Как водится, в пальто цвета «я всё знаю лучше тебя» и с папкой, из которой уже выпирали бумажки.
Играем в суд, ага. Всё по-взрослому. Кто проиграет — идёт жить к сестре в Тушино.
Судья — женщина лет сорока, с суровым лицом и золотой цепочкой на шее. Началось всё спокойно. Бумаги, даты, подписи. Потом слово дали Стасу.
— Уважаемый суд, квартира принадлежала моей бабушке. Я здесь живу с детства. Кира, хоть и была прописана, ничего в ремонт не вкладывала. Сейчас она требует раздела, чтобы продать долю. Я прошу признать её право формальным. Она использует это как давление. У неё есть, где жить — она снимает с любовником жильё.
— Ага, — подала голос Кира, не глядя на него. — И любовник у меня, и недвижимость, и вообще я, видимо, глава ОПГ. Документы, подтверждающие расходы с моей стороны, у меня при себе. И уж извините, но снимать квартиру из-за того, что человек живёт под одной крышей с родительницей, которая прячет мои тапки — это вопрос выживания, а не романтики.
Судья кивнула. Адвокат Киры говорил чётко. Он показывал: да, квартира оформлена на бабушку, да, потом перешла по наследству, но в браке были вложения — общие. Мебель, техника, даже ремонт на кухне. Всё — по чекам, по датам. А вот Стас не вложил ни рубля. Потому что всё покупала Кира.
Мама Стаса не выдержала:
— Но это же ерунда! У нас с сыном всегда были хорошие отношения. Кира просто хочет нас разъединить! Она разрушила брак и теперь требует долю! За что?
Кира посмотрела на неё, как смотрят на особо настойчивую мошку.
— За десять лет ежедневного унижения. За то, что вы однажды назвали меня «девкой из Подмосковья». За то, что я вытирала пыль с ваших туфель, когда вы приходили, чтобы «убрать по-нормальному». За то, что вы учили моего мужа молчать, а меня — благодарить за подачки. Вот за это.
Тишина была такая, что судье пришлось постучать ручкой.
Решение отложили на неделю.
Кира вышла на улицу, дрожала. Не от холода — от ярости. От всего того, что копилось годами. Она не заметила, как к ней подошёл человек.
— Кира? Привет, — это был Марк. Да, тот самый. Случайный.
— Не сегодня, Марк, — выдохнула она.
— Я развёлся. Всё сам. Хотел сказать, что если тебе нужно просто... выговориться...
Она посмотрела на него. Без злости. Без страсти. Как на старую фотографию — мило, но не твоё.
— Спасибо. Но мне сначала нужно выиграть квартиру. А потом, может быть, жизнь.
Через неделю суд огласил: квартира делится пополам. С учётом вложений, Кира имеет право на 50%. Сожительствовать с бывшим супругом — не обязанность, и уговаривать её съехать — тоже незаконно.
Мама Стаса плакала. Стас стоял бледный.
— Поздравляю, — бросил он, подходя к Кире на улице. — Ты добилась своего. Надеюсь, жить с этим сможешь.
— А ты сможешь — жить с мамой? — усмехнулась она. — Удачи вам, дорогие мои.
Она продала свою долю агенту, который специализировался на выкупе. Чуть дешевле, чем хотела, но с лёгким сердцем. Стасу осталось либо выкупать, либо уживаться с чужим владельцем. Через месяц ей пришло сообщение:
«Ты знала, что агент сдал её мигрантам? Они жарят рыбу на балконе!»
Кира не ответила. Она сидела в новой квартире — съёмной, но просторной. Впервые — одна. Без осуждений. Без чужих тапок. Без запаха чужих котлет.
Она смотрела в окно, пила кофе и думала, что самое главное она наконец выиграла. Себя.
Финал.