— Я не поняла, это ты опять притащился домой, как к себе в хостел? — Алина стояла у раковины, в руках — нож для чистки картошки, на лице — та самая маска спокойствия, которая предшествует буре. Настоящей.
— Чё ты опять начинаешь? Я устал, я с работы пришёл, давай без истерик, — бросил Игорь, кидая кроссовки где-то в районе коврика. Один встал на бок, другой уехал к батарее, но его это, как обычно, не волновало.
— Устал он… А я, по-твоему, на Мальдивах сегодня отдыхала? Или может, это не я на своей работе до восьми сидела, а потом ещё домой бежала, чтобы тебе, барину, жрачку приготовить?
— Только не начинай, Алина. Я тебя замуж звал не для того, чтобы мне мозг выносили, — он сказал это, проходя мимо и шлёпая её по попе. Не нежно. Не по-доброму. С притязанием.
Она даже не вздрогнула. Только посмотрела на его спину с таким выражением, что у нормального человека мороз бы по коже прошёл. Но не у Игоря.
— А я выходила замуж, потому что любила. А не чтобы превращаться в кухарку и терпилу. Только вот ты, видимо, с этим пунктом договора не ознакомился.
Он залез в холодильник, извлёк пиво. Одну бутылку. Вторую. Уселся на диван, включил телек, тут же громко заорал какой-то тупой ток-шоушный гость.
— Ты готовить-то будешь, нет? Или мы опять на твоём феминизме голодать будем?
Алина медленно вдохнула. Потом выдохнула. Медленно положила нож на стол. На том самом столе ещё с обеда лежало пятно от томатного сока, который он пролил, смачно хлопнув по кружке — в процессе объяснения, почему нормальные женщины не пилят мужика из-за того, что он не умеет пользоваться губкой для посуды.
— Я, Игорь, не повар. Не домработница. И не актриса домашнего порно, когда тебе резко захочется "любви" после того, как ты меня весь день игнорировал.
Он зевнул. Протёр глаза. И, не оборачиваясь, бросил:
— Ну и иди тогда к своей маме, если такая умная. Только квартиру не забудь оставить. Она, напомню, уже на нас оформлена.
Щелчок. Поворотный. Как будто кто-то в душе Алины нажал кнопку "сброс". Всё. Весь их короткий, но яркий "медовый" ад перемотался в голове за секунду. Как он умел красиво ухаживать. Как покупал цветы. Говорил, что хочет "жену-подругу", равную. А потом...
Потом были претензии, упрёки, "женщина должна". Были гости без предупреждения. Были друзья, которые приносили с собой водку, запах перегара и рассказы о том, "как правильно дрессировать бабу". Были вечера, когда Алина плакала в ванной, потому что ему "нельзя мешать, он отдыхает".
— Слушай, Игорь... — она подошла ближе. — Ты ведь, когда женился на мне, думал, что получил пожизненный абонемент на халяву? Типа тебе — уют, секс, забота, а мне — твои крики, друзья-алкаши и шлепки по заднице?
Он повернулся. Прищурился. Нахмурился. Голос стал холоднее:
— Ты мне сейчас что предлагаешь, Алинка? Развод? Серьёзно? Из-за того, что я тебе пиво попросил?
— Нет, Игорь. Я тебе предлагаю… выйти. Просто — выйти. Из квартиры. И из моей жизни.
Он усмехнулся. Выпил. Поставил бутылку на стол. Пауза. Тишина. Вдалеке за окном — лай собаки, какая-то соседка ругается с ребёнком. Быт тянется, как тёплая резина, а между ними — острый холод.
— Ты в своём уме? Это моя квартира теперь тоже. Мы в браке. Так что заткнись и не позорься. Хочешь драмы — иди к своим подругам.
Она не ответила. Пошла в спальню. Взяла его рюкзак. Не аккуратно. Не заботливо. Сорвала с вешалки куртку. Подошла к балконной двери. Открыла.
— Игорь, я тебе сейчас говорю последний раз. Вали. Пока ты целый.
Он встал. Медленно. Громко поставил бутылку на стол. Подошёл.
— Ты меня пугаешь, Алиночка?
— Я себя пугаю, Игорёк. Потому что если ты не уйдёшь, я сделаю что-то, за что потом не прощу себе. И тебе — тоже.
Он посмотрел на неё, как на чужую. Как будто впервые видел. Может, и правда — впервые. Потому что раньше она молчала, терпела, оправдывала. Сегодня — нет.
Он ушёл. Не хлопнув дверью. Просто... вышел. А она стояла и смотрела в окно. Двор был пуст. Где-то на лавке скулил подростковый динамик. На плите кипела вода — картошка, которую она так и не почистила.
И в этой кухне, пропахшей пережаренным луком, отчаянием и новым началом, Алина впервые за долгое время почувствовала: она не вещь. Не приложение к мужу. Не фон для чужих эмоций.
А человек.
И, пожалуй, с этого стоило начать.
***
— Ну чё, звезда, пустила сопли и решила, что теперь вся жизнь — кино про сильную женщину? — голос Игоря звучал так, будто он вернулся не из подъезда, а из какого-то пьяного бреда, где логика умерла в обнимку с самооценкой.
Алина застыла у двери. В руках — пакет с мусором. На ногах — домашние тапки, растоптанные и нелюбимые, как вчерашняя жизнь. На кухне всё ещё пахло пригоревшей гречкой. Он вернулся. Не один.
— Ты чё молчишь, а? Привет, не хочешь сказать? Или у тебя, как у дур, эмоции управляют речевым аппаратом?
За его спиной — Димон. Лучший друг Игоря. Эволюционно застрял где-то между подъездом и пивнушкой. Лицо у него было помятое, как подушка после недельного запоя, а взгляд — масляный, с прищуром знатока женщин и скидок на алкоголь.
— Не поняли, а чё она с вещами? — хрюкнул Димон. — Вы посрались, что ли?
— Она у нас, видишь ли, самостоятельная. Свободная женщина. Теперь хочет жить без "деспота", — Игорь развёл руками, театрально, почти с пародией на отчаяние. — Только вот вопрос — в чьей квартире, Алиночка? Напомни.
— В своей, — спокойно ответила она. — Купленной до брака. На мои деньги. С моим ремонтом. С моим роялем, на котором ты дважды пытался играть ногами. Если ты забыл, я могу достать бумаги.
Игорь хмыкнул. Сел на край дивана, закинул ногу на ногу. Димон тоже шмыгнул в комнату, поставив на стол пакет с чем-то звенящим. По запаху — пиво и дешёвые пончики. Стартуем, значит.
— Бумаги, бумаги… Ну так мы же семья. Разве не ты говорила, что семья — это главное? А теперь выгнать мужа — это, по-твоему, норм?
Она почувствовала, как внутри поднимается злость. Не вспышка, не ярость. А медленный, вязкий поток. Густой, как сгущёнка, которую она в детстве ела ложкой, когда хотела заглушить боль.
— Игорь. Димон. Сейчас будет короткий ликбез. Это квартира — моя. Мы поженились, да. Но ни ты, ни твой алкоголический хоровод здесь не прописаны. Это не коммуналка. Это не общежитие. Это не притон для вашего пацанского единения.
Димон хмыкнул:
— У тебя тон, как у училки по русскому. Только без груди.
Алина повернулась к нему:
— У тебя интеллект, как у хомяка с похмелья. Только тот хотя бы не комментирует женщин, которые его в упор не замечают.
На секунду — тишина. Даже холодильник, кажется, вздохнул.
Игорь встал. Лицо стало серым.
— Ты охренела, что ли? Думаешь, ты одна такая умная? Да тебя с руками никто не возьмёт, Алина. Ты с характером хуже моей матери. Моя мать хоть борщ варила, а ты только языком чешешь!
— А ты — только на диване чешешь. Знаешь где. По утрам. Я всё видела.
Он подошёл ближе. Глаза — бешеные. Губы — в тонусе, как у человека, которому хочется ударить, но он ещё сомневается — бить или запугать.
— Ты забыла, кто тут мужик?
— Нет, Игорь. Я просто поняла, что это не ты.
Он занёс руку. Не для удара — для жести. Но не успел. Алина сделала шаг вперёд. В упор. Почти касаясь его носа.
— Сделаешь — сяду. С чистой совестью. И с кайфом. Потому что ты — трус. Сильно только на кухне. С бабой. Когда никто не смотрит. А сейчас — гони своих гостей и вали сам.
Димон попятился. Видимо, понял, что запах палёного — не от пончиков. Игорь зарычал — да-да, именно зарычал — и, похоже, в эту секунду понял, что его власть закончилась. Что он — не хозяин. Что его никто больше не боится. И что самое страшное — не уважает.
— Ты, сучка, за это пожалеешь. Я отсужу. Я всё отсужу. Я найду, кому показать, какая ты на самом деле!
— Давай, — кивнула Алина. — Пора. Потому что настоящую "меня" ты сам и создал. Поздравляю, Игорёк. Вылупилась. Из твоего гнезда. И без тебя мне точно станет легче дышать.
Он схватил бутылку. Рука дрожала. Но он не бросил. Нет. Только швырнул взглядом. Потом плюнул на пол. Громко. Как будто на метке.
Димон, опустив глаза, собрал пакеты. Они ушли.
Дверь хлопнула.
Алина прислонилась к стене. Медленно осела. Запах в квартире — дешёвый алкоголь, пот, агрессия и, наконец-то… свобода. Грязная. Болезненная. Но настоящая.
Она сидела и думала: как же легко можно спутать любовь с подчинением. Заботу — с контролем. Мужа — с палачом. И как сложно потом, из этой путаницы, выкарабкаться.
Но она выкарабкалась.
А завтра — новый день.
А может, и новая жизнь.
***
Прошла неделя. Семь дней. Молчания.
Только уведомления в WhatsApp:
"Игорь: Ну ты и крыса"
"Игорь: Всё узнают, какая ты"
"Игорь: Я с адвокатом был, ты попала"
"Игорь: Отмотай назад, дура"
Алина не отвечала. Не потому что было легко. А потому что в какой-то момент приходит понимание: каждое «ответить» — это один шаг назад в болото.
Она жила. Как-то. Сложно. Но без него.
Без мусора на ковре. Без перегара в воздухе. Без чужого человека в собственной постели.
Но он, сука, не сдавался.
В пятницу она получила письмо. Настоящее, бумажное. Конверт — мятая официальщина с гербом.
«Исковое заявление».
— Да ты гонишь, Игорь... — прошептала она, вынимая листы. — Ты серьёзно решил судиться? За мою квартиру?!
А он — да.
Оказалось, Игорь нашёл лазейку: за время брака они сделали «улучшения». То есть он купил икеевский шкаф и повесил полку. И теперь, по словам его адвоката (с которым они, видимо, пили на скамейке), он претендует на часть жилплощади.
— Ну ты крыса с дипломом, — пробормотала Алина и села за ноутбук.
Она подняла документы. Нашла расписку. Фото до и после ремонта. Скрины банковских переводов.
Каждое доказательство — как кирпич в стену между ними. И это была крепость. Из бумаги.
Через три дня — суд.
Она пришла без пафоса. В чёрном. Без макияжа. Только собранные волосы и взгляд — из разряда «Если кто-то ещё рискнёт — я врежу.»
Он пришёл в кожанке, с новым адвокатом. Молодым. Улыбчивым. Таким, у которого на лице написано: «Я никогда не жил с истеричной женщиной, но мне уже всё понятно.»
Зал — душный. Стены облезлые.
Судья — женщина лет пятидесяти, с лицом вечной пассивной агрессии. Видимо, уже видела и похуже.
Игорь начал бодро.
Мол, я муж, мы семья, мы всё вместе, я участвовал, я поддерживал. И вообще — моральная травма. Она выгнала. Без шанса на диалог.
Алина молчала. До поры.
Судья кивала.
Потом сказала:
— Ответчица, что скажете?
И тут Алина встала.
Достала документы. Медленно. Без паники.
— Уважаемый суд, я предоставляю договор купли-продажи. Квартира приобретена до брака. Полностью оплачена мною. Все коммунальные платежи — на моё имя. Ремонт сделан за мой счёт. Все улучшения — это полка и кривой шкаф, которые истец привёз из «Авито». У меня даже чек есть, где он купил это с рук за тысячу рублей. В рассрочку.
Судья подняла брови.
Адвокат Игоря попытался влезть:
— Но ведь истец жил там! Это совместное ведение хозяйства!
Алина резко повернулась к нему.
— Жить — не значит владеть. Особенно, если ты приносил в дом только грязные носки и упрёки. Мы не о хлеве говорим, а о квартире. И если вы, молодой человек, хотите объяснить мне, что мужчина, лежащий на диване с пивом, — это вклад, то вы явно учились не в том ВУЗе.
Зал хрюкнул.
Судья улыбнулась. Мельком. Потом вернулась к делу.
Двадцать минут обсуждений.
Решение — в пользу Алины.
Отказать истцу в удовлетворении требований.
Подчёркиваю: полностью.
Игорь вылетел из зала как пробка. Даже адвокат его не догнал.
Алина осталась сидеть. Вцепилась в стул. Слёзы текли — не от жалости, от напряжения. От усталости. От того, что теперь всё.
Она вышла на улицу.
Воздух был сырой. Небо — серое, как старый носок.
И тут зазвонил телефон.
Номер — скрыт.
— Ты довольна, тварь? — голос Игоря. Скрипучий. Пьяный. — Ты думаешь, всё? Я найду, как тебя раздавить. Я найду тех, кто тебя продаст. Я тебя на колени поставлю, поняла?!
И в этот момент...
...она услышала второй голос. В телефоне. Женский.
И не просто женский.
Ольга. Лучшая подруга. Бывшая.
— Зачем ты ей звонишь, Игорь? С ней всё кончено. Давай ляг, я тебе спинку почесать хотела…
Щелчок.
Гудки.
Алина стояла, как вкопанная.
Ольга. Блин. Та, с которой она с пятого класса. Та, с которой делила тайны, сигареты за школой и обеды в «Шоколаднице».
Та, которую она пустила в свою жизнь. В свой дом.
И та, кто теперь с её бывшим. В её постели.
Она развернулась и пошла. Без истерики. Без сцен. Без крика.
Только внутри всё сжималось.
Вечером она залезла в шкаф. Достала коробку. Флешки, фото, переписки.
Ольга. Слова. Письма. Советы.
И одна переписка:
«Алин, не парься, Игорь нормальный. Просто ты устаёшь. Мужикам нужно чуть-чуть терпения, и всё будет ок. Поверь, я знаю.»
Вот теперь всё стало на свои места.
И стало так... тихо.
Опустошённо.
Но ясно.
Финал.