Я влетел в кафе, опоздав на десять минут. Яна уже сидела у окна, в углу, где свет из витрины падал на её волосы, делая их похожими на жидкий мёд. Она листала телефон, но, увидев меня, улыбнулась — так, что внутри всё сжалось. Я плюхнулся на стул, бросил рюкзак на пол.
— Извини, пробки, — выдохнул я, стягивая куртку. — Ты как, нормально?
— Нормально, Антон, — она отложила телефон, подалась чуть ближе. — Заказала уже латте. Будешь что-то?
Её голос — мягкий, с лёгкой хрипотцой, как будто она только проснулась. Я кивнул, махнул официанту, заказал капучино. В тот момент я ещё не знал, что этот месяц перевернёт всё с ног на голову. Что Яна — это не просто случайная встреча в баре, а бомба с часовым механизмом. Но тогда, в кафе, я просто смотрел на неё и думал: черт, как же она красива.
***
Меня зовут Антон, мне двадцать девять. Работаю дизайнером в небольшой студии, где мы клепаем сайты для стартапов. Живу в съёмной однушке на окраине, где вечно гудит холодильник, а сосед сверху топает, как слон.
Я не из тех, кто строит планы на пять лет вперёд. Живу, как живётся: работа, друзья, пиво по пятницам, иногда тиндер, но ничего серьёзного. Последние отношения были год назад — Маша, которая хотела «всё и сразу», а я не потянул. С тех пор я один. И, честно, меня это устраивало. До Яны.
С Яной мы познакомились в баре три недели назад. Я был с Колей, своим корешем с универа. Коля — тот ещё балагур, вечно трындец какой-то устраивает. В тот вечер он напился и начал петь караоке, хотя голос у него, как у кошки, которой наступили на хвост. Я ржал, сидя за стойкой, и заметил её.
Яна сидела одна, с бокалом вина, и улыбалась, глядя на Колю. Я тогда подумал: «Ну, раз смеётся над таким, значит, нормальная». Подошёл, разговорились. Она шутила, я шутил, и к концу вечера я уже знал, что хочу её увидеть снова. Она дала номер, и всё завертелось.
Яна — она как будто из другого мира. Двадцать семь лет, работает в галерее, разбирается в искусстве, но без этого пафоса, который обычно бесит. У неё тёмные волосы до плеч, глаза зелёные, с искорками, и смех, от которого хочется смеяться вместе. Она любит кофе без сахара, носит длинные серьги, которые позвякивают, когда она поворачивает голову, и всегда пахнет чем-то тёплым, вроде ванили. Я с первого дня понял: пропал.
Через неделю после кафе мы уже не просто переписывались. Мы гуляли по набережной, пили вино в парке, целовались в её машине под дождём. Всё было как в кино, только лучше. Я не мог насмотреться на неё, не мог надышаться. Она была настоящей — не играла, не строила из себя кого-то. Или мне так казалось.
Однажды вечером мы оказались у меня. Я готовил пасту — единственное, что умею не испортить. Яна сидела на столешнице, болтала ногами, в моей старой футболке, которую я ей дал, потому что её платье промокло под дождём. В кухне пахло базиликом, из колонок играл какой-то инди-рок.
— Ты всегда так готовишь? — она кивнула на сковородку, где я мешал соус. — С таким серьёзным видом?
— Ага, это ж искусство, — я подмигнул. — Один неверный шаг, и всё, катастрофа.
Она засмеялась, спрыгнула со стола, подошла ближе. Я почувствовал её руки на своей спине, тёплые, лёгкие. Повернулся, и она поцеловала меня — медленно, будто пробуя на вкус. Я выключил плиту, потому что понял: паста подождёт.
Мы перебрались на диван. Её кожа была мягкой, как шёлк, и пахла тем же ванильным теплом. Я целовал её шею, чувствуя, как она вздрагивает, как её дыхание становится чаще. Её стоны были тихими, но такими, что я готов был сойти с ума. Когда всё закончилось, мы лежали, переплетённые, и я смотрел на её профиль в полумраке, думая: «Это оно. То самое».
Но жизнь — она любит подкидывать сюрпризы. Через месяц после нашей первой встречи я сидел с Колей в пабе. Он рассказывал про свою новую пассию, а я думал о Яне. О том, как она утром варила кофе в моей футболке, как смеялась над моими тупыми шутками. И тут Коля, как будто невзначай, говорит:
— Слушай, а ты с этой Яной своей как? Всё серьёзно?
— Ну, типа того, — я пожал плечами, но внутри всё пело. — Она... не знаю, Коль, она особенная.
Он замялся, почесал затылок. Я сразу понял: что-то не так.
— Антоха, я тут слышал... Короче, она замужем.
Я замер. Пивная кружка в руке вдруг стала тяжёлой, как кирпич.
— Ты гонишь, — сказал я, но голос уже дрогнул.
— Не гоню. Мой знакомый, Дима, работает с её мужем. Денис, вроде. Бизнес какой-то, логистика. Они уже года три вместе.
Я смотрел на Колю, а в голове было пусто. Как будто кто-то выключил свет. Яна. Моя Яна. Замужем. Это не укладывалось. Не могло быть правдой.
Я не спал ту ночь. Лежал, пялился в потолок, где тени от фонаря рисовали узоры. Вспоминал каждую нашу встречу, каждое её слово. Она никогда не говорила о муже. Не носила кольца.
Но теперь я начал замечать мелочи: как она иногда резко заканчивала разговор по телефону, как избегала вопросов о своей жизни до меня. Я чувствовал себя идиотом. Влюблённым идиотом, который не видел очевидного.
На следующий день я написал ей: «Нужно поговорить». Она ответила сразу: «Ок, вечером в парке?» Я согласился, хотя внутри всё кипело.
В парке было холодно, ветер гонял листья по асфальту. Яна пришла в своём бежевом пальто, с шарфом, завязанным небрежно. Улыбнулась, но я видел: она напряжена.
— Антон, что произошло? — спросила она.
Мне хотелось кричать, но я начал тихо:
— Ты замужем?
Её лицо изменилось. Улыбка пропала, глаза забегали. Она молчала, и это молчание было хуже любого ответа.
— Яна, скажи. Это правда?
— Антон, я... — она запнулась, сжала руки. — Да. Я замужем.
Я отвернулся, потому что смотреть на неё было невыносимо. В груди жгло, будто туда плеснули кислоты.
— И что? Всё это время ты просто... играла? — мой голос дрожал, я ненавидел себя за это.
— Нет, не играла! — она вскочила, шагнула ко мне. — Антон, я правда тебя люблю. Это не было игрой. Просто... всё сложно.
— Сложно? — я повернулся, почти крича. — Ты мне врала! Месяц, Яна! Я думал, мы... черт, я думал, ты моя.
Она смотрела на меня, и в её глазах стояли слёзы. Но мне было плевать. Я чувствовал себя преданным, раздавленным.
— А Денис? Твой муж? Он знает, что ты тут со мной... что мы... — я не смог договорить, горло сжало.
— Он не знает, — тихо сказала она. — И я не хочу, чтобы знал. Антон, я не счастлива с ним. Уже давно. Я с тобой ожила.
Я засмеялся, но смех был горьким, как полынь.
— Ожила? А я что, твой спасательный круг? Пока ты с мужем живёшь, я тут должен ждать, когда ты решишь, что тебе нужно?
— Антон, пожалуйста, — она схватила меня за руку, но я отстранился. — Дай мне время. Я разберусь.
— Разберись, — бросил я и пошёл прочь. Она что-то кричала вслед, но я не обернулся.
Дома я открыл бутылку виски, которую держал для особых случаев. Сидел на кухне, пил прямо из горла, смотрел на телефон. Яна писала, звонила, но я не отвечал. В голове крутился её голос, её смех, её запах. И всё это теперь казалось чужим, грязным.
Коля пришёл утром, я был уже никакой. Он посмотрел на бутылку, на меня, вздохнул.
— Антоха, ты чего? Рассказывай.
Я рассказал. Всё, как есть. Он слушал, кивал, а потом сказал:
— Бери себя в руки, брат. Она тебя кинула. Не ты первый, не ты последний. Забей.
— Не могу, Коль, — я смотрел в пол, где валялась смятая пачка сигарет. — Я её любил. Реально любил.
— Любил, — он хмыкнул. — А она тебя — нет. Иначе бы не врала.
Я знал, что он прав. Но это не помогало. Боль сидела внутри, как заноза, и с каждым днём только глубже вгрызалась.
Через неделю я встретил Дениса.
Случайно, в том же баре, где познакомился с Яной. Я сидел с Колей, когда он вошёл — высокий, в дорогом пальто, с усталым лицом. Я сразу понял, кто это. Коля толкнул меня локтем:
— Это он, да?
Я кивнул. Хотелось подойти, врезать ему, но за что? Он-то не виноват. Или виноват? Я не знал. Я просто смотрел, как он заказывает пиво, как садится за стойку, как проверяет телефон. Обычный мужик. Не злодей, не монстр. Просто мужик, у которого жена спит с другим.
Я ушёл, не допив пиво. На улице было холодно, но я не чувствовал. Шёл и думал: как так? Как можно любить и врать? Как можно быть с одним, а хотеть другого? И главное — как мне теперь жить, зная, что всё, во что я верил, было ложью?
Яна пыталась встретиться, писала длинные сообщения, но я их не читал. Удалял, не открывая. Я не хотел слышать её оправдания. Не хотел видеть её глаза, потому что знал: стоит ей улыбнуться, и я снова утону. А я не хотел тонуть. Хватит.
Коля звал на вечеринки, пытался вытащить меня из этого болота. Я ходил, пил, смеялся, но всё было как в тумане. Яна сидела во мне, как заноза, и я не знал, как её вытащить.
Однажды ночью я всё-таки ответил. Написал: «Зачем ты так?» Она ответила сразу: «Я не хотела тебя ранить. Прости». Я смотрел на эти слова и понимал: прощения не будет. Не потому, что я злой. Просто я больше не верю. Ни ей, ни себе.
Теперь я сижу на своей кухне, пью кофе, слушаю, как гудит холодильник. Жизнь идёт дальше, но я уже не тот. Яна научила меня любить, но ещё она научила меня, что любовь — это не всегда свет. Иногда это нож, который входит медленно, пока ты не замечаешь. И я не знаю, смогу ли я снова довериться. Но я пытаюсь. Потому что, чёрт возьми, я всё ещё жив.
***
Я сидел в своей однушке, пялился в ноутбук, где на экране застыл очередной дедлайн по проекту. Кофе в кружке давно остыл, а в голове крутился всё тот же замкнутый круг: Яна, её слова, её запах. Прошёл месяц с нашей последней встречи в парке, и я почти убедил себя, что двигаюсь дальше. Почти.
Но тут телефон пиликнул — сообщение от неё. «Антон, нам правда нужно поговорить. Это важно». Я смотрел на экран, и пальцы сами потянулись ответить. Но вместо этого я кинул телефон на диван и пошёл курить на балкон.
Ночь была сырой, фонари отражались в лужах, как разбитые звёзды. Я затянулся, выпустил дым и подумал: хватит. Хватит держать её в своей голове, как икону. Пора вычеркнуть. И всё же её сообщение жгло, как уголь в кармане. Что такого важного? Что она ещё хочет сказать? Я вернулся в комнату, схватил телефон и написал: «Где и когда?»
Мы встретились в том же кафе, где всё началось. Яна сидела у того же окна, но теперь без улыбки. Её волосы были собраны в небрежный пучок, под глазами залегли тени. Она выглядела... не знаю, потерянной, что ли. Я сел напротив, заказал капучино, хотя знал, что не буду пить.
— Спасибо, что пришёл, — начала она, глядя в стол. Голос дрожал, но она старалась держать себя в руках.
— Говори, — я сложил руки на груди, чтобы не выдать, как колотится сердце.
Она молчала, теребила ручку стакана с водой. Потом подняла глаза, и я увидел в них что-то новое. Не вину, не оправдания. Страх.
— Антон, я беременна.
Я замер. В кафе гудели голоса, звякала посуда, но всё это утонуло в белом шуме. Беременна. Яна. Моя Яна. Нет, не моя. Чёрт.
— И? — выдавил я, хотя внутри всё орало: «Это что, мой ребёнок? Или его?»
— Я не знаю, от кого, — она сказала это тихо, почти шёпотом, но каждое слово било, как молот. — Я с Денисом... мы почти не... ну, ты понимаешь. А с тобой... Антон, я не знаю.
Я смотрел на неё и не мог дышать. Это был не просто нож в спину — это была целая гильотина. Я хотел встать и уйти, но ноги будто приросли к полу.
— Ты серьёзно? — мой голос звучал чужим. — Ты мне это сейчас говоришь? После всего?
— Антон, я не хотела! — она подалась вперёд, её глаза блестели от слёз. — Я сама в шоке. Я не знаю, что делать. Денис... он не должен знать. Но я не могу... я не могу это скрывать.
— А я что должен делать? — я почти кричал, но вовремя сбавил тон, заметив, как официантка косится на нас. — Быть запасным вариантом? Ждать, пока ты решишь, чей это ребёнок?
— Нет, я не прошу тебя... — она запнулась, сжала руки. — Я просто хотела, чтобы ты знал. Ты имеешь право.
Право. Какое, к чёрту, право? Я встал, бросил десятку на стол за кофе, которого даже не тронул, и вышел. На улице я шёл, не разбирая дороги, пока не упёрся в какой-то сквер. Сел на скамейку, зажёг сигарету.
В голове был хаос. Ребёнок. Возможно, мой. Возможно, её мужа. А может, и не мой вовсе. Но сама мысль, что там, внутри неё, может быть частичка меня... Это разрывало.
Я не говорил Коле. Не хотел, чтобы он опять начал с этим своим: «Забей, Антоха, она тебя тянет на дно». Но через пару дней я сам не выдержал. Мы сидели у него на кухне, пили пиво, и я выложил всё. Коля присвистнул, откинулся на стуле.
— Ну ты попал, брат, — сказал он, крутя бутылку в руках. — И что думаешь?
— Не знаю, — я пожал плечами. — Часть меня хочет, чтобы это был мой ребёнок. А часть... хочет, чтобы его вообще не было.
— Жёстко, — Коля покачал головой. — А если твой? Будешь отцом?
Я молчал. Отец. Я, который живёт в съёмной хате, где вечно ломается бойлер? Который даже собаку не может завести, потому что «ответственность»? Но мысль о ребёнке — крохотном, с моими глазами или её улыбкой — цепляла. И пугала до чёртиков.
— Не знаю, Коль, — наконец сказал я. — Но я не могу просто взять и забыть.
Яна звонила ещё пару раз, но я не брал трубку. А потом, в один из вечеров, когда я пялился в телик, не вникая в сюжет, в дверь постучали. Я открыл — и чуть не выронил пульт. На пороге стоял Денис.
Он выглядел как на той фотке, что я однажды нашёл в соцсетях Яны, только теперь живой, реальный. Высокий, в тёмной куртке, с усталыми глазами. Я сразу понял, что он знает. Не всё, но достаточно.
— Антон? — спросил он, и голос у него был спокойный, но с какой-то злой ноткой.
— Да, — я кивнул, отступил, пропуская его. Почему-то не хотелось спорить или драться. Хотелось понять.
Он прошёл в мою крохотную гостиную, огляделся.
— Яна рассказала, — сказал он. — Про вас. Про... ребёнка.
Я молчал. Что тут ещё можно сказать?
— Скажи мне, пожалуйста, ты её любишь? — продолжил он.
Вопрос застал врасплох. Я открыл рот, но слова застряли. Люблю ли я Яну? После всего — лжи, боли, этого хаоса? Но я кивнул. Потому что, чёрт возьми, это была правда.
— Да, — сказал я тихо. — Люблю.
Денис смотрел на меня, и я видел, как в его глазах что-то ломается. Не злость, не ненависть. Что-то глубже. Он кивнул, как будто для себя, и сказал:
— Она тоже тебя любит. И это... это убивает меня… Я не знаю, чей ребёнок, — продолжил он. — Но я знаю, что не хочу её терять. Даже после всего. А ты... ты хочешь?
Я не ответил. Потому что не знал. Хочу ли я бороться за Яну, зная, что она лгала, что она до сих пор с ним?
Денис ушёл, так и не дождавшись ответа. А я остался стоять посреди комнаты, чувствуя, как мир вокруг меняет очертания. Яна, ребёнок, Денис — всё это было как пазл, который я не мог собрать.
Но одно я знал точно: я больше не могу бежать от этого. Придётся разбираться. И, чёрт возьми, это будет больно.
Я встретился с Яной через неделю. Не в кафе, не в парке. У неё дома. Денис был на какой-то деловой встрече, и она позвала меня. Я вошёл в их квартиру — большую, с белыми стенами, с картинами, которые, наверное, выбирала она. Всё пахло её духами, но теперь этот запах казался чужим.
Мы сели на диван, и она сразу начала говорить:
— Антон, я не хочу, чтобы ты думал, что я играю. Я правда не знаю, что делать. Я запуталась. Но я хочу, чтобы ты был рядом. Даже если... даже если ребёнок не твой.
Я смотрел на неё — на её дрожащие руки, на её глаза, которые умоляли поверить. И я понял, что больше не злюсь. Не на неё, не на Дениса. Я просто устал. Устал быть пешкой в этой игре, где никто не знает правил.
— Яна, — сказал я, и голос мой был твёрже, чем я ожидал. — Я не могу быть рядом, пока ты не выберешь. Не между мной и Денисом. Между правдой и ложью. Ты либо честна — с ним, со мной, с собой. Либо я ухожу.
Она заплакала, но я не стал её обнимать. Не потому, что не хотел. Просто я знал: если обниму, то останусь. А я ещё не решил, готов ли.
Теперь я сижу на своей кухне, слушаю, как капает кран. Телефон молчит, и я не знаю, напишет ли она. Не знаю, что будет с ребёнком, с ней, с Денисом. Но я знаю одно: я изменился.
Яна, её ложь, её правда, этот ребёнок — всё это заставило меня посмотреть на себя. На то, чего я хочу. И, может, впервые в жизни я начинаю понимать, что любовь — это не только чувства. Это выбор. И я ещё не сделал свой.
Прошёл ещё месяц.
Осень окончательно сгнила в дождях, и город утопал в серости. Я сидел на своей кухне, пил кофе, слушал, как сосед сверху опять таскает мебель. Жизнь вроде бы вернулась в колею: работа, дедлайны, пиво с Колей по выходным. Но внутри всё ещё была дыра — не такая острая, как раньше, но всё же.
Яна не писала, не звонила. Я тоже молчал. После того разговора в её квартире я решил: хватит. Пусть она разбирается. Я не могу быть её спасателем, если она сама не знает, чего хочет.
Коля, как всегда, был прямолинеен. «Антоха, забудь, — говорил он, разливая пиво. — Найдёшь другую, без заморочек». Я кивал, но знал: это не про «другую». Это про меня. Про то, как я теперь смотрю на мир. Яна оставила след, и стереть его было не так просто.
Однажды вечером я возвращался с работы. Шёл через парк, где мы с Яной когда-то целовались под фонарями. Дождь моросил, асфальт блестел, как чёрное зеркало. И тут я увидел её.
Она стояла у скамейки, в том же бежевом пальто, с зонтом в руках. Рядом был Денис. Они не держались за руки, но стояли близко, как люди, которые знают друг друга до мелочей. Я замер, сердце дало сбой. Хотелось развернуться и уйти, но ноги не слушались.
Яна заметила меня. Её глаза расширились, она что-то сказала Денису, и он повернулся. Я ждал, что он подойдёт, начнёт разговор, как тогда, у меня дома. Но он просто кивнул — коротко, без злобы — и отошёл к машине, что стояла неподалёку. Яна шагнула ко мне.
— Антон, — голос её был тихим, но твёрдым. — Можно поговорить?
Я кивнул, хотя внутри всё кричало: «Беги, идиот». Мы сели на скамейку, мокрую от дождя. Зонт она держала над нами обоими, и это было так странно — сидеть вот так, близко, но как чужие.
— Я сделала выбор, — сказала она, глядя куда-то в сторону. — Я остаюсь с Денисом.
Я молчал. Не потому, что не знал, что сказать. Просто... я ждал этого. Где-то в глубине души я знал, что так будет. Но всё равно больно.
— Почему? — спросил я, хотя ответ был не нужен.
Она вздохнула, поправила шарф.
— Потому что я ему нужна. И он мне тоже. Мы... мы поговорили, Антон. Обо всём. О ребёнке, о тебе, о нас. Он знает, что я тебя любила. И он готов это принять. Готов растить ребёнка, даже если... даже если он твой.
Я смотрел на неё, на её профиль, на капли дождя, что цеплялись за её ресницы. И вдруг понял: я не злюсь. Не ненавижу. Я просто устал держать её в своей голове.
— А ты счастлива? — спросил я, и голос мой был ровным, почти спокойным.
Она повернулась, посмотрела мне в глаза. И я увидел в них не ту Яну, что смеялась в моей кухне, не ту, что целовала меня под дождём. Это была другая женщина — старше, тяжелее, с грузом решений за спиной.
— Не знаю, — честно сказала она. — Но я пытаюсь. И я хочу, чтобы ты был счастлив. Правда.
Я кивнул. Что тут скажешь? «Спасибо, что разбила мне сердце, но желаю удачи»? Я встал, сунул руки в карманы.
— Береги себя, Яна, — сказал я. И ушёл.
Она не окликнула. Не побежала следом. И я был благодарен за это.
Дома я открыл бутылку пива, включил какой-то старый рок. Сидел, смотрел в окно, где дождь рисовал узоры на стекле. Вспоминал её — не с болью, а как будто прощаясь. Она была моим уроком. Жёстким, но нужным.
Я понял, что любовь — это не только страсть, не только бабочки в животе. Это ещё и ответственность. За себя, за другого. И я не был готов к такой любви. Пока не был.
Коля зашёл на следующий день, принёс пиццу, как будто чувствовал, что мне хреново.
— Ну что, брат, — сказал он, откусывая кусок. — Живой?
— Живой, — я усмехнулся, впервые за долгое время искренне.
— Она звонила? — он кивнул на мой телефон.
— Нет. И не будет.
Он хмыкнул, хлопнул меня по плечу.
— Вот и славно. Пора жить, Антоха.
И я кивнул. Потому что он был прав. Пора.
***
Через пару месяцев я начал замечать, что мир вокруг снова обретает краски. Я записался на курсы фотографии — всегда хотел, но откладывал. Снимал город, людей, закаты.
На одном из занятий познакомился с девушкой, Леной. Она была не похожа на Яну — светлые волосы, тихий смех, привычка поправлять очки, когда нервничает. Мы разговорились, потом пили кофе, потом гуляли. Я не торопился, не строил планов. Но с ней было легко. И я понял, что снова могу улыбаться, не вспоминая Яну.
Я не знаю, что стало с ней и Денисом. Не знаю, родился ли ребёнок, чей он. Иногда я вижу её во сне — она смеётся, и я почти чувствую её запах. Но просыпаюсь — и понимаю, что это просто сон. А я — здесь, в своей жизни. И я иду дальше.
Теперь я сижу в своей кухне, слушаю, как за окном шумит город. На столе — камера, пара снимков, которые я напечатал. Один из них — закат над рекой, где небо горит, как будто кто-то разлил краску. И я думаю: жизнь — она как этот закат. Иногда сгорает, оставляя пепел. Но потом всегда приходит новый день. И я готов его встретить.