Я стою у окна, вглядываясь в темную улицу, где фонарь мигает, как больное сердце. Руки в карманах, пальцы сжимают пачку сигарет, хотя я бросил курить три года назад. В квартире пахнет кофе и чем-то затхлым — запахом одиночества, въевшимся в обои.
Ира ушла год назад. Просто собрала чемодан, кинула мне в лицо: «Ты скучный, Миша, как старая газета», — и хлопнула дверью. А я остался. С этой тишиной, с этой пустотой, с этой чертовой кроватью, где ее запах еще месяц держался на подушке.
Сегодня она вернулась. Не так, как уходила — с гордо поднятой головой и каблуками, цокающими по паркету. Нет. Она стояла у двери, мокрая от дождя, с размазанной тушью, и смотрела на меня, как побитая собака. «Миша, прости», — шептала, опускаясь на колени прямо на грязный коврик. Я смотрел на нее и не чувствовал ничего. Только холод где-то под ребрами.
Мы с Ирой поженились десять лет назад. Я тогда был инженером на заводе, она — мастером в салоне красоты. Я любил ее за то, как она смеялась — звонко, как будто внутри у нее звенели колокольчики. Она любила меня за то, что я был надежный. «Мой каменный Миша», — говорила, обнимая меня за шею. Но камни, видно, со временем приедаются.
Я замечал, что она задерживается на работе. Приходит, а глаза блестят, как будто кто-то зажег в них искру. Телефон она стала прятать, а когда я спрашивал, отмахивалась: «Да клиентки, Миш, ты же знаешь, какие они».
Я верил. Или хотел верить. Но потом соседка Света, что живет этажом выше, как-то зашла за солью и проболталась: «А твоя Ирка-то с молодым крутит. В салоне все шепчутся». Света — женщина языкастая, но врать ей незачем. Я почувствовал, как в груди что-то треснуло.
Решил проследить. Вечером припарковался у салона, сидел в машине, как дурак, сжимая руль. Ира вышла под руку с каким-то парнем. Молодой, лет двадцать пять, в модной куртке, с улыбкой, которой, наверное, все ее клиентки восхищались.
Они сели в его тачку, и я поехал следом. Как в дешевом кино. Они заехали в какой-то двор, и там, прямо в машине, она полезла к нему на колени. Я видел, как ее руки обнимают его шею, как она целует его с такой жадностью, какой я от нее не видел уже годы. Я не вышел из машины. Не закатил скандал. Просто уехал домой и напился.
На следующий день она объявила, что уходит. «Я люблю его, Миша. Он молодой и страстный, он другой». Я молчал. Что тут скажешь? Она собрала вещи, а я смотрел, как она складывает свои платья, и думал: «Вот и все. Десять лет — в чемодан».
Ира переехала к Юре. Я узнал от Светы, что он — ее клиент, какой-то фитнес-тренер, весь из себя накачанный, с татуировками и смазливой мордой. Я пытался жить дальше. Ходил на работу, чинил станки, пил пиво по вечерам. Но каждый раз, ложась в постель, я видел их вместе. Ее руки на его плечах, его ухмылку. Это жгло, как кислота.
Света иногда заходила, приносила пирожки или просто трещала о жизни. «Миш, ты мужик крепкий, найдешь себе другую», — говорила она, разливая чай. Но я не хотел другую. Я хотел Иру. Хотел ту, что смеялась, обнимая меня, а не ту, что целовала Юру в его тачке.
Прошел год.
Я научился не думать о ней постоянно. Научился засыпать без виски. И тут — звонок в дверь. Открываю, а там она. Ира. Волосы мокрые, платье липнет к телу, глаза красные. «Миш, пусти, умоляю». Я впустил. Не потому, что простил. Просто не смог захлопнуть дверь перед ней.
Она села на диван, сгорбившись, как старуха. «Он сволочь, Миша. Он меня обманул». И начала рассказывать. Юра оказался не тем принцем, за которого она его приняла. Сначала все было как в сказке: цветы, рестораны, ночи, когда он прижимал ее к себе и шептал, что она — его королева. Она описывала, как он брал ее на той же машине, где я их видел. Как она теряла голову, когда он раздевал ее, медленно, будто смакуя. «Я чувствовала себя молодой, Миш. Понимаешь? Молодой».
Но потом сказка кончилась.
Юра начал приводить домой девок. Молодых, лет по двадцать. Ира готовила ужин, а он спал с ними в соседней комнате. Она слышала их стоны через тонкие стены. Он называл ее «моя повариха», шлепал по заднему месту и требовал денег. Она работала в салоне до ночи, чтобы платить за его машину, за его шмотки. А он смеялся: «Ты же старуха, Ир, радуйся, что я тебя держу».
Я слушал и чувствовал, как во мне закипает злость. Не на нее. На него. На этого щенка, который унизил мою жену. Но жалости к ней не было. Только пустота.
— Миша, прости меня, — она упала на колени, схватила мою руку. — Я дура, я все испортила. Возьми меня назад, я все исправлю!
Я смотрел на нее сверху. На ее мокрые волосы, на ее дрожащие губы. И молчал. В голове крутился тот вечер в машине. Ее жадные поцелуи. Его ухмылка. И еще — наша свадьба. Как она танцевала, как смеялась, как обещала быть со мной всегда.
— Вставай, Ира, — наконец сказал я. Голос был чужой, как будто не мой. — И уходи.
Она зарыдала, вцепилась в мои джинсы. — Миша, пожалуйста! Я не могу без тебя! Он меня убьет, он…
— Ты сама выбрала, — я отстранился, чувствуя, как ее пальцы соскальзывают с ткани. — Уходи.
Она поднялась, шатаясь. Посмотрела на меня, как будто искала в моих глазах хоть каплю тепла. Но там ничего не было. Только холод. Она вышла, а я закрыл дверь и прислонился к ней лбом. Слышал, как она плачет в подъезде. Слышал, как Света, видимо, вышла и начала ее утешать: «Ир, ну что ты, ну перестань…»
Я вернулся к окну. Фонарь все так же мигал. Пачка сигарет в кармане казалась тяжелее, чем раньше. Я достал одну, зажал в пальцах, но не закурил. Просто стоял и смотрел, как дождь стучит по стеклу, будто хочет пробить его насквозь.
На следующий день Света зашла снова. Принесла кастрюлю с борщом. «Миш, ты как?» — спросила, глядя на меня своими цепкими глазами.
— Нормально, — буркнул я, хотя нормального во мне не было ничего.
— Ирка у сестры теперь. Говорит, из салона уволилась. Юрка тот, говорят, уже с новой живет. Девице восемнадцать, представляешь?
Я кивнул. Не хотел это обсуждать. Не хотел думать об Ире, о Юре, о том, как она ползала передо мной. Но Света не унималась.
— Ты правильно сделал, Миш. Не прощать такую. Она тебя предала, а ты мужик, ты сильный. Найдешь себе нормальную.
Я промолчал. Сильный. Смешно. Внутри я был как этот фонарь — мигающий, поломанный, готовый вот-вот погаснуть. Но я не стал ей ничего говорить. Просто налил борщ и сел есть.
Жизнь продолжалась. Без Иры. Без любви. Но с этим чертовым холодом под ребрами, который, похоже, теперь со мной навсегда.
***
Прошел месяц с того дня, как Ира стояла у меня на коленях, заливая слезами коврик. Я думал, она исчезнет из моей жизни, как исчезают плохие сны к утру. Но Ира не из тех, кто просто растворяется. Она вернулась. И не с мольбами, а с наглостью, от которой у меня челюсть сжалась.
Все началось с письма.
Обычный конверт, засунутый под дверь. Я открыл, а там — повестка. Ира подала в суд. Хочет раздел имущества. Квартира, в которой я живу, которую мы брали в ипотеку на мои деньги, пока она тратила свои на шмотки и салоны, — теперь она считает, что имеет на нее право.
Я прочитал и почувствовал, как кровь стучит в висках. Это не Ира. Это не та женщина, что смеялась, обнимая меня, не та, что плакала у порога. Это кто-то другой. Чужой.
Я позвонил Свете. Она, как всегда, была в курсе всего. «Миш, Ирка с сестрой своей тусуется, в кафе их видела. Ходит, вся из себя, как будто не она месяц назад сопли размазывала. Говорит, ты ее выгнал, а она, мол, хозяйка тут. Юрка, кстати, ее кинул, с той малолеткой теперь живет».
— Хозяйка, значит, — я хмыкнул, глядя на повестку. — Ну, посмотрим.
Через неделю она заявилась.
Без звонка, без предупреждения. Я открыл дверь, а там Ира — в новом пальто, с ярко-красной помадой, волосы уложены, как будто на фотосессию. Только глаза те же — холодные, как лед на реке в феврале.
— Миша, нам надо поговорить, — сказала она, проходя в квартиру, будто это ее территория. Цокала каблуками, как тогда, когда уходила. Я закрыл дверь, чувствуя, как внутри закипает что-то тяжелое.
— О чем говорить? — я скрестил руки, глядя, как она оглядывает комнату, будто прикидывает, что тут можно продать.
— О квартире, — она повернулась, улыбнулась, но улыбка была фальшивой, как ее ресницы. — Я хочу свою долю. Или ты выкупишь, или продаем, и я заберу половину. А лучше — ты съезжай. Я вернусь сюда жить.
Я засмеялся. Не потому, что смешно, а потому, что это было так дико, что слов не хватало. Она стояла, уперев руки в бока, и смотрела на меня, как на мусор, который надо вынести.
— Ты серьезно, Ир? — я шагнул к ней, и она чуть отступила. — Ты сбежала к своему щенку, год меня в дерьме топтала, потом приползла, умоляла, а теперь — выгонять меня? Из моей квартиры?
— Нашей, Миша, — она ткнула пальцем в воздух. — Мы женаты, забыл? Половина моя. И не надо тут трагедии разыгрывать, ты сам меня выгнал!
— Я тебя выгнал? — я повысил голос, чувствуя, как в груди жжет. — Ты с Юрой своим в машине кувыркалась, пока я дома ждал! Ты ушла, Ира! Ты!
Она фыркнула, закатила глаза. — Ой, хватит, Миша. Ты скучный, всегда был скучным. Юра — да, ошиблась я, но это не значит, что я должна теперь на улице жить. Это мой дом, и я тут буду.
Я смотрел на нее и не узнавал. Где та Ира, что готовила мне яичницу по утрам, что пела в ванной, пока я брился? Эта женщина была как ядовитый цветок — красивая, но тронешь — отравишься.
— Уходи, — сказал я тихо, но в голосе было что-то, от чего она замолчала. — Ира, уходи. Или я сам тебя выведу.
Она рассмеялась, но смех был нервный. — Ты мне угрожаешь? Серьезно? Я в суд подала, Миша. Ты проиграешь. Лучше собирай вещи, пока я добрая.
Я шагнул к ней, и она попятилась к двери. — Добрая? — я почти шептал, но каждое слово падало, как камень. — Ты предала меня. Ты врала мне. Ты спала с этим уродом, а теперь стоишь тут и требуешь? Нет, Ира. Это ты уйдешь. И не вернешься.
Она открыла рот, хотела что-то сказать, но я уже открыл дверь. — Вон.
Ира замерла, потом выпрямилась, гордо вскинула подбородок. — Ты пожалеешь, Миша. Я тебя из этой квартиры вышвырну.
Она вышла, а я захлопнул дверь так, что стены задрожали. Внутри все кипело. Я прошелся по комнате, сжал кулаки, пытаясь успокоиться. На столе лежала та самая повестка. Я взял ее, смял в комок и швырнул в угол. Пусть подает в суд. Пусть делает что хочет. Но эту квартиру, этот кусок моей жизни, я ей не отдам.
Вечером зашла Света. Принесла бутылку вина и два стакана. «Миш, я слышала, как вы орали. Полподъезда в курсе», — она хихикнула, но глаза были серьезные.
— Ирка хочет квартиру отжать, — я налил вино, глядя, как оно плещется в стакане. — Пришла, как хозяйка, требует, чтоб я съехал.
Света присвистнула. — Ну, наглость у нее всегда была. Помнишь, как она в салоне всех строила? А теперь, видать, совсем озверела. Юрка ее кинул, денег нет, вот и решила на тебя наехать.
— Пусть попробует, — я отпил вино, чувствуя, как оно горчит на языке. — Я не сдамся, Свет. Это мой дом.
Она посмотрела на меня, улыбнулась мягко. — Знаю, Миш. Ты мужик крепкий. Но знаешь… может, тебе адвоката найти? Я знаю одного, недорого берет.
Я кивнул. Адвокат — это мысль. Я не собирался отдавать Ире ни метра этой квартиры. Не потому, что она мне так уж дорога. А потому, что это было бы как отдать ей последние куски себя. Того Миши, который любил, который верил, который надеялся.
Ночью я лежал в темноте, глядя в потолок. В голове крутились ее слова: «Ты скучный, Миша». Может, и правда скучный. Может, я не умел зажигать в ней искры, как Юра. Но я был с ней. Все эти годы. А она… она выбрала предать. А теперь хочет забрать у меня последнее.
Я встал, подошел к окну. Фонарь все так же мигал, как будто насмехался. Я подумал об Ире. О том, как она стояла тут, наглая, с красной помадой и фальшивой улыбкой. И понял: я не прощу. Не потому, что не могу. А потому, что не хочу. Она сломала меня. Но я не сломаюсь снова.
Завтра позвоню адвокату. А пока… пока я просто смотрел на улицу, где дождь опять стучал по асфальту, смывая все, что осталось от нашей с ней жизни.
Суд прошел, как плохой спектакль.
Ира сидела в зале, вся напомаженная, в строгом костюме, будто актриса, играющая жертву. Ее адвокат что-то бубнил про «совместно нажитое», но мой юрист, которого порекомендовала Света, был как бульдог — вцепился в каждый документ. Ипотеку платил я, квитанции были на мое имя, даже свидетели подтвердили, что Ира в последние годы только и делала, что тратила.
Судья, пожилая женщина со строгими глазами, вынесла вердикт: квартира остается мне. Ира вскочила, закричала что-то про несправедливость, но ее быстро вывели. Я смотрел ей вслед и не чувствовал ничего. Ни радости, ни облегчения. Просто пустоту.
Через пару дней я сидел у Светы. Она нажарила картошки с грибами, пахло так, что слюнки текли. Мы пили домашнее вино, которое она где-то раздобыла, и болтали о всяком. Света была не из тех, кто лезет в душу, но всегда умела слушать. А я, сам не знаю почему, начал говорить.
— Знаешь, Свет, я думал, выиграю суд — и станет легче. А оно… как будто ничего не изменилось. Ира ушла, а я все еще тут, в этой квартире, где каждый угол о ней напоминает.
Она посмотрела на меня, отхлебнула вина. — Миш, а зачем тебе эта квартира? Ты же сам говорил, у тебя домик в деревне есть. Маленький, но свой. Может, плюнуть на все и уехать?
Я хмыкнул. — Один? В деревню? Там тишина, волки воют. Свихнусь через неделю.
Света засмеялась, ее смех был теплый, как летний вечер. — А кто сказал, что один? Я бы тоже поехала с тобой. Надоело в этом муравейнике жить. Квартирантов пущу, пусть платят, а сама — на природу. Кур разведу, огородик засажу.
Я посмотрел на нее. Света была не красавица, но в ней было что-то… настоящее. Короткие русые волосы, веснушки на носу, глаза, которые всегда будто улыбались. И я вдруг подумал: а почему бы и нет?
— Серьезно? — спросил я, ставя стакан на стол. — Ты бы поехала? Со мной?
Она прищурилась, как кошка, которая знает, что мышь уже в лапах. — А что, Миш, слабо? Ты мужик крепкий, я баба не промах. Справимся. Будем картошку жарить, на звезды смотреть. Жить, а не выживать.
Я засмеялся. Впервые за долгое время — по-настоящему. — Ну, ты даешь, Свет. А если я храплю?
— Переживу, — она подмигнула. — Главное, чтоб ты дрова колол. А то я за топор — это уже комедия.
Все закрутилось быстро. Я нашел квартирантов — молодую пару, студенты, аккуратные, с договором на год. Света тоже сдала свою квартиру, какой-то семье с ребенком. Мы собрали вещи — пару чемоданов, ничего лишнего.
Мой деревенский домик был в часе езды от города, маленький, но крепкий, с печкой и скрипучим крыльцом. Я не был там года два, но когда мы приехали, Света обошла двор, потрогала старую яблоню и сказала: «Миш, тут рай. Только работы до черта».
— Ты точно готова? — спросил я, пока мы разгружали машину. — Это не город, Свет. Тут ни кафе, ни магазинов под боком.
Она повернулась, уперла руки в бока. — Миша, я тридцать лет в этой бетонной коробке проторчала. Хочу тишины. Хочу, чтоб утром петух орал, а не сосед дрелью. А ты что, уже передумал?
— Не, — я улыбнулся, глядя на нее. — Просто проверяю. Вдруг ты сбежишь, как… — я осекся. Не хотел говорить про Иру.
Света поняла. Подошла, хлопнула меня по плечу. — Я не она, Миш. Я если уйду, то с тобой. Или за пивом.
Мы обживались. Я чинил крышу, колол дрова, даже забор подправил. Света взялась за огород — копалась в земле, как будто всю жизнь этим занималась. По вечерам мы сидели на крыльце, пили чай из жестяных кружек, смотрели на звезды. Иногда молчали, и это было лучше всяких слов.
Я не ждал, что так будет. Не ждал, что Света, которая всегда была просто соседкой с пирожками, станет… моей. Но она стала. Не знаю, любовь это или что-то другое, но с ней я снова чувствовал себя живым.
Однажды, когда мы лежали в старой кровати под толстым одеялом, она повернулась ко мне, положила руку мне на грудь. — Миш, ты счастлив?
Я задумался. Год назад я бы сказал, что счастье — это Ира, это наша жизнь, которая разлетелась вдребезги. Но теперь… Теперь я смотрел на Свету, на ее растрепанные волосы, на ее улыбку, и понимал, что счастье — оно проще. Оно в этом домике, в этом скрипе половиц, в ее руке на моей груди.
— Ага, — сказал я, притягивая ее ближе. — А ты?
— Еще бы, — она засмеялась, ткнулась носом мне в шею. — Только ты мне баню построй. А то я в тазике мыться не подписывалась.
— Договорились, — я улыбнулся в темноту. — Баню, кур, что еще прикажешь?
— Живи, Миш, — она шепнула, и голос был серьезный. — Просто живи.
Я обнял ее крепче. За окном выл ветер, но мне было тепло. Ира, суд, город — все это осталось где-то там, далеко. А здесь был я, Света и этот домик, который пах дровами и новой жизнью.