Он был наследником великой крови, но нарушил незримую черту — ту, что отделяет власть от алчности. Однажды он вернулся за тем, что уже было отдано — и земля ответила смертью.
Так канул в безмолвие князь Игорь — убитый не врагом, а преданным древним законом, который ослушался сам.
Начало: Рассвет Руси. Рюриковичи
После смерти Вещего Олега — в суровом, високосном 912 году, над древним Киевом опустилась тишина. Из этой тишины, как из тумана древности, выступил новый правитель — Игорь, сын Рюрика, продолжатель крови и воли. Так началось его княжение — под гул рек и сталь варяжских мечей, в тени великого Олега и в ожидании собственной судьбы.
Глава I. Первая кровь князя Игоря
Весна 914 года пришла не с песней птиц, а с мрачной вестью — древляне поднялись. Отказались платить дань.
Когда гонец вошёл, и его сапоги в сырой глине запачкали пол княжьего терема, Игорь сидел у карты.
— Княже... отказываются древляне. Говорят: «Платили мы дань Олегу. А тебе — не желаем. Ты нам не кум, не князь».
Тишина натянулась, как тетива. Игорь повернулся к своему верному воеводе Свенельду.
— Сколько ладей поднимем?
— Достаточно, чтоб заполонить лес, где они прячутся, — ответил воевода. Его голос был сух, как лезвие.
Поход начался в дыму костров и прелого запаха сырой шерсти. Ладьи скользили по реке, как стая волков — тихо, быстро, слаженно. Игорь стоял на носу ладьи, вглядываясь в серое небо. Он знал: проиграть здесь — стать не князем, а лишь тенью Олега, отзвуком чужой славы.
Сражение было коротким. Яростным. Древляне ждали — думали, Игорь придёт на уговоры. Но он ударил первым. Сам повёл дружину. Сам первым ступил в ров, первым поджёг ворота. Шлем с него сбили, щит треснул — но он стоял, будто из стали.
— С нами князь! — кричали воины, и шли за ним, не думая.
Древляне дрогнули. Их город пал. Не до смерти — до послушания.
На третий день Игорь велел собрать старейшин. Не для казни. Для урока.
— Данью вас согнул Олег — так согну и я, — сказал он, глядя в глаза главному. — Но теперь платите вдвое. За дерзость. За сомнение.
— Это месть? — спросил древлянин, кашляя дымом.
— Это — порядок, — ответил князь.
И раздал всю добычу своей дружине. Себе не взял ни злата. Так он стал князем не по рождению — по праву меча. Не тенью, а живым ликом власти.
Но древляне… запомнили.
Глава II. Когда скучает меч
После древлянской вспышки наступила вязкая тишина. Не покой — а затишье, будто воздух сам затаил дыхание.
На киевском торгу звенели языки: варяжский, хазарский, болгарский, саксонский. Янтарь и меха, железо и лён шли по рукам. Жизнь текла. Но казна — не наполнялась.
Князь сидел под резным навесом, слушал гусляра. Но песни, что раньше грели кровь, теперь звучали, как сказки о чём-то утраченном. Душа не лежала.
Вошёл Свенельд. Без поклона, как равный.
— Говорят, в дружине уже шепчутся, — начал Свенельд. — Что Олег с похода привозил золото, шкуры, кольчуги, даже византийское стекло и керамику. А мы что? Лён да рыбу. Мёд да скуку.
— Думаешь, я не слышу? — сказал Игорь. Голос его стал резче. — Думаешь, не чую, как смотрят они — будто ищут другого князя в моей тени?
— Когда ты в последний раз держал меч, княже? — спросил Свенельд за спиной.
— Когда кровь текла гуще слов, — ответил Игорь. — И, странно... я скучаю.
И в те дни дошёл до него слух — греки сами едут в Киев. Не торговать, не угрожать, а просить. Просить помощи.
Глава III. Византийская петля
Зима 940 года стояла в Киеве тяжёлая, глухая. Снег лежал по пояс, хрустел под ногами, как кости под сапогом. Дым из хат не поднимался, а стелился по земле — будто и он хотел спрятаться от холода. Но в эту тишину вломился звон подков.
К воротам подкатил византийский караван: два десятка коней, охрана в шелках, мечи в ножнах, которые будто не для боя, а для красоты. Люди с лицами гладкими, как глина, и речью — вкрадчивой, как вода под снегом.
— Мы от Базилевса, сына Константина, владыки ромеев, — сказал старший, кланяясь. — Великий князь Игорь, прими слово мира… и просьбу.
Игорь слушал молча. В его взгляде была тревога. Эти люди были страшны не клинком, а словом.
— Хазары, — продолжал посол, — губят наши земли. Кочевники с юга жгут караваны, убивают стражу, топчут сёла. Мы платим — но монетой не заткнёшь пасть волку. Нам нужен меч. Твой меч.
Князь обернулся к окну. Снег всё шёл — чистый, свежий. Как будто можно было всё начать заново… или всё запачкать кровью.
— А что мне с того? — спросил он, не поворачивая головы.
— Торг с Царьградом, шелк и злато, печать Базилевса. Вся хазарская казна, слава и союз.
И он согласился. Не ради золота. Не ради шелка. Ради имени. Чтобы в летописях рядом с «Олег» писали и «Игорь».
Глава IV. Псы степи
Весна пришла, как всадник в пыли — рано, шумно, с дурными вестями. Игорь собирал дружину. Ни песен, ни смеха — только война в глазах. Флаги трепетали, будто не от ветра, а от предчувствия.
Цель — хазары. Коварные кочевники, что жалили империи, как пчёлы пасечников. Царьград прислал послов, слёзы и злато — теперь русичи стали теми, кто проливал чужую кровь по чужой воле.
На четвёртый день в степи не нашли ни станa, ни следа живого. Только затоптанные кострища и выжженные тропы.
Неделю шли по степи. День — как горн, ночь — как капкан. Колодцы — пусты или отравлены. Вода выжималась из бурдюков, как жизнь из уставших тел. Коней клали на ночь, чтобы не было слышно ржания. Люди молчали. Щёки ввалились. Доспехи натирали.
А потом пришли они. Не табуном, не ордой — бурей. Хазарская конница вынырнула из пыльного марева с криками, как скрежет стали по стеклу. С флангов замкнулось кольцо гибели. Луки стрекотали, и тела ложились в пыль.
И в тот миг, когда пал шестой стяг, Игорь понял: хазары не сражаются. Они казнят.
Тогда он сжал зубы, послал гонцов с миром. Слово — последнее оружие.
Ответ пришёл, как удар:
— Мира не будет, если не склонишься. Забудь о ромеях — ты теперь наш. Война идёт, и ты пойдёшь первым против своих же нанимателей. Или падёшь тут, как пёс без хозяина.
Поражение оказалось горьким. Не от крови — от прозрения. Ты не лев. Ты — фигура на чужой доске. Ты играл — но не свою партию. Так завершился поход. Без добычи. Без славы.
Глава V. Греческий огонь, что не гаснет в воде
Мир с хазарами заключили не за столом — под тенью поражения. Русичи вернулись из степи не триумфаторами, а тенями. На коже — рубцы. В глазах — молчание.
Игорь шёл по улицам Киева. Город не встречал — смотрел. Молча, настороженно. Как на человека, что принёс с собой не славу, а пепел. Люди кланялись — не от почтения, от жалости.
Весной 941 года он собирал рать не ради добычи — ради славы. Игорь шел не воевать. Он шел вернуть честь. Чтобы имя его звучало, как сила, а не как оправдание. Он шёл на Византию.
Ладьи сбивали как кузни. Железные накладки, высокие борта, весла с железными кольцами — не для скорости, для тарана. Это был не поход, а поступь гнева.
— Мы идём не грабить, — говорил он дружине. — Мы идём показать, что Русь — не игрушка. Не слуга. А зверь, у которого вспороли бок.
— Но золота всё же заберём, — шепнул Свенельд. — У них его больше, чем совести.
Когда флот вошёл в воды Босфора, солнце сияло. Волны были спокойны. На берегу блеснули первые византийские корабли.
— Жалкие. Их мало, — усмехнулся один дружинник, щурясь. — Мы их как гусей на пруду...
И тут — вопль. Воздух разорвала вспышка. Из носов вражеских кораблей вырвались струи пламени... И тогда они увидели греческий огонь.
Не просто пламя — живую смерть, что не знала ни воды, ни пощады. Оно не угасало — шипело, цеплялось за дерево, плоть и воздух. Густое, как масло, чёрное, как грех. Оно вырвалось не из воздуха — из пастей медных труб, установленных на византийских кораблях, длинных и узких, как змеи в броне.
Пламя выбрасывалось далеко вперёд, с рыком, как у зверя. Сами дромоны — боевые корабли ромеев — стали похожи на драконов, изрыгавших смерть, будто сам ад склонился над морем и выдохнул свою ярость.
То был не огонь, а проклятие, что рождали алхимики Царьграда в мраморных подземельях. Смесь тайная, передаваемая лишь от императора к мастеру, — смола, сера, нефть, гашёная известь. Но истина — не в составе. Истина — в страхе. Он горел на воде. Он горел даже в душах.
Русские ладьи, что были ковчегами мести, теперь трещали и плавились, становясь погребальными кострами. Воины метались, прыгали за борт — но и волны горели. И казалось, само небо отшатнулось. И этот огонь Игорь запомнил на всю жизнь.
Воздух наполнился воплями, потом — только хрипом.
— Назад! — закричал Игорь, пытаясь перекричать ревущий огонь.
— Ловушка! — рявкнул Свенельд, таща князя в ладью, что ещё держалась на воде.
— Это не бой! — кричал Игорь, но голос тонул в реве.
— Это ад, — вскрикнул Свенельд.
Они отступали. Из трёх сотен кораблей вернулись десятки. Русь уходила не армией — остатками. Позади остался не враг, а ужас. По пути — штормы, дизентерия, голод. Умирали без слов. На весле. На коленях. Смотрели в небо, будто там хоть кто-то объяснит — за что.
Киев встретил их снегом. Игорь стоял на берегу, оборванный, истощённый, и смотрел, как мачты одна за другой исчезают за поворотом.
Глава VI. Второй путь к Царьграду
Прошло два года. Весна 944 года пришла с опозданием, словно сама природа не решалась повторять путь, что уже раз привёл к огню. Река вскрылась поздно, и только тогда Игорь собрал совет.
— Мы снова идём на Царьград, — сказал он. — Но не за местью. За словом, которое не горит.
Свенельд, поседевший, выслушал молча. Потом тихо ответил:
— А если их слово снова запахнет смолой и серой?
— У нас теперь есть свой огонь. Не в ладьях — в памяти. И в союзниках.
Поход готовился не как нападение — как демонстрация. С Игорем шли печенеги: степняки, давшие слово на крови. Их знаменитая конница шла вдоль берега, как тень флотилии. А ладьи русов шли по морю — не грабить, а напомнить.
На этот раз Константинополь не стал испытывать судьбу. Они знали чего стоит война со степняками, ещё и с поддержкой флота. Уже в устье Дуная послы вышли навстречу. В золоте. В шелках. Голоса — вежливые. Лица — как маски.
— Великий князь, — начал старший. — Император желает мира. Пусть обиды утонут, как зола в реке.
Игорь молчал долго прежде чем ответить:
— Может река и уносит золу, но не боль. А боль греет дольше, чем ваш греческий огонь.
Переговоры длились днями. Шатры — как крепости. Слова — как удары. Никто не кричал, но каждый слушал, как в тишине звенит угроза. В конце был составлен договор: строгий, чёткий. Без дымки лести.
Купцам Руси вновь разрешалось торговать в Царьграде без пошлин. Игорю — шелка, вино, амфоры, украшения. Но важнее всего — признание. Уважение.
Глава VII. Где замыкается круг
Иногда судьба не ведёт вперёд — она замыкает круг. Игорь шагнул туда, где уже был. Весна 945 года стала его последней.
Весна выдалась ранней. Полюдье — путь князя по землям ради дани — стало почти ритуалом. После мира с Византией Русь крепла. Торговые ладьи ломились от шёлка, соли, стекла. Киев был полон жизни. Жена Игоря, княгиня Ольга родила сына, Святослава.
— Остался последний круг, — сказал Игорь перед отъездом, целуя ребёнка.
— От славы не отдыхают, — тихо ответила Ольга. — Её или несут, или под ней падают.
Путь лежал на север — в землю древлян. Дорога знакомая. А потому — опасная. Там, где раньше платили покорно, теперь копилась усталость.
Сбор прошёл быстро. Люди молчали. Сдавали мёд, меха, воск — не споря. Игорь уже возвращался, когда замедлил ход. Встал.
— Маловато, — сказал Игорь, всматриваясь в тугой мешок серебра, будто в бездонный колодец.
Воевода из молодых шагнул вперёд, с усмешкой:
— Свенельд взял втрое больше. Его люди — в новых кольчугах, а мы донашиваем ржавые обноски. Он не князь, но кормит, как князь.
Игорь не ответил. Он знал эти взгляды. Так же смотрели когда-то на него — при Олеге. Как на тень. Как на того, кто просто рядом с силой.
— Ты можешь не возвращаться чтобы взять больше, — сказал другой. — Но твой воевода уже собирал вторую дань. Люди шепчутся, чья власть крепче.
Игорь сжал кулак. Он знал: ещё один сбор — и в полях может вспыхнуть бунт. Но оставить возможность позади? Он не был больше мальчиком при Олеге. И не станет тенью Свенельда.
Он поднял голову:
— Седлайте коней. Кто хочет силу — должен уметь держать меч. Даже против собственной земли.
Начался второй круг сбора дани. Без чести. Без слов. Только требование — и холод в глазах. Древляне молчали. Никто не спорил. Никто не сопротивлялся. Они просто ушли в лес.
— Мы платим один раз, — сказал старейшина, встретив князя под дубом.
— Значит, будете платить дважды, — отрезал Игорь.
Ночь стекала в тишину. Дым от костров тлел низко, не поднимаясь в небо. Игорь сидел в шатре. За тканью стен дышал ветер и перекликались дозорные. Первый крик был коротким. Не зов, не сигнал — вскрик, будто кто-то не успел договорить.
И вдруг - пламя взвилось на краю стана. Конский визг, звон железа, и уже чья-то грубая ладонь рвёт ткань входа.
— Князь! — влетел ратник, раненый, с окровавленной саблей. — Древляне! Из леса! Засада!
Игорь уже стоял. За поясом висел меч, но руку он протянул к топору. В тесноте шатра им вертеть было легче.
— Сколько?
— Много. Тихо подошли. Наши держатся, но их давят с трёх сторон.
Игорь откинул полог и шагнул в ночь. Всё, что должно было быть под контролем — пылало. Всё, что он рассчитывал удержать — крошилось. Он знал: это не просто налёт. Это ответ.
Он отразил первый удар — щит звонко принял секиру, но уже второй удар сбил его с ног. Плечо вспыхнуло болью. Он поднялся, пригнувшись, успел отмахнуться топором от тени, что прыгнула из дыма. Но они шли лавиной — не поодиночке, не как разбойники, а как воины, знавшие, кого ищут.
— Живьём! — раздалось рядом.
Игорь шагнул назад, но ноги предали. Кто-то ударил в спину, кто-то выбил оружие из руки. Он успел разглядеть лицо в капюшоне — молодое, злое, с глазами, полными старой ненависти.
Секунда — и всё потемнело. Шлем сорвали. Руками, как клещами, заломили руки за спину. Он ещё попытался вырваться, но уже не было сил. Только злость, холодная, как вода в весеннем болоте.
— Пусть будет смерть — как возмездие, — сказал один из древлян.
Два молодых дерева согнули, натянули, как тетиву. К его ногам привязали верёвки. Потом отпустили. Тело Игоря рванулось — как праща. И треснуло. История сделала паузу. Не ради почестей. Ради ужаса.
— Чтобы знали, — сказал древлянин, глядя на мёртвого князя. — Кто берёт больше меры — умирает.
В Киев влетел гонец. Упал перед Ольгой — в пыли, в слезах, в пепле. Она слушала. Не дрогнула.
Потом встала. Подошла к огню. Долго смотрела в пламя.
— Он был князем, — тихо сказала она. — Теперь — тень. Но они узнают, что значит вдова Игоря.
Совет был собран в ту же ночь. Повесть Игоря закончилась. Началась повесть Ольги.