- Нить, что не держит никого. Глава 5.
- Завтра, батя, как раз на работу и выхожу. Можешь поздравить меня, - сказал Сергей.
Отец раздражённо отодвинул тарелку, и вытер руки о полотенце, предусмотрительно поданное матерью.
- Ну-ну. Молодец, что устроился. Не собираешься, значит, на шее у родителей сидеть?
Сын продолжал с аппетитом жевать курицу, макая ржаной хлеб в острую красно-белую «хреновину»:
- Не-а, не собираюсь.
- Что делать-то хоть будешь? - отец принялся за горячий чай, откусывая от куска хлеб с намазанным на нём смородиновым вареньем.
- Пока помогать ребятам. Отвезти - привезти, погрузить - разгрузить. Для начала.
Отец, сделав вид, что понимает сына, кивнул. Густая бордовая капля слетела на скатерть, и он собрал её указательным пальцем, чтобы отправить в рот.
- Грузчиком, значит, будешь... На подхвате, можно сказать, - он откинулся на стену и вытер носовым платком пот со лба , выступивший после чаепития. - Что же ты, сынок, отцовской протекцией брезгуешь? Вся семья на химкомбинате вкалывает, а мой Серёженька нос воротит?
Надежда Аркадьевна встала с табурета и начала убирать со стола ненужную посуду. Она в обед пила только полчашки чая, и заканчивала трапезу раньше всех. Люба, увидев это, залпом допила, и стала помогать матери.
- Отец, я ругаться с тобой не хочу, - миролюбиво начал Сергей.
- Ещё чего не хватало, тебе со мной ругаться... - вставил Иван Юрьевич.
- Ты сам из деревни уезжал, отец тебя тоже не поддержал. Так ведь было?
- Не путай, сынок, это разные вещи. Я уехал на благо страны трудиться. В деревне коровам хвосты крутить, пахать да сеять всегда мужики найдутся. Мы на химкомбинате важное дело делаем, вот так. А ты в торгаши подался, сроду такого в нашей семье не было.
- Понятно, - Сергей встал, и внимательно посмотрел на отца. - Ну, что же, жаль. Пойду я батя, прогуляюсь.
- Иди, иди, сынок. Проглядел я тебя, парень. Поезд ушёл, - вздохнул мужчина, и собрал ещё одну упавшую каплю варенья.
Работы у парня и правда было много. Дела шли хорошо, крепкие и не очень, напитки употреблялись стабильно. Закупались новые видеомагнитофоны, перезаписывались популярные фильмы, иногда не самого благопристойного содержания.
Серёга зарабатывал немало. Покупал подарки маме и сестрёнке, и стал задумываться о покупке автомобиля.
Каждое утро молодых бизнесменов начиналось с подведения итогов вчерашнего дня в обустроенном под казино, подвале. Обсуждали возникшие трудности и ближайшие планы. В команде был свой юрист, Паша, потерявший зрение в Афганистане. Глядя на его уверенное лицо в солнечных очках и точные движения, сложно было представить, что он абсолютно слеп. Паша брал кружку, стоящую на столе, одним медленным движением, без ощупывания воздуха вокруг него. Он будто был оснащён собственной эхолокацией. Что было ещё более странным, слепой Паша «видел» человека насквозь. Его часто приглашали на «сходняки», где он первое время сидел в сторонке, положив голову на плавный крючок бамбуковой трости.
- Ну, как? - спрашивали его молодые мужчины после окончания переговоров. - Врёт? Кинуть собирается нас Федот?
- Врёт, мужики, как дышит, - качал головой Паша. - Кинет, как пить дать.
Ребята, прячущие мощные кулаки в карманах адидасовских спортивных костюмов, молча переглянулись:
- Спасибо, Паш. Понятно, - и по очереди протягивали ему руки.
Слепец в ответ подавал свою правую, левой придерживая жёлтую коленчатую трость.
Скоро «Глазастый», как его прозвали друзья, перестал сидеть в углу, становясь негласно главной фигурой во время разных ситуаций. Его работы тоже прибавлялось, бизнес медленно, но верно, легализовался. И без глаз ему было уже не обойтись. Однажды утром он появился в подвале в сопровождении худощавого паренька с длинными бесцветными волосами.
- Мужики, это Сева. Его глаза - теперь мои глаза, - серьёзно заявил он, и ребята весело хохотнули.
- Извини, Паш. Очень комично вышло, - заявил один из нескольких ребят, под спортивными костюмами которых были неизменные тельняшки.
Смеяться над физическими недостатками в компании было не принято. Ребята без кисти, без стопы, и с прочими утратами, понесёнными на вой не, составляли значительную часть знаменитого братства.
Сева, глядя себе под ноги, обутые в заношенные кеды, молча кивнул головой.
- Он немного необщительный, зато грамотный и опытный юрист.
Парень снова кивнул, и ещё больше ссутулил тщедушные плечи. Сева чем-то неуловимо был похож на своего нового знакомого. Он видел жизнь не такой, какой её видят большинство людей. Многие вещи он воспринимал так, как о них и говорили. В школе из-за его необщительности над ним добродушно посмеивались, потому что если бы посмеивались зло, то отличник Сева никому бы не дал списать.
С этого дня Сева всегда был при «Глазастом». Он внимательно изучал документ, прежде чем ткнуть пальцем левой Пашиной руки в то место на бумаге, где должна стоять его подпись.
***
Для Вилора и Олеси лето было долгожданным, как для неопытного садовника - первое яблочко «Белого налива» на недавно посаженной молодой яблоньке. И оно наступило, с томящей полуденной жарой и короткими, тёплыми, до умопомрачения влажными ночами.
Девушка впервые пошла в отпуск накануне свадьбы. Работа медсестрой у офтальмолога была не очень сложной. Очередь пациентов шла непрерывным потоком. Люди, проходящие медосмотр по направлению с работы, мужчины и женщины, желающие получить справку для получения водительского удостоверения. По-настоящему больных было немного. В основном, пожилые люди, заметив искреннюю заинтересованность молоденькой медсестры, начинали с готовностью жаловаться. На ухудшение зрения, слуха, тремор в руках. Желудочные колики и бессонницу. Бабушка, поправляя пораженной артритом ладонью тёмный платок на седой голове, осторожно присаживалась на такой же старый, как она табурет. Повторяла две верхние строчки букв алфавита, написанных вразброс, в которые Олеся тыкала деревянной учительской указкой. На мучительной попытке распознать третий ряд бабушка наклонялась вперёд, по-гусиному вытягивая шею.
- Ох, не вижу, доченька... Не вижу, касатка моя...
Доктор был чуть старше медсестры. Вечно спешащий, и уже заполняющий карточки профессионально неразборчивым почерком. Он быстро понял, что девушка прекрасно справляется с его обязанностями тоже, и стал с ужасно серьёзным лицом пропадать «по делам», доверив печать с оттиском «Врач Б...в» в верхнем выдвижном ящике тумбочки.
Доктор являлся на работу строго по графику: к началу рабочего дня, перед обеденным перерывом, и без пяти четыре, к концу смены. А так как парень-офтальмолог, носивший очки с толстыми линзами, приходился племянником одной важной «шишке», жалобы пациентов на белых листочках молча ложились в стол главврача.
Олеся, быстро набиравшаяся опыта, стала приходить в кабинет, будто работала там одна. Резво меняя обувь, она наливала воду в чайник, чтобы к чаепитию осталось только щёлкнуть выпуклой кнопкой. Поливала цветы, поворачивая их горшочные бока по часовой стрелке к ласковому утреннему солнышку, поправляла плакаты, висевшие целую вечность в неизменном кабинете на неизменных верёвочках.
Ровно в восемь часов она торжественно открывала высокую узкую дверь и здоровалась со скопившимися в светлом коридоре пациентами.
- У кого медосмотр? - она протягивала руку, собирая высокую стопку карточек, и прижимала бумажную башенку к груди. - Не волнуемся, граждане, кто на медосмотр, проходите по очереди.
- Жалобы есть? - здоровый кучерявый мужик, похожий на лучшего тракториста Советского Союза, отрицательно закивал, и басовито ответил:
- Нет...
- Садитесь, - Олеся открыла карточку, лихо перевернув стопку вверх ногами.
- Может, не надо? - «Тракторист» мялся у двери в носках, его ботинки предусмотрительно оставлены в коридоре.
- Надо, - медсестра начала заполнять бланки и карточку. - Готовы?
Она, пряча улыбку, наблюдала, как мужчина-гора на цыпочках крадётся к табурету, окрашенному невзрачной коричневой краской.
- Готов, - отозвался он, положив левую ладонь на колено, в правой зажав белый окклюдер на длинной ручке.
Спустя минуту медсестра в белоснежном халате вручала огромному мужчине бумаги:
- Что же вы проверяться не хотели? Я думала, у Вас проблемы со зрением...
- Да народу там полно, - чубатая голова кивнула в сторону двери. - Я-то и так знаю, что всё в порядке у меня. - Спасибо, доктор. До свидания...
- До свидания, - ответила Олеся, уставшая говорить благодарным пациентам, что она не доктор.
Людям, действительно нуждающимся в консультации врача, она говорила:
- Вы приходите без пятнадцати четыре, Вас доктор ещё раз посмотрит. А карточку я на столе оставлю, - и действительно оставляла её на столе, с прикрепленным железной скрепкой к картонной обложке листочком, на котором записывала свои рекомендации.
Ей всегда было жаль детей, которые были запуганы доктором с пелёнок.
- Сынок, открой глазик, покажи тёте...
- Не-е-ет, - ревел мальчик, прижимая к глазу светлую панаму с мелкими крупинками песка. - Я бою-у-усь!
- Я только посмотрю, правда, - она вопросительно смотрела на мать и кивнула головой, в надежде на продолжение.
- Кирилл, - понимающе продолжала мать.
- Кирилл, - повторила медсестра. - Вот, смотри, мы с твоей мамой пока за руки подержимся. И я трогать не буду тебя, только посмотрю, - ласково, но уверенно, продолжала она.
Мальчик беспомощно хлюпнул носом, и отнял панаму от лица, чтобы проверить, не обманывает ли его незнакомый мягкий голос.
- Иди ко мне, вот так, ещё шажок, - мать разжала руки, давая свободу Олесе. Но та и не думала нарушать своё слово. - Знаешь, Кирилл, что наш глазик гораздо больше, чем та частичка, которую мы видим. Вот, посмотри на плакат.
Кирилл повернул голову и увидел человека с одной нормальной половиной лица и со второй, ужасной, где глаз был похож на небольшой садичный мячик.
- Мне нужно посмотреть весь твой глазик, какой он у тебя крепкий и сильный. Дашь мне посмотреть?
Малыш наконец согласился, и отдал панамку в руки благодарной матери.
- Я буду скучать по ним, - Олеся шла с женихом под руку по больничному коридору.
- Это же ненадолго, - заверил тот. - И потом, представь, с каким удовольствием ты снова выйдешь на работу? После отпуска, после медового месяца, - Вилор весело подмигнул ей.
- Наверное, - согласилась девушка. - Я так волнуюсь... Хоть и вечер будет скромный, очень хочется, чтобы всё прошло хорошо...
Вилор разглядывал широкие половицы, подпорченные временем и безжалостной человеческой обувью.
- Знаешь, Олеся, мне кажется, это очень даже понятно. Ты же невеста, а всем невестам положено волноваться. Это показывает, как серьёзно ты относишься ко мне, к нашей свадьбе, и вообще...
- Да, я серьёзно отношусь, - подтвердила девушка, заглядывая в глаза жениху. - Иначе бы зачем всё это нужно?
Волнительный день наконец настал. Мрачные низкие тучи отражались в металлических рёбрах крыш, не выпуская солнечные лучи в город. Подул холодный ветер, заставляя по-летнему одетых прохожих зябко ёжиться, прогоняя мерзкие мурашки. В обед пошёл мелкий дождь, зависший серой пеленой на грустных улицах. Олеся разочарованно смотрела в окно. Квартира, прогретая долгими летними днями, ещё сохраняла приятное покорное тепло, но от деревянного подоконника тащило холодной волной.
- Не таким я представляла день своей свадьбы, - сказала девушка, не оборачиваясь, подошедшей сзади матери.
- А в наше время говорили, что дождь в свадьбу - самая хорошая примета. Жизнь будет обеспеченная, долгая и счастливая.
- Видимо, с давних пор свадьбы проходят в засуху, - ввернула старшая сестра. - Что-то я ни разу не встречала такую чудесную семью: богатых, счастливых, да ещё и обеспеченных людей.
Невеста грустно улыбнулась, посмотрев на белоснежное платье с разрезом на нижней части впереди, висевшее по-хитрому: сначала на дверь была накинута белая простыня, и лишь затем плечики с нарядом, чей крючок по-альпинистски цеплялся сверху за дверное полотно.
- Всё равно я уже самая счастливая, - заверила она сестру и мать. - Ну и что, что дождь! Да пусть хоть снег выпадет, мне всё равно!
Мать погладила Олесю по чёрным волосам:
- Ты причёску будешь делать?
- Нет, мам, Вилору так нравятся мои волосы... Он просил ничего с ними не делать, - она заправила прядь за ухо и на мгновение коснулась шеи, представляя ласковые прикосновения жениха.
- Ага! И главное, чтобы ты в парикмахерскую не попёрлась, его «нажитое непосильным трудом» тратить.
- Ну Ира-а-а! - не удержались мать и сестра, одновременно вздохнув.
- За что ты его так не любишь? - подняв плечи вверх от негодования, спросила Олеся. - Ты видела его два раза в жизни, разве можно так судить о человеке?
- Я не знаю, Олеська. Он жлоб. Жадина. Скупердяй. Вот увидишь сама, когда жить вместе начнёте.
Олеся отвернулась и вышла на кухню. Она села на табурет, подтянув колени к подбородку. Едкие слова сестры можно было расценивать как зависть: старшей по возрасту явно не светило замужество. А можно было подумать, что она искренне переживает за младшую сестрёнку. Но, как бы то не было, настроение Олеси неизбежно ползло вниз, как тонюсенькая «стрелка» на полупрозрачных капроновых колготках.
Вскоре к дому подъехали две машины, чтобы забрать сразу невесту, её старшую сестру и родителей. Красная «копейка» лязгала на дворовых ухабах, как сломанный будильник в руках трясущего его часового мастера. В салоне висел табачный дым. Заднее сиденье было застелено домотканым половиком, который, судя по пятнам, ни разу не подвергался пытке водой и стиральным порошком. В неё Вилор усадил родителей невесты, вежливо поинтересовавшись:
- Ничего, что накурено, правда?
Второй машиной была видавшая виды белая «Волга» с длинной ржавой царапиной со стороны водительского сиденья. В салоне было чисто, на ковриках и приборной панели не было ни соринки. Жених с гордостью подал руку Олесе, помогая усесться в автомобиль, а затем попытался повторить это с Ириной. Но та, состроив яростно улыбающуюся гримасу, сама взялась за ручку и уселась рядом с водителем.
Выглянуло долгожданное солнце, купая ворчливых воробьёв в частых и глубоких лужах. Тучи сменились облаками, похожими на диковинных животных и причудливых белокрылых птиц.
Гости в столовой уже собрались. Разноцветные шарики были привязаны к дверным ручкам, к пластмассовым потолочным плафонам, к коричневым деревянным решёткам, скрывающим длинную полосу раздачи. На столах стояли вазы и трёхлитровые банки с белыми флоксами, розовыми пионами, алыми гвоздиками и фиолетовыми «собачками» ирисов.
Празднество началось вдруг, и затопило своим весельем настороженные сердца гостей. Вилор не стал нанимать праздничного ведущего, а договорился за вполне умеренную плату со знакомым на заводе. Денис, которого можно было отнести к разряду «вечных мальчиков», со школьной скамьи слыл «любимцем публики и женщин». Ещё со школьного КВНа он научился различать шутки, которые больше всего нравятся залу. Продолжил прибыльное увлечение в техникуме, выступая на не очень богатых свадьбах «по залёту» и днях Рождения однокурсников, чьи родители были отнюдь не рядовыми гражданами.
Шутки, смех и радостные возгласы раскрепощённых застольем людей делали атмосферу почти домашней. Денис, "с лёту" запомнивший имена и родственные узы присутствующих, завевал этим абсолютное доверие и симпатию.
- Что же, давайте поднимем наши бокалы за родителей. Эти самоотверженные люди посвящают свои жизни нам, детям. Так будем же с уважением относиться к живущим, и с вечным поклоном вспоминать усопших. Родители невесты, встаньте, пожалуйста! Пьём за вас, за то, что смогли вырастить такую прекрасную девушку, ставшую сегодня женой. Надёжной опорой и поддержкой своего мужа!
Гости радостно зааплодировали, но Денис поднял ладонь, призывая дослушать его речь:
- К сожалению, родители жениха сегодня не могут разделить нашу радость, так как покинули Вилора ещё в детском возрасте...
- Да что Вы говорите? - высокий худой мужчина, прихрамывая, подошёл к столику молодых и уставился на жениха. - Интересно, а я тогда кто же? Иди, сынок, обними папу. Соскучился, небось?
- Путеводитель здесь.