Нина смотрела на экран телефона — Ксюша сбрасывала все звонки. Она сидела на кухне, сжимая кружку с остывшим чаем, и прокручивала в голове недавнюю ссору. Вся посуда на столе еще вздрагивала от удара двери.
Падчерица закричала: «Ты мне не мать, а тюремщик!» — и хлопнула дверью.
Звук разнесся по квартире подобно выстрелу. Нина даже выронила полотенце. За десять лет жизни с Ксюшей такого не случалось. Никогда.
Эти слова все ещё звенели в ушах, отдаваясь болью в сердце.
До этого дня Нина считала, что у них с падчерицей полное взаимопонимание. Разве она не заменила ей родную мать? Разве не проверяла ночами температуру, когда Ксюша болела? Не плела косички перед школой? Не помогала с домашними заданиями? Не водила в музыкалку и на танцы?
Мы так боимся навредить, что часто не замечаем, как вред наносим именно своими страхами
Хлопок входной двери заставил Нину вскочить. Вернулся муж.
— Что у вас тут случилось? — Андрей настороженно оглядел разгромленную кухню: опрокинутый стул, рассыпанный сахар на столе.
— Ксюша, — голос Нины дрогнул. — Она... устроила скандал и убежала.
— Куда убежала? — Андрей нахмурился, доставая телефон. — На улице ливень.
— Не знаю, — прошептала Нина. — Может, к подруге. Она бросила телефон. Сказала, что я её... контролирую.
Андрей набрал номер дочери — звонок раздался из комнаты Ксюши. Затем потер переносицу жестом, который Нина хорошо знала — так он делал, когда пытался сохранить спокойствие.
— Рассказывай, что произошло.
Нина вздохнула.
— Я просто хотела, как лучше... Просмотрела её переписки ВКонтакте. У неё там какой-то парень... Кажется, старше её.
— И?
— Задала пару вопросов... спокойно, без криков. Но она вдруг взорвалась. — Нина сглотнула комок в горле. — Сказала, что я читаю её переписки, проверяю рюкзак, контролирую каждый шаг...
Андрей сел напротив, его плечи поникли:
— А это правда?
В памяти пронеслись картинки: вот она аккуратно просматривает рюкзак Ксюши, пока та в душе; вот открывает её страницу в соцсети с компьютера, который падчерица забыла разлогиниться; вот проверяет карманы курток, "случайно" взяв не свою...
— Я просто беспокоюсь, — прошептала Нина, но внутри что-то неприятно кольнуло. — Ей четырнадцать, время опасное...
— Ей почти пятнадцать, — поправил Андрей. — И ты не ответила на мой вопрос.
Нина отвела взгляд:
— Возможно, я действительно иногда... перестраховываюсь.
Андрей потер виски:
— Помнишь, как ты сама злилась на свою мать за подобное?
Воспоминание ударило под дых. Маменькина дочка — так дразнили её в школе. Мама проверяла каждый шаг, каждую оценку, каждого друга. Нина сбежала из родительского дома в восемнадцать, при первой возможности.
— Это другое, — попыталась оправдаться она. — Я не родная мать. На мне двойная ответственность.
— И поэтому ты превратилась в надзирателя? — в его голосе не было злобы, только усталость. — Нинуль, я знаю, ты любишь Ксюшу. Но контроль — это не любовь.
Он встал, накинул куртку.
— Я поеду искать дочь. А ты... подумай хорошенько.
Оставшись одна, Нина бесцельно бродила по квартире. Зашла в комнату Ксюши — аккуратная, с плакатами какой-то новомодной группы, с фотографиями подружек. На столе — раскрытая тетрадь по геометрии. Ксюша всегда была прилежной, не доставляла проблем...
В углу — гитара, новое увлечение. Нина вспомнила, как морщилась, слыша нестройные аккорды, и как однажды бросила: "Может, хватит этих завываний? Уроки сделала?". Ксюша тогда замолчала, а на следующий день гитара исчезла с глаз — перекочевала в шкаф.
Нина выдвинула ящик стола. Записная книжка с пони на обложке. Детская. Ксюша выросла, но почему-то хранила её. Нина открыла — и замерла. На первой странице значилось: "Дневник. Личное. Не читать!!!".
Рука дрогнула. Нина захлопнула дневник и отшатнулась, словно обжегшись. Что же она творит? Нарушает последнее, что осталось интимного у падчерицы.
"Ты мне не мать, а тюремщик!".
Голос Ксюши снова прозвучал в голове — звонкий от слез. А ведь она не кричала такого даже в раннем детстве, когда скучала по умершей матери. Никогда не попрекала Нину тем, что та — не родная.
Нина рухнула на Ксюшину кровать. Её мать контролировала каждый шаг дочери, а она... она поступает так же с Ксюшей. История повторяется.
Звонок телефона вырвал её из оцепенения.
— Нашёл, — голос Андрея звучал устало. — У одноклассницы. Промокла до нитки, но цела.
— Слава богу, — выдохнула Нина. — Вы возвращаетесь?
Пауза.
— Она не хочет ехать домой. Говорит, что ты... не уважаешь её личные границы.
Горечь подступила к горлу. Нина закрыла глаза:
— Она права.
— Что?
— Скажи ей... скажи, что я всё поняла. Что мне очень стыдно. Что я буду ждать, когда она будет готова вернуться. И... что я больше никогда не буду копаться в её вещах.
Долгая пауза.
— Хорошо, — наконец ответил Андрей. — Позвоню позже.
Нина опустила телефон. Внутри было пусто, но странным образом — легче. Столько лет она жила в страхе, что с Ксюшей что-то случится, что она не уследит, не убережет... И в этом страхе чуть не потеряла самое главное — доверие.
Ксюша вернулась поздно вечером — притихшая, с покрасневшими глазами. Нина встретила её в коридоре, не решаясь обнять.
— Ты голодна? — спросила она осторожно.
Ксюша пожала плечами.
— Немного.
— Я приготовила твой любимый борщ с пампушками.
За столом воцарилось гробовое молчание, нарушаемое лишь звяканьем ложек о тарелки. Андрей дважды пытался завести разговор — сначала о погоде, потом о новом сериале — но его слова повисали в воздухе, как бельё в безветренный день. Ксюша методично ковыряла борщ, гоняя кусочки картошки по тарелке. Доев через силу, она пробормотала "спасибо за ужин" и юркнула в свою комнату. Щелчок замка прозвучал как приговор.
Нина стояла в нерешительности. Затем собралась с силами и постучала.
— Можно?
— Входи.
Ксюша сидела на кровати, обхватив колени. Такая взрослая и такая уязвимая одновременно.
— Я хочу извиниться, — начала Нина, присев на край кровати. — Ты права. Я действительно... перешла все границы.
Ксюша сидела, обхватив колени руками, и изучала потертый уголок ковра. Ногти с облупившимся лаком нервно постукивали по джинсам. Плечи напряжены, словно перед прыжком в воду.
Самое трудное в воспитании — научиться отступать, позволяя ребенку совершать свои ошибки и расти на них
— Понимаешь, — Нина присела на самый краешек кровати, будто боясь спугнуть птицу, — когда ты была крохой, я могла защитить тебя от всего на свете. Один пластырь решал любую проблему, а сказка на ночь прогоняла любые страхи. А сейчас... ты вырастаешь, и это пугает до дрожи в коленях. А я по-прежнему хочу тебя защитить от всего. От ошибок, наверное. От боли.
— А если я хочу сама набивать свои шишки? — в голосе Ксюши послышались упрямые нотки. — Я же не маленькая.
Нина неожиданно для себя улыбнулась:
— Уже не маленькая, да. И... ты имеешь право на свои шишки. — Она помолчала. — Знаешь, моя мама тоже всегда всё контролировала. И я поклялась, что никогда не буду такой. А потом...
Мы часто повторяем с детьми именно те ошибки, от которых когда-то поклялись их уберечь
— Стала ещё хуже? — в глазах Ксюши мелькнул огонёк.
— Получается, что так, — Нина развела руками.
Неожиданно Ксюша подалась вперед и крепко обняла её:
— Я тебя люблю. Несмотря ни на что.
Глаза защипало от слез:
— И я тебя. Больше жизни.
— Тогда давай договоримся, — Ксюша отстранилась, её лицо стало серьезным. — Ты перестаешь копаться в моих вещах. Никаких проверок телефона, соцсетей, рюкзака. Никаких подслушиваний разговоров.
Нина сглотнула:
— Договорились.
— А я обещаю приходить домой вовремя. И... рассказывать о важных вещах. Сама.
— Мне этого достаточно, — Нина сжала её руку. — Правда.
— Тогда мир? — Ксюша протянула мизинец.
— Мир, — подтвердила Нина, сцепляя свой мизинец с Ксюшиным — как в детстве.
Прошло несколько недель. Нина ловила себя на том, что иногда руки тянутся проверить Ксюшин телефон, когда та оставляет его без присмотра. Или заглянуть в рюкзак. Или порасспрашивать о новой подруге с розовыми волосами.
Но она сдерживалась. И постепенно тревога стала отступать. Ксюша, почувствовав свободу, неожиданно стала более открытой — сама рассказывала о школьных делах, о новой музыке, даже показала переписку с тем самым "парнем", который оказался одноклассником, верстающим школьную газету — они вместе готовили материал для конкурса.
Однажды Нина услышала звуки гитары из комнаты Ксюши. Тихие, неуверенные. Она задержалась у двери, борясь с искушением войти без стука. Раньше бы просто распахнула, не задумываясь. Теперь — осторожно постучала.
— Можно? — спросила она, приоткрыв дверь.
Ксюша вздрогнула, прижав ладонь к струнам, чтобы заглушить звук.
— Я... просто балуюсь.
— Можно послушать? — Нина осталась стоять у порога, не решаясь войти без разрешения.
Ксюша секунду колебалась, затем кивнула:
— Только не смейся. Я еще учусь.
— Даже не подумаю, — заверила Нина, оставаясь у двери.
Первые переборы звучали неуверенно. Струна треснула фальшивой нотой, Ксюша тихо чертыхнулась. А потом — запела. Негромко, с хрипотцой на высоких нотах, от которой по коже побежали мурашки. Не поставленный, необработанный, но искренний до боли голос.
Песня была про первую любовь и одиночество — наивные, почти детские строчки, в которых сквозила подростковая тоска по настоящему, когда весь мир кажется одновременно враждебным и прекрасным.
Нина стояла, затаив дыхание, прикрыв рот ладонью, чтобы не выдать себя случайным звуком.
— Вау, — только и смогла произнести она, когда Ксюша взяла последний аккорд. — Это было... потрясающе.
Падчерица подняла глаза, ища подвох:
— Честно?
— Абсолютно, — Нина подошла и присела на краешек кровати. — Знаешь, я думаю, нам стоит записать тебя на уроки вокала. Если хочешь, конечно.
Глаза Ксюши округлились:
— Серьезно? Ты не считаешь это пустой тратой времени?
— Я была неправа, — Нина покачала головой. — У тебя настоящий талант.
Вечером, когда Ксюша уснула, Нина рассказала обо всем Андрею. Он слушал молча, затем притянул её к себе:
— Ты справилась.
— С чем?
— С самым сложным — отпустила контроль. Позволила ей быть собой, а не твоей копией или куклой.
Нина вздохнула:
— Это сложно. Каждый день приходится себя одергивать.
— Зато теперь она доверяет тебе. По-настоящему.
Нина улыбнулась:
— Знаешь, что самое удивительное? Я ведь боялась, что без моего контроля она наделает глупостей. А вышло наоборот — она расцвела.
Она отпустила вожжи, а дочь не помчалась в пропасть — взлетела. Странный парадокс родительской любви: чем крепче сжимаешь в кулаке, тем больше шансов раздавить. Где грань между строгостью и жестокостью?
Если вам понравилось, обязательно жмите на палец вверх и поделитесь в соцсетях с помощью стрелки. С уважением, @Алекс Котов.