Ключи никак не хотели попадать в замочную скважину. Валентина, уставшая после смены в поликлинике, раздраженно вздохнула и попробовала снова. Руки не слушались. День выдался тяжелым — трое новых пациентов с гипертонией, бесконечные карточки и ворчливая заведующая. Мечталось только об одном: горячий чай, любимое кресло у окна и тишина...
Дверь наконец поддалась. Валентина переступила порог — и замерла. Из кухни доносился звон посуды и детский смех. Запах незнакомого парфюма смешивался с ароматом жареного лука.
— Ты уже вернулась? — из кухни выглянула Марина, ее племянница. — А мы тут уже обосновались!
Валентина молча сняла пальто, разглядывая чужие ботинки в прихожей и огромный чемодан, небрежно брошенный у стены. Откуда-то из глубины квартиры выскочил Антон, шестилетний сын Марины, и с разбегу обнял ее колени.
— Баба Валя! А у меня новая машинка есть!
— Здравствуй, Антошка, — растерянно пробормотала Валентина, машинально погладив мальчика по голове.
На кухне кипел чайник, на столе стояли незнакомые кружки. В раковине громоздилась гора посуды — явно не сегодняшняя.
— Марина, я не поняла... — начала Валентина, но племянница перебила:
— Тетя Валя, нам так неудобно было просить тебя! Ты же вечно занята, телефон не берешь... Вот мы и решили — приедем, а там уже объяснимся. С Петькой разругалась вконец, жить у него больше не могу, сама понимаешь.
Валентина медленно опустилась на табурет. Внутри все сжалось. Она хотела возразить, сказать, что надо было предупредить, что у нее свои планы, свой режим. Но вместо этого глухо спросила:
— Надолго?
— Пока не знаю, — пожала плечами Марина. — Петька совсем с катушек слетел, может, месяц-другой перекантуемся, пока он в себя не придет.
Месяц-другой? Валентина с тоской оглядела кухню — свою кухню, где теперь хозяйничал кто-то другой. Из комнаты донесся грохот — видимо, Антон что-то уронил. Сердце кольнуло тревожно.
— Да ты не переживай, тетя Валя! — беззаботно улыбнулась Марина, наливая чай в незнакомую кружку. — Мы тебе мешать не будем. Будто нас и нет вовсе!
Валентина кивнула, чувствуя, как внутри нарастает тяжесть. В голове крутилось: нужно сказать "нет", нужно объяснить... Но губы лишь растянулись в вымученной улыбке. Как всегда.
Непрошеные перемены
Пятый день вынужденного соседства давался Валентине особенно тяжело. Встав по привычке в шесть утра, она обнаружила разбросанные по всей гостиной игрушки Антона. Сдерживая раздражение, Валентина принялась собирать машинки и конструктор, когда наступила на что-то острое.
— Ох ты ж! — вырвалось у неё. Маленький пластмассовый солдатик впился в пятку.
Валентина медленно опустилась в кресло, разглядывая следы чужого присутствия в своём доме. Журнальный столик был заставлен чашками с недопитым чаем. На любимой вазе, подаренной покойным мужем, виднелась трещина. Из спальни, которую она уступила Марине с Антоном, доносился богатырский храп.
«Да что же это такое», — подумала Валентина, массируя больную ногу. Привычный распорядок рушился на глазах. Уже неделю она не могла нормально выспаться — Антон допоздна смотрел мультики, а утром устраивал забеги по квартире. Любимые фарфоровые статуэтки пришлось убрать в шкаф, после того как одна из них лишилась головы.
К вечеру усталость накапливалась, превращаясь в тупую головную боль. Валентина вернулась с работы и обнаружила гору немытой посуды.
— Марина, может, хоть тарелки помоешь? — осторожно спросила она.
— Ой, тёть Валь, я только Антошку из садика забрала, ужасно устала, — отмахнулась племянница, не отрываясь от телефона. — Потом, ладно?
Это «потом» никогда не наступало. Их вещи постепенно заполняли всё пространство — какие-то пакеты в коридоре, косметика в ванной, детские носки на балконе. Валентина чувствовала, как её собственная жизнь сжимается, уступая место чужой.
Вечером, сидя на кухне с недочитанной книгой, она услышала грохот. На пол полетела любимая настольная лампа.
— Антон! — воскликнула Валентина.
— Это не я! Само упало! — закричал мальчик и убежал в комнату.
Марина даже не вышла посмотреть, что случилось.
Валентина осторожно подняла разбитую лампу. Тридцать лет она стояла на этом столе. Муж когда-то привёз её из командировки. Сердце сжалось от обиды и бессилия. Рука потянулась к телефону — позвонить подруге, выговориться. Но тут же опустилась. Жаловаться на родную племянницу? Неудобно как-то...
«А им, значит, удобно?» — вдруг отчётливо прозвучало в голове. Эта мысль заставила Валентину замереть. В груди что-то дрогнуло — не то обида, не то злость, не то запоздалое прозрение.
Подслушанная правда
Бабье лето выдалось на редкость солнечным. Валентина протирала окна в зале, стараясь не обращать внимания на разбросанные игрушки. За две недели она почти смирилась с вторжением в свою жизнь. «Терпи, Валя, они же родные», — повторяла она себе.
Марина ушла на встречу с подругой, притащив с собой Антона. «Хоть час тишины», — с облегчением подумала Валентина, орудуя тряпкой. Дверной звонок застал её врасплох. Оказалось, Марина забыла ключи.
— Тётя Валя, я скоро вернусь, — бросила она, хватая связку с полки. — Лёлька внизу ждёт, с коляской, гулять пойдём.
Валентина кивнула, возвращаясь к окнам. Спустя пятнадцать минут она услышала, как хлопнула входная дверь.
«Странно, это что, уже вернулась?» — подумала Валентина, прислушиваясь.
Из коридора доносились голоса. Марина громко смеялась, разговаривая с подругой. Судя по всему, они решили подняться в квартиру.
— Леля, да ты не переживай, можно тут коляску оставить, — говорила Марина. — Старушка на работе до вечера.
Валентина застыла с тряпкой в руке. Старушка? Это она, что ли?
— А вообще, удобно я устроилась, — продолжала Марина, не подозревая, что её слышат. — Петьке назло, и жильё бесплатное. Тётка-то у меня добрая, слова поперёк не скажет.
— А надолго ты к ней? — спросил женский голос.
— Да пока не выгонит, — хихикнула Марина. — А она не выгонит, у неё воспитание не то. Знаешь, советское такое, «всё для семьи». Сама в углу спит, а нам спальню отдала.
— Удобно, — оценила подруга.
— Ещё бы! Если повезёт, может, квартиру мне отпишет. Всё равно одна живёт, детей нет. А тут мы с Антошкой рядом, как родные. Обхаживать её буду...
Звякнули чашки. Видимо, они решили устроить чаепитие.
Валентина медленно опустилась на табурет. В голове шумело. Ноги стали ватными. Так вот, значит, как... «Старушка». «Отпишет квартиру». «Обхаживать буду».
По щеке скатилась слеза. Обида жгла горло. Вот, значит, какую цену имеет родственная забота... Валентина вдруг увидела всю ситуацию со стороны — себя, загнанную в угол в собственном доме, и эту нахальную девицу, ловко пользующуюся её добротой.
Что-то внутри надломилось — но не от слабости, а от странной, незнакомой решимости. «Хватит, — подумала Валентина, выпрямляясь. — Это мой дом. Мои правила. Моя жизнь».
Она вытерла слезу и глубоко вздохнула. Пора было действовать.
Точка невозврата
Старый фотоальбом в коричневой обложке был для Валентины настоящей сокровищницей. Свадьба с Василием, поездки на море, фотографии родителей — маленькая летопись большой жизни. Каждый вечер пятницы она бережно перелистывала хрустящие страницы, разговаривая с теми, кого уже не было рядом.
Сегодня Валентина вернулась домой раньше обычного. В поликлинике отменили две последние смены. "Наконец-то посижу с альбомом в тишине, пока они не пришли", — подумала она.
Переступив порог спальни, она замерла. Антон сидел на полу, а вокруг него... Валентина ахнула, схватившись за сердце. Фотографии — десятки фотографий — были разбросаны по всему полу. Несколько из них были разорваны, на других виднелись следы пальцев, испачканных чем-то липким. Альбом лежал рядом, с вырванными страницами и отклеенной обложкой.
— Антон, что ты наделал? — голос Валентины дрогнул.
Мальчик поднял на неё беззаботный взгляд:
— Я строю город из фотографий!
Не помня себя, Валентина опустилась на колени, собирая разбросанные снимки. Вот свадебное фото с Василием — единственное, что осталось от того дня. Порвано пополам. Вот последняя фотография мамы — измазана вареньем.
— Марина! — крикнула Валентина. Слёзы душили её.
Племянница появилась в дверях с телефоном в руках.
— Что случилось? Чего кричишь?
— Посмотри, что твой сын сделал!
Марина окинула комнату равнодушным взглядом.
— Подумаешь, старые фотки. Сейчас всё в облаке хранят.
Что-то оборвалось внутри Валентины. Старые фотки? Вся её жизнь, все воспоминания — просто "старые фотки"?
— Нам надо поговорить, — тихо, но твёрдо сказала она, поднимаясь с колен. — Сейчас же.
— Ой, тёть Валь, мне некогда, я...
— Сейчас же, — повторила Валентина, и Марина осеклась, впервые услышав этот тон.
Они переместились на кухню. Валентина закрыла дверь, оставив Антона в комнате. Руки её дрожали, но голос был спокоен:
— Марина, вам нужно съехать. К концу недели.
— Что? — племянница изумлённо уставилась на неё. — Ты серьёзно? Куда мы пойдём?
— Это уже не моя забота. Я слышала ваш разговор с Леной. Про "старушку", которая квартиру отпишет.
Марина побледнела.
— Тёть Валь, ты не так поняла...
— Я всё правильно поняла, — Валентина жёстко отрезала. — Хватит. Это мой дом. Я сама решаю, кто в нём живёт. У вас три дня.
— Но... но...
— Никаких "но". — Валентина взглянула на часы. — А сейчас, будь добра, собери фотографии и постарайся склеить то, что порвал Антон.
Марина ошеломлённо смотрела на тётку, не узнавая в этой решительной женщине прежнюю мягкую и уступчивую родственницу.
— Я наивная, — продолжила Валентина, — но не дура. Я всё понимаю. И знаешь что? Мне не стыдно просить уважения к себе и своему дому. А вот вам должно быть стыдно.
Дверь на кухню закрылась за Валентиной. Впервые за долгие недели она почувствовала себя хозяйкой в собственном доме.
Тишина после грозы
Валентина пила утренний чай, глядя в окно. За стеклом падали осенние листья – красные, золотые, багряные. Их кружение завораживало, как в детстве. Полгода прошло с тех пор, как дом снова стал только её.
Изначально Марина не поверила, что тётка выставит их из квартиры. Но когда следующим утром Валентина спокойно вызвала такси и сложила их вещи в сумки, племянница поняла – шутки кончились.
«Нам идти некуда!» – кричала она, но Валентина оставалась непреклонной:
«У тебя мать в пригороде, езжай к ней».
Хлопнула дверь. Только потом, в тишине опустевшей квартиры, Валентина разрыдалась – от облегчения, от горечи, от странного чувства свободы и одиночества. Она долго отмывала следы чужого присутствия, выбрасывала сломанные вещи, переставляла мебель. Восстанавливала свой мир.
Первое время было тяжело. Привычное чувство вины грызло её изнутри: «Как же так, родную кровь на улицу?» Валентина звонила сестре, узнать, как обустроились Марина с Антоном. Та отвечала сухо: «Нормально всё».
Со временем стало легче. Валентина вернулась к своим привычкам – книжный клуб по четвергам, утренняя зарядка, самодельное варенье по воскресеньям. Квартира снова наполнилась её запахами, её уютом. Жизнь повернула в привычное русло, но что-то в ней изменилось. Валентина больше не боялась говорить «нет».
Звонок в дверь застал её за мытьём посуды. «Кого там ещё принесло?» – недовольно подумала она, вытирая руки полотенцем.
На пороге стоял почтальон с конвертом:
– Валентина Петровна? Вам заказное письмо, распишитесь.
Конверт был тонкий, с незнакомым почерком. Валентина поставила подпись и, вернувшись на кухню, осторожно вскрыла его.
Внутри оказалась открытка с изображением деревенского пейзажа. «Дорогая тётя Валя», – читала Валентина, и сердце её сжималось от неожиданной нежности. – «Хочу сказать спасибо за науку. Ты единственная, кто не побоялась поставить меня на место. Мы с мамой неплохо устроились, Антошка ходит в новую школу. А я устроилась на работу. Как-то сразу повзрослела, что ли, когда пришлось самой вертеться. Извини за всё. Я только теперь поняла, как мы с тобой обращались. Ты не обязана была нас принимать. Если позволишь, мы с Антоном заедем к тебе на твой день рождения – только ненадолго, чаю попить. Твоя Марина».
Валентина перечитала открытку трижды. Потом медленно опустилась на стул, глядя в окно на танец осенних листьев.
Тишина в квартире звучала музыкой. Своя жизнь. Свои правила. Свои решения. И лёгкая, светлая грусть – как напоминание о том, что иногда потерять что-то – единственный способ сохранить себя.
Валентина улыбнулась, поднося к губам чашку. Впервые за долгие годы она чувствовала себя по-настоящему дома.