— Я жалею. Жалею, что тебя встретила. Что приняла твою сторону. Что хоть на миг поверила, будто могу быть рядом с таким, как ты.
— С каким, Маша? — Георгий не повысил голос. — С человеком, который делает работу за других? Или с тем, кто не притворяется, когда говорит, что умеет принимать решения?
На кухне звенела пустота, раздавленная серым московским полуднем. Никаких поминальных блинов на кефире, никаких разговоров. Только стеклянный гул одиночества.
Маша сидела на подоконнике, уткнувшись лбом в прохладное стекло. Похороны Лиды остались за спиной, будто тяжёлый мокрый плащ, сброшенный в угол. Пришли только Ася и Ирина Петровна Гвоздикова — соседка с третьего этажа. Георгий прислал венок из лилий, обтянутый чёрной лентой. Никого больше. Лида за последние годы сама выстроила вокруг себя пустоту: поссорилась с подругами, отдалилась от коллег. Даже в смерти осталась верна привычке держаться в стороне.
Перед похоронами Ирина Петровна сунула Маше в руки конверт с деньгами. «От жильцов, кто сколько мог». Маша сначала растерялась, потом поблагодарила: эта формальная соседская забота была сейчас как нельзя кстати.
В справке из морга, которую выдали вместе с телом, причина смерти — сердечная недостаточность. Маша перечитывала строку несколько раз, будто боялась увидеть что-то другое меж строк. Ни уголовного дела, ни следствия. И от этого становилось одновременно легче... и неприятнее. Виновные не наказаны.
И только в глубине души теплилось стыдливое чувство облегчения: она осталась одна в квартире. Свободна. Никто больше не будет проповедовать о грехах. Никто не будет без её ведома отдавать в никуда телевизоры и бытовую технику. Можно было выдохнуть. Хоть немного.
Мысли оборвал резкий звонок в дверь.
Маша вздрогнула, поднялась и подошла. На пороге стоял молодой человек лет тридцати. Волосы зачёсаны назад, на шее крестик. Одет опрятно — как банковский клерк на выезде. Она сразу поняла, кто он.
— И не стыдно вам сюда являться? — холодно спросила Маша, распахнув дверь.
Мужчина склонил голову набок, сложив руки перед собой, словно в церкви.
— Мария, мы скорбим о Лидии. Но, поверьте, она теперь в лучшем месте.
— Скоро будете милиции объяснять под протокол, как она туда попала! — Маша прищурилась, в глазах пылал гнев.
— У нас запрещено насилие, — спокойно проговорил брат из «Единого Света».
— Если Господь допустил её уход, то не от наших рук.
— Что вам надо? — резко перебила Маша.
Посланник вынул из папки запечатанный конверт.
— Я пришёл передать волю Лидии. Завещание. Заверено нотариусом. Здесь копия для вас.
Маша выхватила бумаги, не пригласив его войти. Пробежала глазами заголовок и первую страницу. Гнев сжёг ей грудь.
— Убирайтесь. — Она показала рукой на лестничную клетку.
Посланник развернулся и послушно спустился вниз по ступенькам.
Дверь захлопнулась с глухим стуком.
Маша опустилась на стул в прихожей и принялась вчитываться в завещание. Буквы прыгали перед глазами. Часть квартиры, принадлежавшая Лиде, по её воле переходила лидеру общины.
Вернувшись на кухню, она разложила бумаги на столе. Сидела несколько часов склонившись над ними, перечитывая, проверяя каждую деталь.
Завещание составлено безупречно. Ни одной явной зацепки.
— Вот ублюдки... — тихо сказала Маша вслух, чувствуя, как по спине пробегает холодок.
Неужели настолько уверены в себе? Вписать себя в завещание. Потом... Либо убить. Либо довести.
Или цель была не Лида.
Может, целью была она сама — Мария Яроцкая. И всё, что происходило последнее время, было частью чужой игры, в которую она влипла и, сама того не заметив, приняла сторону Георгия.
Маша схватила с полки Гражданский кодекс. Листала его долго, выискивая нужные статьи из наследственного права.
Формально — всё законно. Завещание зарегистрировано. Единственный шанс — доказывать недееспособность Лиды на момент составления. Экспертиза. Судебные тяжбы. Деньги. Большие деньги.
Или искать другой путь — частного сыщика, грязь на общину, коллективный иск. Она уронила голову на руки.
— Без Гоши мне не справиться... — устало прошептала она.
И это осознание было унизительным. Слёзы злости щипали глаза, но Маша проглотила их. Она опять склонилась к бумагам и, измученная, уснула прямо за столом.
Её разбудил звонок сотового. Дребезжащий, навязчивый. Маша подскочила и схватила трубку.
— Алло?
— Машка?! — на том конце звучал нервный голос Кирилла из снабжения. — Где ты пропала?!
Маша зевнула, с трудом фокусируясь на словах.
— Я... были дела... — пробормотала она.
Кирилл, не дожидаясь ответа, быстро заговорил:
— У нас тут цирк полный! Сначала пожарники, потом налоговики... а сегодня — милиция. Пришли с обыском. Знаешь, кого убили?
Маша замерла.
— Кого?
— Илону... и ещё какого-то мужика. Говорят, прямо в её квартире. Видимо, кто-то сверху хлопнул.
Маша почувствовала, как у неё похолодели пальцы.
— Вот это новости... — Она округлила глаза.
— Слушай... Ты не знаешь, где можно работу найти? — Кирилл говорил быстро, почти сбивчиво. — У тебя как, есть уже место?
Упоминать о Совинцентре она передумала в последнюю секунду. Официально она всё ещё не устроилась, но место за ней сохранили. Маша сглотнула комок в горле.
— Пока ничего. Сама еле держусь.
На душе скребло кошками: Кирилл был единственным коллегой в их офисе, кто относился к ней по-человечески. Но сейчас она не могла помочь. Пока.
— Понял, — коротко сказал Кирилл. — Если что, маякни.
— Обязательно, — пообещала она, сама не веря своим словам. Когда трубка замолчала, Маша долго сидела, стуча десертной ложкой по столу.
«Георгий?» — мелькнула ужасная мысль.
Нет. Да он не стал бы. Или всё-таки?..
Она покачала головой, чтобы отогнать догадки, но версия казалась слишком правдоподобной.
Маша тяжело вздохнула и пошла к шкафу, достала конверт, на котором наклонным почерком было выведено: «150 лет со дня рождения изобретателя А.Ф. Можайского».
— Прости, Господи... — пробормотала она, вынула оттуда несколько мятых купюр и положила в свой кошелек.
Взяла городской телефон и вызвала такси без точного адреса, в район Остоженки.
*****
Дом Георгия стоял на окраине района, где бетонные коробки сменялись редкими кирпичными фасадами, за которыми уже угадывался другой мир — менее публичный, более защищённый.
Маша нашла нужный подъезд почти инстинктивно. Не пришлось вспоминать — всё всплыло само: номер квартиры, этаж. Палец нажал на кнопку. Домофон хрипло щёлкнул. Без слов. Без вопросов. Это был редкий случай, когда она почувствовала благодарность за то, что никто не спросил «кто там».
Поднималась пешком, стараясь не хватать ртом воздух. Дверь открылась почти сразу. Георгий был в белой сорочке — рукава закатаны, на подбородке щетина, в руках — бокал. Он выглядел не то чтобы пьяным, скорее уставшим: глаза — чуть медленнее реагировали, тело — расслаблено в тех местах, где обычно была собранность.
— Привет, — сказал он, и голос у него был мягкий, почти домашний. — Заходи.
Маша вошла, не снимая обувь. Она не собиралась задерживаться.
— Послушай, — начала она с порога, глядя в лицо, — я знаю, что ты убил Илону.
Он едва заметно приподнял бровь, а затем усмехнулся. Как человек, который не удивлён тому, что его пытаются обвести.
— Нет, не знаешь, — спокойно сказал он. — Никто бы тебе этого не сказал. Ты просто догадалась. Пытаешься манипулировать? Ну что ж... ладно. Я скажу тебе правду.
Он прошёл на кухню, поставил бокал на стол, долил из бутылки.
— Да, я её убил.
Он произнёс это без нажима, как будто сообщал прогноз на завтра.
— Она собиралась убрать тебя. Её страх был неконтролируем. А до этого — она уже убрала твою милую тётушку.
У Маши подогнулись колени. Она ухватилась за спинку ближайшего стула.
— Ты сейчас серьёзно? — Её голос звучал будто с другого этажа. — Ты понимаешь, что ты говоришь?
— Очень хорошо понимаю. Я думаю её целью была ты, но Госпожа Рудник решила, что и смерть Лиды тебя нехило тряхнет. Это она отравила твою тетку, не «секта».
Маша вскрикнула, сжалась, как от ожога. На кухне качнулась тень — кажется, от холодильника. Она обернулась — никого. Просто замерцала лампа.
— Неужели тебе... не жаль меня? — выкрикнула она. — Подрыв офиса, Лида, теперь Илона... Всё это — теперь будет висеть на мне грузом!
— Главное, что ты жива.
Маша закричала. Беспорядочно. Как будто внутри оборвался трос. Губы дрожали.
— Я жалею. Жалею, что тебя встретила. Что приняла твою сторону. Что хоть на миг поверила, будто могу быть рядом с таким, как ты.
— С каким, Маша? — Георгий не повысил голос. — С человеком, который делает работу за других? Или с тем, кто не притворяется, когда говорит, что умеет принимать решения?
— Да кто ты вообще такой?! — Она едва дышала. — Тебе всё можно?! Ты у нас кто — министр?!
Он сделал глоток.
— Ну... вроде того.
— Я не хочу, чтобы ты вмешивался! Не хочу проблем! Я не умею жить в таком мире. Я не смогу себя защитить.
Он приблизился и, не дотрагиваясь, сказал тихо:
— У тебя есть я.
— Я не просила. Я не давала разрешения разруливать мою жизнь. Особенно насильственным способом. Прекрати.
Георгий отступил на шаг, наклонился к бутылке, налил себе ещё немного. Движения точные, медленные.
— Постараюсь. — Он вздохнул. — Но обещать не могу. Я слишком долго шёл к возможности устранять несправедливость. Это мой инструмент. Моя работа.
— Тогда скажи: что я ещё не знаю? Чтобы потом не поседеть от неожиданности. Ты же у нас вроде госслужащий? Разве с наступлением двадцать первого века, ваши не перестали кулаками решать проблемы?
У него едва заметно дернулся уголок рта.
— Это я сейчас служу. Только иначе. Раньше занимался «охранной деятельностью» — не пропускным режимом, как понимаешь. Работал на одного серьёзного человека.
— Ну всё понятно. Работал на кого надо, потом дослужился до кресла.
Георгий недовольно фыркнул.
— Ты правда думаешь, что вот это... — Он обвёл рукой просторную гостиную: дубовый пол, добротную мебель, кожаный диван. — Мне досталось за услужливость?
— А за что? За заслуги перед Отечеством?
Он резко подошёл к ней. Прижал к стене, стараясь не оставить синяков. Просто, чтобы она не смогла уйти, пока он не договорит. Его глаза были темнее обычного. Ни капли бахвальства.
— Я сдал его. Своего покровителя. Потому что понял, к чему всё ведёт. Он перебивал людей пачками, не разбирая — кто с чем. Я пошёл наверх, дал показания. Подписал что нужно. После этого смертей стало меньше. Не исчезли, но — меньше.
Маша с трудом перевела дыхание.
— И как ты спишь после этого?
Он медленно отпустил её. Плечи опустились. Линия губ стала прямой.
— Так же как и ты — после архива.
Она оттолкнула его. На этот раз — резко, по-настоящему. Рука дрожала.
— Я ухожу. Сейчас. Пусти.
Он шагнул в сторону, но она почувствовала, как он напрягся.
— Что у тебя есть против меня, кроме физической силы?
Он не ответил. Просто отступил. Как человек, у которого закончилось дыхание. Маша вышла в коридор. Она не обернулась, не сказала «прощай». Только сжала кулак так, что ногти врезались в ладонь. На лестнице её качнуло. Не от слабости — от бессилия. Она плакала, не всхлипывая. Слёзы лились молча, прямо на ступени. Весна была снаружи, но внутри — всё было сожжено.
Читать следующую часть ⬇️⬇️⬇️
Друзья, ✅ПОДПИСЫВАЙТЕСЬ✅ на мой канал, буду рада вашим лайкам и комментариям!