Помада лежала на краю раковины — вызывающе-алая, как пощёчина. Светлана замерла с полотенцем в руках, разглядывая этот крошечный предмет, вдруг ставший огромным, как валун на пути. Четыре дня командировки превратили родную ванную в место преступления, а тюбик помады — в улику.
В квартире плавали запахи ужина — картошка с укропом, котлеты, компот из сухофруктов. Домашний уют, знакомый до последней морщинки скатерти, до трещинки на любимой чашке. Всё как обычно. И — нет, не как обычно.
Светлана покрутила тюбик. Дорогой. С золотистым ободком. Явно не из тех, что она покупает в сетевых магазинах перед очередным корпоративом. Её помады всегда пастельные, неброские — как будто извиняющиеся за свою яркость. А эта — напоминала кровоточащую рану.
Сердце стучало где-то в горле, когда Светлана вышла из ванной. Дети смотрели мультики, свернувшись калачиками на диване. Алексей возился с кофеваркой на кухне — привычный субботний ритуал. Двенадцать лет вместе отточили движения до автоматизма: он достаёт чашки, она режет торт. Идеальный механизм семейного счастья.
— Кофе готов! — крикнул Алексей из кухни.
Его голос — тёплый, родной, с хрипотцой по утрам. Голос, который шептал признания в любви, кричал в ссорах, успокаивал во время родов, читал сказки детям. Тот самый голос, который клялся в верности.
Светлана разжала кулак. На ладони — тюбик помады, зажатый так крепко, что остался след.
— Иду, — отозвалась она, и собственный голос показался чужим.
За окном ноябрьский ветер трепал последние листья на клёне. Небо висело низко-низко, будто придавливало город серой ватной крышкой. Мир сузился до размеров кухни, где предстояло задать вопрос, ответ на который мог обрушить всё.
В зеркале мелькнуло её отражение — усталые глаза, морщинки в уголках губ, волосы, наспех собранные в хвост. Тридцать восемь лет: уже не девочка, готовая бросаться с обрыва в омут страстей, но и не умудрённая матрона, научившаяся закрывать глаза на мужские шалости.
На комоде стояла их свадебная фотография в серебряной рамке. Молодые, счастливые, с будущим, расстеленным перед ними, как ковровая дорожка. Светлана помнила тот день до мельчайших деталей: как дрожали руки, когда Алексей надевал кольцо, как пахли пионы в её букете, как кружилась голова от шампанского и счастья.
Двенадцать лет, две беременности, три переезда, четыре смены работы, бессчётное количество объятий, ссор, примирений, совместных завтраков. История, сплетённая из тысяч мелочей, превратившихся в прочную ткань брака.
И вот теперь — помада. Ярко-алая, как сигнальная ракета, выпущенная в небо терпящего бедствие корабля.
— Кофе стынет! — снова позвал Алексей.
Светлана сжала тюбик в кармане халата и пошла на кухню. К человеку, который либо предал всё, что они строили годами, либо сам стал жертвой дурацкого стечения обстоятельств.
А может, была третья правда? Та, о которой ещё никто из них не догадывался.
Порог тишины и сомнений
Алексей поднял глаза, когда Светлана вошла на кухню. Что-то дрогнуло в его взгляде — едва уловимое, как рябь на воде. Он всегда был открытой книгой для неё. По крайней мере, так казалось раньше.
— Чья это? — Светлана положила помаду на стол между ними. Тюбик глянцево блеснул в утреннем свете.
Алексей смотрел на помаду так, будто видел её впервые.
— Понятия не имею, — он пожал плечами. — Может, твоя сестра забыла, когда заходила с детьми?
Лена к ним не заходила уже месяц. И такие яркие цвета она не носила никогда.
Светлана сделала глоток кофе. Горький. Слишком горький, хотя положила две ложки сахара.
— Не хочешь попробовать ещё раз? — Её голос звучал спокойно. Слишком спокойно для человека, у которого внутри всё обрывается.
Алексей отставил чашку. Встал. Подошёл вплотную.
— Свет, ты что, серьёзно? Ты думаешь... — он запнулся. — Какой бред.
В другой раз она бы поверила. Эти глаза, этот голос...
Но помада. Помада лежала между ними, как граната с выдернутой чекой.
Детский праздник в школе у младшей. Бантики, рюшечки, нервные мамочки с телефонами наперевес. Светлана — с камерой, с улыбкой приклеенной к лицу. Как маска на карнавале.
— Мамочка, смотри! — Машенька кружится в своём голубом платье. — Я самая красивая?
— Самая-самая, — шепчет Светлана, обнимая дочь.
И вдруг — резко, как удар под дых — среди родителей мелькает женщина в ярко-красном платье. Каштановые волосы до плеч, уверенная походка. Незнакомая. Красивая.
Сердце пропускает удар.
Женщина поворачивается, что-то говорит учительнице, смеётся. На её губах — та самая алая помада. Или похожая? Светлана не может оторвать взгляд.
— Мам, ты чего застыла? — дёргает за рукав Машенька. — Нам пора выступать!
Когда Светлана снова смотрит в ту сторону, женщины уже нет.
Ночь. Тиканье часов. Алексей спит рядом, закинув руку за голову — знакомая до боли поза. Двенадцать лет просыпаться рядом. Двенадцать лет засыпать, уткнувшись в родное плечо.
Телефон его лежит на тумбочке. Разблокировать? Прочитать сообщения? Проверить звонки?
«Господи, во что я превращаюсь?»
Светлана отворачивается к стене. Чувствует, как по щеке ползёт слеза. Горячая, злая.
— Мам, а у нас с папой всё хорошо? — Димка, старший, смотрит исподлобья, ковыряя вилкой омлет.
— Конечно, солнышко. С чего ты взял?
— Вы странные какие-то. Не разговариваете почти.
Дети. Они чувствуют всё. Впитывают напряжение, как губки.
— Просто мама устала после командировки. И папа много работает.
Димка кивает. Не верит. Но хочет верить.
Подруга — Ирка — говорит напрямик:
— Найми детектива. Проверь его. Или сама проследи. Ты же не успокоишься теперь.
Кафе шумит вокруг них. Люди смеются, пьют кофе. Обычная жизнь. Обычные разговоры.
— Не могу, — качает головой Светлана. — Если начну следить... это уже конец. Даже если ничего нет — доверия больше не будет.
— А сейчас есть?
Вопрос повисает между ними.
Вечер среды. Светлана задержалась на работе — презентация, клиенты, улыбки через силу. Домой не хочется. Там — вопросы без ответов.
Телефон вибрирует. Сообщение от Алексея: «Надо поговорить. Серьёзно».
Вот и всё. Сейчас он признается. Или... расскажет придуманную историю?
Руки дрожат, когда она заводит машину.
Квартира пахнет по-другому. Светлана принюхивается. Что-то... цветочное?
— Лёш?
Тишина. Потом — шаги из кухни.
Алексей выходит — взволнованный, растрёпанный. В руках — коробка. Большая, перевязанная лентой.
— Ты думаешь, я не понял, что с тобой происходит? — Его голос звучит глухо. — Помада, да? Эта чёртова помада?
Светлана смотрит на коробку. Сердце бьётся где-то в горле.
— Открой, — говорит он.
Внутри — фотографии. Глянцевые, профессиональные. Алексей — в деловом костюме, с серьёзным лицом. Рекламная фотосессия для компании. И записка от фотографа:
«Алексей, спасибо за съёмку. Извините за заминку со стилистом — Вероника была не в форме. Кажется, она растеряла половину своей косметички у вас в примерочной. Если что-то осталось — выбросьте. С уважением, Олег».
И дата — за два дня до возвращения Светланы из командировки.
— Я забыл... просто забыл убрать эту чёртову помаду. Она выпала из сумки стилиста. Я её даже не заметил, — Алексей смотрит ей прямо в глаза. — Свет, неужели ты правда подумала...?
Облегчение накатывает волной. Такой сильной, что подкашиваются ноги.
А потом — стыд. Липкий, горячий.
— Ты ничего не хочешь сказать? — тихо спрашивает Алексей.
Светлана молчит. Она смотрит на фотографии, на записку. Всё сходится. Всё логично.
Тогда почему так больно?
И почему, почему в глубине души остаётся крошечное, неуловимое сомнение?
***
Три дня. Три дня попыток жить, как прежде. Светлана улыбалась. Готовила ужины. Проверяла уроки с детьми. Алексей был внимателен — даже слишком. Будто старался изо всех сил. Принёс цветы. Билеты в театр. Предложил отпуск вдвоем.
Но между ними повисло что-то невидимое. Тонкое, как паутина, но прочное, как стекло.
— Мне нужно в магазин, — сказала Светлана в субботу утром. — Заодно завезу твой костюм в химчистку.
Алексей оторвался от газеты:
— Я сам отвезу. Не надо.
Странно. Он никогда не любил возиться с химчисткой.
— Да ладно, мне всё равно по пути.
— Нет! — слишком резко. И тут же мягче: — Свет, я сам. Правда.
И снова — эта рябь в глазах. Почти незаметная.
Костюм висел в шкафу — тёмно-синий, тот самый, с фотосессии. Светлана провела пальцами по рукаву. Ткань приятно шелестела под пальцами.
Внутренний карман. Она не собиралась туда лезть, но рука сама скользнула внутрь.
Пусто.
Второй карман. Чек. Обычный чек из кофейни — на две чашки капучино и круассаны. С датой — за день до её возвращения из командировки.
«Совпадение. Просто совпадение».
Светлана медленно сложила костюм. Проверила брюки — машинально, сама не зная, что ищет.
В заднем кармане — смятая салфетка с номером телефона. Без имени. Почерк торопливый, женский.
Сердце застучало где-то в горле.
«Это может быть что угодно. Рабочий контакт. Просто...»
Телефон мужа лежал на тумбочке. Незаблокированный.
Один звонок. Просто проверить номер.
«Нет. Это конец. Если я позвоню...»
Но палец уже набирал цифры.
Гудки. Один, второй, третий...
— Алло? — женский голос. Тот самый, что мерещился ей бессонными ночами.
Светлана молчала.
— Алло? — повторил голос. — Алексей?
Она сбросила вызов. Руки дрожали так, что телефон едва не выпал.
— Папа, смотри, я нарисовал! — Димка протягивал Алексею альбом с каракулями. — Это мы на море!
Обычный воскресный вечер. Обычная семейная сцена. И Светлана, замершая у двери, с телефоном в руке. С именем и адресом — пробитыми через справочник.
Вероника Соловьёва. Двадцать семь лет. Свободный стилист.
Не стилист той фотостудии. Не коллега. Не родственница.
Алексей поднял глаза — и замер, увидев её лицо.
— Дети, идите в свою комнату, — тихо сказала Светлана.
— Но мам... — начал Димка.
— В комнату! — впервые в жизни она повысила на них голос.
Когда дверь закрылась, Светлана положила телефон с открытой страницей перед мужем.
— Кто она?
Алексей смотрел на экран, не моргая.
— Все эти годы, Лёш, думала, что знаю тебя. Каждую твою черточку, каждую мысль.
— Свет...
— Не перебивай. Сейчас моя очередь. Знаешь, что самое страшное? Не измена. А ложь. Эта твоя идеальная легенда с фотосессией. Фальшивая записка. Постановочные фото. Какое внимание к деталям! Сколько старания! — она усмехнулась. — А номер на салфетке забыл вытащить.
Алексей молчал, глядя в одну точку.
— Тебе было хорошо со мной? — вдруг спросила она.
Он вскинул глаза — отчаянные, почти безумные:
— Да что ты такое говоришь? Конечно, хорошо!
— Тогда почему?
Тишина. Густая, вязкая, как смола.
— Свет, это не то... — он запнулся. — Всё сложнее. Я не...
— Не изменял? — она подняла бровь. — А две чашки кофе? А её номер телефона? А её голос, который знает твоё имя?
Алексей встал, подошёл к окну. За стеклом моросил дождь — мелкий, безнадёжный.
— Я встречался с ней, — наконец сказал он. — Три раза. В кафе. Просто разговаривали.
— О чём?
— О тебе.
Светлана рассмеялась — резко, истерично:
— Обо мне?!
— Она... она психолог, Свет. Семейный психолог. Я ходил к ней, потому что... — он повернулся, и она увидела в его глазах слёзы. — Потому что боялся тебя потерять.
Светлана застыла.
— Последние полгода ты отдалялась. Работа, командировки, вечная усталость. Мы перестали разговаривать. По-настоящему разговаривать. Не знал, что делать. Как вернуть тебя. И пошёл к специалисту. Анонимно. Без записи в клинику. Просто частные встречи.
— И помада? — хрипло спросила Светлана.
Алексей сжал переносицу:
— Она действительно забыла её. На последней встрече, перед твоим приездом. Мы говорили о том, как мне встретить тебя, что приготовить... Она торопилась на другую встречу и рассыпала косметичку. Видимо, не заметила пропажу.
Светлана смотрела на мужа — будто впервые. Мужчина, которого она, казалось, знала наизусть, вдруг стал чужим. Не потому, что изменил. А потому, что...
— Ты не мог просто поговорить со мной? Напрямую?
Алексей покачал головой:
— Я пытался. Но ты... ты всегда была сильнее меня, Свет. Всегда всё контролировала. А я боялся показаться слабым.
За окном хлестал дождь. Детский смех доносился из-за закрытой двери. Далёкий, как из другой жизни.
— И что теперь? — спросила Светлана.
Алексей протянул к ней руку: — Теперь... теперь мы начнем говорить. По-настоящему.
***
Две недели спустя Светлана стояла у окна их спальни. За стеклом ноябрь переходил в декабрь. Первый робкий снег, тонкий и звенящий, как битое стекло. Смотрела на улицу и не узнавала собственный двор. Будто за эти дни изменился не только её внутренний мир, но и внешний тоже.
На тумбочке стоял недопитый чай и лежала помада. Та самая — ярко-алая. Светлана забрала её себе — вопреки всем ожиданиям Алексея.
«Она мне нравится», — только и сказала тогда.
В ванной шумела вода. Дети уже спали. Алексей принимал душ перед сном — их новый ритуал: говорить по вечерам, когда дом затихает. Говорить по-настоящему, без страха и масок.
Первый такой разговор случился в ночь откровений. Они проговорили до рассвета. Плакали оба — не стесняясь, не прячась друг от друга.
— Я всегда думала, что быть сильной, значит держать всё под контролем, — призналась тогда Светлана. — Дом, детей, работу... тебя.
— А я думал, что любить — значит никогда не показывать, что тебе страшно или одиноко, — ответил Алексей. — Быть опорой. Всегда. Даже когда внутри всё разваливается.
Оказывается, они оба играли роли — настолько привычные, что приняли их за собственную суть.
Шум воды стих. Через минуту Алексей вышел из ванной. В старой футболке и домашних штанах, с мокрыми волосами. Остановился на пороге, глядя на неё у окна, как будто боялся спугнуть видение.
— Позвонила эта твоя... Вероника, — сказала Светлана, не оборачиваясь. — Спрашивала, придёшь ли ты на следующий сеанс.
Она чувствовала, как напрягся муж. Это было слишком рано? Может быть. Но недоговоренность уже однажды чуть не разрушила их семью.
— Я ответила, что придёшь. С одним условием.
— Каким? — его голос звучал хрипло.
Светлана повернулась:
— Я приду с тобой.
Алексей медленно выдохнул. Подошёл, обнял её. Осторожно, будто она могла рассыпаться от прикосновения.
— Знаешь, я никогда так не боялся тебя потерять, как в тот вечер, — прошептал он ей в волосы. — Когда ты нашла номер. Когда увидел твои глаза...
— А я никогда не чувствовала себя такой живой, — призналась Светлана. — Даже когда думала, что ты мне изменил. Понимаешь? Это было больно, но... настоящее. Как будто я проснулась от долгого сна.
Алексей отстранился, заглядывая ей в лицо:
— Ты бы смогла простить? Если бы это была измена?
Светлана задумалась. Не ради красивого ответа, а по-настоящему.
— Не знаю, — честно сказала она. — Наверное, нет. Но я бы поняла.
— Что поняла бы?
— Что любовь — это не контракт. Не сделка. Её нельзя заслужить или отработать. Её можно только... чувствовать. Или нет.
За окном закружились крупные снежинки. Первый настоящий снег этой зимы.
— Помнишь, как мы познакомились? — вдруг спросил Алексей.
Светлана улыбнулась:
— В библиотеке. Ты искал какую-то редкую книгу по архитектуре.
— А ты пришла за романом. И спросила совета.
— И ты посоветовал мне какую-то жуткую нудятину по истории градостроительства.
Они рассмеялись — тихо, почти интимно. Старая шутка, рассказанная тысячу раз, но впервые за долгое время ощутимая, как свежий хлеб.
— Я тогда влюбился в твои руки. Помнишь? Ты листала книгу так... бережно. Будто это было что-то живое.
Светлана кивнула. Она не помнила этого — но сейчас, двенадцать лет спустя, это вдруг стало важным.
— А я — в твою серьезность. Ты говорил о зданиях как о людях. С характером, с судьбой.
— Теперь понимаю, что ты просто жалела странного ботаника, — усмехнулся он.
— А ты просто хотел затащить меня в постель, — в тон ему ответила Светлана.
И снова — смех. Легкий, как этот первый снег.
Алексей взял её руку, поцеловал ладонь:
— Я бы хотел снова в тебя влюбиться. Не как тогда, а сейчас. В тебя настоящую. В нас настоящих.
Светлана прижалась к его плечу. За стеной тихо сопел во сне Димка. В детской не ярко светил ночник в форме звезды: Машенька до сих пор боялась темноты.
— Это не будет легко, — сказала она.
— Знаю.
— Мы будем ошибаться. Срываться. Возвращаться к старым ролям.
— Знаю.
Она потянулась к тумбочке, взяла помаду. Открыла колпачок — яркий цвет вспыхнул в полумраке спальни.
— Иногда нужно что-то чужое, чтобы понять, что в тебе настоящее. А что — просто привычка.
Алексей смотрел, как Светлана аккуратно проводит помадой по губам. Это был не её цвет — слишком яркий, слишком вызывающий. Но сейчас, в тишине зимней ночи, он казался единственно правильным.
— Красиво, — тихо сказал Алексей.
Светлана улыбнулась — алой, незнакомой улыбкой: — Знаешь, в чём правда?
— В чём?
— Помада никогда не была главным. Главное — что я наконец-то тебя увидела. А ты — меня.
За окном падал снег. Первый снег новой зимы. Новой жизни.
Спасибо за подписку на канал