Текстофурия l Истории из жизни

Боль пришла как молния – резко, без предупреждения, прямо посреди коридора. Виктор схватился за стену, но ноги уже не держали. Тело подломилось, и он осел на пол, как подрубленное дерево. – Марина! – крикнул он, но голос прозвучал слабо, почти жалобно. Она выбежала из кухни, вытирая руки о фартук. Сорок лет вместе, и впервые увидела мужа таким – беспомощным, скрюченным, с искаженным от боли лицом. – Господи, Витя! Что с тобой? – Спину... зажало... Не могу... Скорую вызвали соседи – Марина тряслась так, что не могла набрать номер...

— Боря, ты только посмотри! — Валентина расправила глянцевую брошюру на кухонном столе, где ещё дымились чашки с утренним кофе. — Санаторий «Лесная сказка». Минеральные ванны, массажи, сосновый бор... Две недели для тебя одного! Борис отложил газету и придвинул очки повыше. Пятьдесят пять — солидный возраст, а она всё пыталась его баловать, как мальчишку. — Валь, зачем такие траты? Я же на даче отдохну... — Какая дача! — она всплеснула руками, и браслеты на запястьях звякнули, как колокольчики. — Ты там вкалываешь с утра до ночи! Нет уж, поедешь в нормальное место...

Ключ провернулся в замке с таким звуком, будто что-то треснуло внутри самой квартиры. Или внутри Анны. Она замерла у окна с чашкой остывшего чая, слушая, как за дверью возятся двое – мужской голос Игоря, знакомый до боли, и женский, звонкий, молодой, беззаботный, как колокольчик, который еще не знает, что такое треснуть. – Заходи, не стесняйся, – муж сказал так, словно приглашал гостью в свой дом. Анна поставила чашку на подоконник. Рука не дрожала. Это удивляло – три месяца назад, когда он ушел, тряслась от рыданий так, что соседи снизу стучали в потолок шваброй...

Иногда самое страшное — не предательство. А правда, сказанная слишком поздно. Но если она всё-таки сказана — ещё не поздно начать заново. — Ты уже вернулась, — растерянно дрожащим голосом сказал муж. Его лицо побледнело так, будто увидел не меня, а собственное отражение в кривом зеркале. Я прошла мимо, чувствуя, как под рёбрами сжимается что-то тяжелое и холодное. Дом пах не домом. Пах чем-то сладким, восточным — корицей и ванилью, которые я никогда не покупала. На кухонном столе стояли две кружки, ещё тёплые...

Марина вернулась домой с сыном с улицы. Забытый на комоде мужем телефон лежал экраном вверх, и уведомление светилось, как предательский маяк в темноте. «Солнышко, получила. Благодарю. Хватит на новое платье и не только. Целую». Подняла телефон. Руки дрожали. Сердце бешено забилось где-то в горле, мешая дышать. Марина провела пальцем по экрану. Пароль Виктор не менял уже два года, день их свадьбы. Ирония била наотмашь Переписка открылась легко, словно сама просилась на свет. Сообщения шли нескончаемым потоком: нежности, обещания, переводы...

Арина стояла у окна, глядя на предновогоднюю Москву. Город сверкал огнями, словно шкатулка с драгоценностями, рассыпанная на черном бархате. Три года назад она приехала сюда из Костромы — с двумя чемоданами и сердцем, полным надежд. Встретила Дмитрия, любимого мужа, на книжной ярмарке. Юноша стоял у стенда с классикой и листал Чехова — и это решило всё. — Аришка, мама звонила, — Дмитрий вошел в комнату, расстегивая галстук. В голосе прозвучала легкая настороженность. — И что? — Арина обернулась, инстинктивно сжав руки...

Дверной звонок прорезал тишину квартиры, как нож — спелый арбуз. Ольга вздрогнула, пролив каплю кофе на свеже выглаженную блузку. Восемь утра субботы. Кто, черт возьми? Через глазок увидела его. Игорь. Те же широкие плечи, тот же нервный жест: поправлять несуществующую челку. Только лицо осунулось, а под глазами залегли тени. — Оль, открой. Мне нужно поговорить. Рука сама потянулась к замку. Дверь распахнулась. — Что тебе нужно? Игорь переступил порог, и запах его одеколона — того самого, «Джорджио Армани», который она дарила на годовщину, — ударил в нос...

Гирлянда снова запуталась. Миша дёргает за провод, бусины мигают хаотично: то красным, то синим. Я присаживаюсь рядом, начинаю распутывать узел. Пальцы скользят по проводу, а Соня уже тащит из коробки старые игрушки. — Мам, можно этого Деда Мороза на самый верх? — Конечно, зайка. Кирилл что-то говорит за спиной. Я оборачиваюсь — муж стоит с игрушкой в руке, протягивает мне. Старинный шар с росписью, кажется. Но Миша уже дёргает меня за рукав: — Мам, смотри, я распутал! Когда снова поворачиваюсь к мужу, он уже сидит в кресле с телефоном...

Анна стояла у окна, сжимая в руке скомканную салфетку. За стеклом моросил октябрьский дождь, превращая город в серую акварель. Внутри квартиры было тихо — та напряжённая тишина, которая всегда предшествует буре. — Я серьёзно, Дмитрий, — повторила она, не оборачиваясь. — Нам нужно поговорить о разводе. За её спиной что-то глухо стукнуло — муж поставил кружку на стол. — Опять? — в его голосе послышалась усталость, но Анна уловила и что-то другое. Насмешку. — Аня, сколько можно? Ты каждый месяц устраиваешь эти сцены...

В основу рассказа положены реальные события. Открываю новую рубрику: «Жизнь интересных людей». Не обязательно «великих», просто скорее необычных Программка концерта выскользнула из рук матери и упала на пол. Эйлин машинально наклонилась, чтобы поднять, но замерла. На сцене что-то происходило — не просто танец, не просто движение. Это была сама жизнь, воплощённая в телах, взлетающих и падающих под музыку Штрауса. — Мама, — прошептала она, не отрывая глаз от сцены, — кто они? — Труппа Гертруды Боденвизер...

Андрей расставлял на столе те самые тонкие рюмки: свадебный подарок тёщи, которые доставал только по особым случаям. Сорок лет дружбы с Игорем казались поводом достаточно торжественным. В кухне пахло укропом и жареной картошкой. Елена, как всегда, готовила слишком много, будто ждала целую армию, а не одного гостя. — Лена, не суетись так, — негромко попросил Андрей, заметив, как жена нервно поправляет скатерть в третий раз. — Это же Игорёк. Она улыбнулась той особенной улыбкой, которая появлялась у неё перед приходом гостей: чуть натянутой, но искренней...

Телефон звонил уже третий раз. Ирина Викентьевна знала, что не стоит брать трубку — внутреннее чутьё медсестры, ещё свежее, несмотря на пенсию, пронзило её холодом. Неизвестный номер, но какой-то знакомый префикс, город, в котором она не была двадцать пять лет. — Ирина? Это Антон. Голос осип, в нём звучала мольба и усталость. Она узнала бы его из тысячи голосов, даже через четверть века молчания, даже сквозь все годы, когда старалась забыть эту интонацию. — Я болею, Ира. Серьёзно болею. На кухне остывал чай...