О мистическом романе Чарльза Уильямса "Канун дня всех святых" я узнала из бесед митрополита Антония Сурожского. В размышлениях о евангельских притчах он приводит ссылку на это произведение, подкрепляя свои тезисы. Благодаря этому абзацу я решила прочесть все произведение целиком. Приведу для начала саму цитату отца Антония:
... В одной из книг Чарльза Уильямса есть рассказ о женщине по имени Лестер. Эту молодую женщину убило при авиакатастрофе; самолет упал, все погибли, тела ее нет, а душа находится на месте гибели: на Вестминстерском мосту. Эта Лестер была до конца и совершенно эгоцентрична и эгоистична; она никогда ничего не замечала из того, что не касалось, не затрагивало ее лично, так что весь окружающий мир никогда для нее не существовал. И вот, она стоит на мосту, мимо проходят толпы людей, и она никого не видит. День сменяется ночью, проходит и ночь – всё что она видит, это дома и пятна в них, то яркие, то темные, и это ничего не означает для нее, потому что ну никак ее не касается. Пока вдруг мимо не проходит ее муж, и его она видит. Не потому что была так уж особенно привязана к нему; но хоть как-то связана с ним, она им обладала, она пользовалась всем, что он мог ей дать. Он был частью ее жизни, и поэтому она может его видеть, он существует. И с этого момента она начинает что-то открывать, начав с мужа и дальше к тому, что она еще знала. В какой-то момент она оказывается уже не на мосту, а на берегу Темзы, и смотрит на реку. Когда у нее было тело, она с ужасом отшатывалась от этой реки, потому что видела ее жирные воды, отяжелевшие отбросами, и ее реакция была: Боже мой! Какой ужас, если бы пришлось этой воды напиться! Как отвратительно было бы в эти воды погрузиться!.. Но теперь у нее нет тела, и у нее нет этой физической реакции на эти воды; она видит их такими, какие они есть: именно таковы должны быть воды реки, протекающей через большой город и уносящей всё, что город сбрасывает в реку на ее пути к морю. Она видит эти воды как таковые. И потому что она принимает их такими, она начинает сквозь слои густоты видеть дальнейшие слои меньшей густоты, большей прозрачности. Она видит этот поверхностный загрязненный слой, затем ниже – еще большую прозрачность, глубже – большую чистоту, дальше и дальше. Так что, переходя от одного слоя к следующему, она обнаруживает, что сердцевина реки состоит из воды, не из отбросов, грязи; там – вода! И вглядываясь еще глубже, она видит совершенно особенную воду; и в сердцевине этой воды, которая стала частью человеческой истории, так сказать, человеческой жизни, видит воду первозданную, сотворенную Богом воду, совершенно чистую, прозрачную; и в самой сердцевине этой воды сверкающий поток, – это та самая вода, которую Христос дал самарянке. Почему она это видит? Потому что в этот момент она совершенно отрешена от себя; у нее нет физического тела, которое мешало ей видеть эти воды, как они есть, а не такими, каковы они по отношению к ней...
Итак, "Канун дня всех святых". Роман Чарльза Уильямса All Hallows’ Eve (1945) стал седьмым в серии романов о сверхъестественном. Это одно из самых глубоких и многослойных произведений британской христианской фантастики XX века. Впрочем, от православного богословия идеи романа бесконечно далеки, что не умаляет его ценности и любопытности для изучения. Это не просто «сверхъестественный триллер», как его называл Т. С. Элиот, но и философская притча о любви, жертве, власти и духовном преображении.
Тематические слои и религиозные аллюзии
Центральное место в романе занимает концепция "сосуществования" или даже "соприсущности" (coinherence) — ключевая идея Уильямса, согласно которой души связаны друг с другом в любви и жертве. Есть отличное исследование Ольги Лукмановой, посвященное этому концепту, при желании его можно найти в интернете. В частности, со ссылкой на известного переводчика Наталью Трауберг, она пишет, что передать на русский язык этот термин невозможно. Более всего его передаёт евангельская цитата "носите бремена друг друга". Эта идея воплощается в образе Лестер Фанивел, умершей женщины, чья посмертная трансформация становится источником духовного исцеления для окружающих. Лестер проходит путь кенозиса — самоопустошения и самоуничижения, ведущего к новой жизни.
В той самой сцене с изменением восприятия Темзы, о которой говорит митрополит Антоний Сурожский, Уильямс даёт понять, что практика coinherence позволяет человеку получить вход в небесный град Иерусалима уже сейчас, независимо от того, жив он или мёртв. Идея соприсущности у Уильямса опиралась, кроме прочего, на образ Беатриче у Данте. Именно поэтому так сильны и живы его женские образы.
Роман насыщен христианской символикой: вода как символ крещения и очищения, Лондон как образ вечного Иерусалима, а магические практики антагониста Саймона Клерка — как искажение истинной духовности. Саймон, маг и лжемессия, стремится к власти над живыми и мертвыми, что делает его своеобразным антиподом Христа. Это еще не антихрист, но явно претендующий на его роль человек. Интересна перекличка имен: Саймон Клерк и апостол Петр, носивший имя Симон до того, как Христос окрестил его "Кифа" (Петр), что значит "камень". Ну и фамилия "Клерк" - служащий. Служитель Симон.
Модернистский контекст и экзистенциальные мотивы
Эшли Маршалл в статье «Reframing Charles Williams» подчеркивает, что роман следует рассматривать в контексте модернистского сомнения и кризиса Второй мировой войны. Уильямс использует сверхъестественные элементы не для создания ужаса, а как способ осмысления духовного опыта в условиях исторической катастрофы.
Исследователи также отмечают, что Уильямс избегает морализаторства и не предлагает простых ответов. Его персонажи сталкиваются с реальными духовными испытаниями, и их выбор имеет подлинные последствия. Бетти и Лестер, одна при жизни, другая - в посмертном опыте, проходят через страдания и жертвы, чтобы достичь духовного преображения.
Они представлены как сильные и духовно зрелые, несмотря на фактическую молодость, женщины, чьи действия оказывают решающее влияние на развитие сюжета. Они противопоставляются таким персонажам, как Эвелин и леди Уоллингфорд, которые поддаются злу.
Магия и оккультизм
Уильямс, бывший членом мистического ордена «Золотая заря», умело использует темы магии и оккультизма в романе. Однако это не просто привлекательная обертка для сложного повествования. Этот тот самый притчевый язык, о котором говорил митрополит Антоний Сурожский. Как пишут исследователи, то, что Уильямс хотел сказать, было за пределами его возможностей и, вероятно, за пределами возможностей языка, чтобы можно было сказать это раз и навсегда с помощью какого-либо одного средства выражения. Отсюда - вся эта колоритная, живописная мистическая оккультная оболочка, которая является и безусловным достоинством романа и одновременно - его недостатком. Впрочем, все субъективно. Внимания книга, безусловно, заслуживает.