"...Увидев Любу, Дарья поздоровалась сквозь зубы и не слишком приветливо спросила:
- Здрасте! В прочки к нам пожаловала? Неужели нажилась уже в городе?
- Привет! К бабуле в гости приехали ..."
Читайте: Цыганочка
Люба ускорила шаг, когда подошла к дому нелюдимой бабки Анфисы. К счастью, той не было во дворе. Но Люба на всякий случай прижала сынишку к себе. Поговаривали, что Анфиса может одним взглядом исцелять, но и сглазить ребёнка тоже может запросто. Об этом рассказывала Варвара, говорила, что её Катюша всякий раз после случайной встречи на улице с бабкой Анфисой плохо спит, не может найти себе места.
На дом местной колдуньи Люба не обратила внимания, постаралась пройти его быстро, не поворачивая головы. Зато возле следующего дома остановилась. Возле двора ходили гуси. Один из них был серым, а другой - белым, прямо, как в детской песенке. Так подумала Люба и впервые улыбнулась. Ваня показал на них своим маленьким пальчиком и радостно произнёс:
- Гуси, га-га-га.
Люба собиралась подойти ближе, чтобы Ванечка смог рассмотреть этих птиц, которые были для него диковинкой. Но здесь из-за забора показалась Даша. В отличие от Вари она не была подругой Любы. Наоборот, недолюбливала последнюю. В Любу был когда-то влюблён Вася, местный парень. И Хоть Люба не отвечала ему взаимностью, потому что не до парней ей было. Мечтала она об одном, когда училась: чтобы с бабушкой ничего не случилось. Иначе ждал бы Любу интернат. Поэтому на танцы она ходила, а потом бежала скорее домой. Никогда на завалинки с девчатами и парнями не сидела и разговоры не вела. Даша была старше на пару лет. Вместе с Васей училась в одном классе. Он воспринимал её как одноклассницу, не более того. Она же не знала, как ему понравиться. Если Любы на танцах не было, Даше удавалось обратить на себя внимание Васи. Когда же приходила Любаша в клуб, Вася смотрел только на неё, что Дашу очень злило.
Обрадовалась Дарья, когда Люба приехала в деревню вместе с Толиком. Подумала, что теперь Вася точно станет её ухажёром, а впоследствии, возможно, и мужем. Но Василий взял себе жену из соседнего села под названием Хлусово. Была его Маша очень тихой и молчаливой. Если и выходила из своего двора, то только по необходимости. Работала вместе с Васей в колхозе телятницей. Жили Вася и Маша душа в душу, правда, детей у них не было. Даша же по-прежнему была одна, но не теряла надежды, что Вася бросит свою жену ради неё. Варя рассказывала, что призналась Дарья, что ждёт своего Василия, но и на других парней поглядывает. "Не отказывает" никому, кто к ней с лаской идёт. Отвечает взаимностью всем. Не терпится ей замуж выйти, но не за кого. Никого на горизонте нет. Все только поиграют, натешатся, а потом идут своей дорогой, оставив Дарью. Обо всём этом Любе рассказывала Варвара, ревновавшая своего Гену к "не отказывающей никому" Дарье.
Увидев Любу, Дарья поздоровалась сквозь зубы и не слишком приветливо спросила:
- Здрасте! В прочки к нам пожаловала? Неужели нажилась уже в городе?
- Привет! К бабуле в гости приехали...
- Вроде пешком ты пришла. Электрички у нас в другой стороне останавливаются, - усмехнулась она, а затем вышла из калитки и начала загонять гусей, покрикивая: - Домой пошли, нечего по улице шастать...
Воспользовавшись моментом, Люба пошла дальше. Даша сказала, что что-то хотела ей сказать. Но Любаша даже не повернула голову, сделав вид, что просто не слышит её слов. Ничего хорошего Дарья точно бы не сообщила, так что нечего и останавливаться, чтобы настроение не было испорчено окончательно.
Пройдя всю длинную и единственную улицу в их деревне, Дарья повернула возле огромного раскидистого дуба. На мгновение остановилась возле него, вспомнив, как когда-то давно с местными девчонками и мальчишками, когда в деревне было много народа, потому что люди не стремились в город так, как сейчас. Тогда они играли в прятки, и Любаша всякий раз бежала за дуб, а затем выглядывала из-за него, чтобы следить за тем, куда пойдёт тот, кому досталась роль водящего.
"Как же это всё давно было!" - только и успела подумать Любаша, как увидела свою бабушку. Прасковья Ивановна, или баба Паша, как обращались к ней в деревне, рвала листья крапивы, что выросла возле покосившегося забора. Делала это голыми руками, чему Люба всегда удивлялась. Сама она очень боялась "укусов" крапивы. Бабуля всегда подмешивала посеченную травку в еду цыплятам. Говорила, что зелень - это природные витамины. С ними цыплята быстро вырастут.
Когда бабушка нарвала пучок листьев, то начала медленно расправлять спину, придерживаясь второй рукой, которая была пустой, за забор. В какой-то момент Прасковья Ивановна пошатнулась, и Люба испугалась, что её бабушка вот-вот не удержится на ногах и упадёт. Быстро подбежала и, поставив Ванечку на землю, взяла бабушку под руку:
- Бабуля, осторожно! Нельзя тебе наклоняться.
- Любаша, Ванечка, вы откуда? - удивлённо спросила Прасковья Ивановна. - Вроде электричка час назад пришла, а следующая только вечером будет. Неужели с Варварой увиделась и столько с ней простояла?
- Мы ноСками, - ответил вместо мамы Ванечка. Он ещё чётко не выговаривал звуки "ж", и "ш". Вместо них у него получалось чёткое "с".
- Пешком в такую жару почти три километра шли? - округлив глаза, спросила Прасковья Ивановна. Увидев, что внучка опустила глаза и молчит, ответила на свой вопрос сама: - Небось снова с Толиком "разбрыки". Вот ты и решила проучить его, так ведь? Можешь не отвечать, сама вижу, что так.
- Бабуля, я навсегда к тебе пришла, точнее, мы с Ванечкой пришли, - отважилась сказать Люба. - Ты только скажи мне прямо: примешь нас или нет. Если да, то пока я в отпуске, пойду к председателю, попрошусь в колхоз. Буду вместе с нашими на работу ходить. Если не согласишься, то что-то другое придумаю.
- Ты спятила, Любаша, что ли? - разгневанно спросила Прасковья Ивановна у внучки. - Такую хорошую работу на колхоз променять решила? Ты здесь и половину того, что на своём комбинате получать не будешь. Эх ты, горе моё горькое! Говорила я тебе, что сначала голову замуж надо отдать, а тебе в одно ухо влетало, а из второго вылетало, наверное. Теперь и сама маешься, и меня изводишь. Думаешь, мне легко на тебя сейчас смотреть? Высохла совсем, стала похожа на траву, что ждёт дождя, а дождаться никак не может...
Люба по-прежнему молчала. Она прекрасно знала: перечить бабуле в такой момент, когда она в гневе, нельзя. Будет только хуже. Лучше промолчать и дождаться, когда бабушка сменит гнев на милость. Зато Ваня тараторил без умолку. В основном говорил не слишком разборчиво, но зато слово "ба-ба" произносил чётко.
- Ба-ба, ба-ба, - повторял Ваня и показывал пальцем на небольшой домик.
Прасковья Ивановна спохватилась и, забыв, что ещё минуту назад упрекала внучку, хромая, пошла к своему дому, приглашая внучку и правнука идти за ней следом:
- Вы, наверное, устали. Всё-таки по такой жаре почти три километра прошагали. Проходите в дом. Там и поговорим. Нечего ребёнку на солнце жариться.
Люба взяла сына за руку и пошла следом за бабушкой. Раз та пригласила в дом, значит, можно быть спокойной. Не выгонит она их на улицу. Это только с виду Прасковья Ивановна казалось строгой. Могла бубнить про себя и говорить раздражённо. На самом деле сердце у бабушки было доброе. Об этом Люба прекрасно знала. Как только переступила порог родного дома, где, несмотря на летний солнцепёк, было прохладно, сразу начала переодевать Ванечку. Не прогонит их бабушка, оставит у себя. Люба окинула взглядом единственную комнату в доме бабушки и улыбнулась. Как и всегда, у бабушки в доме царила чистота. Окна были занавешены белыми занавесками, а на подушках, сложенных друг на друга, красовались белые накидки с красивыми узорами, которые вышила Любашина бабуля. На некрашеном, но натёртом "галлём" полу лежали связанные крючком круглые половики, а на столе красовалась новая скатерть. Была она тоже вязаной. Каждый год Прасковья Ивановна долгими осенними и зимними вечерами вязала новый половик. Не могла она сидеть без дела. Обязательно чем-то занималась.
- Снимайте с себя потную одежду, потом мойте руки и давайте за стол. Перекусите оба, а затем и поговорим, когда Ванюшка уснёт.
- Он вроде дремал у меня на плече, когда мы шли сюда, - сказала Люба, но бабушка не согласилась:
- Дремать - это одно, а спать по-человечески - это совсем другое. Чтобы наш хлопчик рос здоровым, он спать должен и есть, да на свежем воздухе почаще бывать. Вот и вся премудрость. Так что давай, Любаша, помогай мне на стол собирать.
Люба открыла холодильник, где стояло свежее молоко. Хоть своей козы у Прасковьи Ильиничны не было, молоко она брала у соседей в обмен на яйца.
- Как чувствовала, что вы ко мне в гости пожалуете, - приговаривала Прасковья Ивановна, нарезая свежий хлеб. - И батон сегодня взяла в магазине, и хлеб. И молока мне целый литр принесла Зина. Я ей яйцами заплатила, но у меня ещё осталось с десяток. Надо нашему Ванюшке омлет приготовить. Давай, Люба, быстренько и сообразим с тобой яичницу и омлет. Ты ведь глазунью любишь.
Люба была готова расплакаться в любой момент. Никто и никогда не любил её так, как бабушка. Никто больше не спрашивал, что она любит и что ей приготовить...
- Я так люблю тебя, бабуля! - дрожащим голосом произнесла Люба, а потом подошла к бабушке и обняла её за шею. Прасковья Ивановна на миг закрыла глаза, смахнула слезу и тут же заговорила строго:
- Нечего мокроту разводить, а то дождь передумает к нам идти, увидев, что у нас и без него мокро. Давайте за стол.
Ваня с аппетитом уплетал омлет, а Люба едва осилила одно жареное яйцо. Есть ей совсем не хотелось.
- Спасибо, бабуля. Я позже поем. Что-то не хочется...
- Чай не тяжёлая ты, внученька? - поинтересовалась Прасковья Ивановна. - От еды отказываешься, сама бледная такая, что и смотреть без слёз нельзя.
- Нет, бабуля, мне одного Ванечки хватает, - ответила Люба, а потом пошла укладывать сынишку спать. Он сам улёгся на высокую железную кровать и быстро уснул. Люба даже не успела рассказать ему сказку.
- Теперь давай рассказывай и заодно нитки мне помоги распутать. Потом, как жара спадёт, пойдём картошку полоть. Я семь бороздочек прошло, осталось всего три. Думаю, что сегодня справимся, - в приказном тоне сказала Прасковья Ивановна. Сидеть без дела она и сама не привыкла. Даже во время разговоров хоть чем-то, да занималась.
- Нечего рассказывать, - ответила Любаша. - Не ладится у нас с Толиком. Пока у меня отпуск, мы у тебя поживём, если, конечно, ты не против. Я вообще не понимаю, зачем я ему была нужна. Сказал бы сразу, что работница им с мамой требуется. Хотя и это не самое главное...
- А что? Что не так? - спокойно спросила бабушка. - скажи мне, внученька, облегчи свою душу.
- Боюсь я его, понимаешь? После того раза, когда пришёл он пьяным и гонять нас с Ванечкой начал, боюсь. В ванной закрываемся и сидим там, пока Толик спать не уляжется.
- Ты пригрози ему. Скажи, что на работу сходишь и пожалуешься. Или матери его обо всём расскажи. Вроде Инга мне показалась женщиной неплохой. Заметила я, когда вы все вместе ко мне приезжали.
- Может, он и побаивается, но я и сказать никому ничего не могу. Толик сразу мне напоминает, что я ему никем не прихожусь и что он меня может выставить в любой момент. Говорит, что мы с Ваней ему никто. Поэтому я должна сидеть и молчать, но я не могу так. Он приводит друзей своих, а нам и деваться тогда с Ванечкой некуда. Уезжаем к свекрови в дом, а Толику раздолье. Бабушка, терпела я столько, сколько сил моих было, но больше не могу.
-Ты бы дождалась, когда он женится на тебе, чтобы хлопчика нашего байстрюком не называли. Сама, думаю, знаешь, как это обидно.
- Знаю, - согласилась Люба, но лучше байстрюком, чем вот так...
- Ничего не лучше. Ты своего батьку и знать не знала, а Ваня знает. Спросит, когда вырастет, почему отец не вписан в свидетельство. Что ты тогда скажешь? Начнёшь рассказывать, что квартиру нужно было получить? Возненавидит он и тебя, и Толика. Вы бы о ребёнке подумали.
- Да я хотела расписаться, - ответила Люба, ты ведь сама знаешь, но Толик, когда узнал, что я квартиру могу быстрее получить, жениться на мне не захотел.
- Сама виновата, - строго сказала бабушка. - Меньше болтать нужно было, а больше помалкивать.
- Что мне теперь делать? - спросила Люба. Бабуля говорила с такой злостью, что Люба испугалась и подумала, что её и сына выставят из дома.
- Живите пока, а там посмотрим. Как явится к нам Толик, а я уверена, что он долго один не выдержит, потому как без няньки ему плохо будет, с ним буду разговор вести я. Тогда он и женится как миленький и будет относиться к тебе по-человечески. Или пусть в моём доме больше не показывается.
Люба улыбнулась и вытерла слёзы. Раз бабушка разрешила им с Ванечкой остаться, значит, можно успокоиться и жить спокойно хотя бы то время, пока у неё отпуск.