Я сидел на кухне, когда Марго вернулась. Дверь хлопнула, как выстрел, и её каблуки застучали по паркету — резкие, злые. В руках — потрёпанный чемодан, тот самый, что мы покупали для поездки в Турцию пять лет назад. Лицо её было бледным, глаза красные, тушь размазалась, как уголь по щекам. Она бросила чемодан у порога и замерла, глядя в пол.
— Андрей, — голос хриплый, будто она курила весь вечер. — Можно я останусь?
Я отодвинул кружку с кофе, уже холодным, и посмотрел на неё. Два месяца назад она ушла к Кириллу, этому мальчишке с татуировками и самодовольной ухмылкой. А теперь стоит тут, в нашей кухне, и просит вернуться. Чёрт, я почти ждал этого момента, но всё равно внутри будто молотом ударили.
— Садись, — сказал я, кивнув на стул. — Рассказывай.
***
Мы с Марго прожили вместе двенадцать лет. Познакомились в универе, она была яркая, как фонарь в ночи: рыжие волосы, смех, от которого хотелось жить, и привычка грызть карандаш, когда нервничала. Я тогда был обычным парнем с факультета экономики, мечтал о стабильной работе, квартире, семье. Марго хотела большего — путешествий, огней, свободы. Но выбрала меня. Почему? До сих пор не знаю.
Мы поженились через три года после выпуска. Купили двушку в ипотеку, завели кота по кличке Борщ, ездили на дачу к тёте Соне, моей двоюродной тётке, которая всегда пекла пироги и называла Марго «девочкой с огоньком».
Жизнь текла ровно, как река в августе. Я работал в банке, Марго вела блог о путешествиях, хотя дальше Турции и Египта мы так и не выбрались. Но она умела рассказывать так, будто объездила полмира.
Где-то год назад всё начало трещать.
Марго стала раздражительной, цеплялась к мелочам: то я поздно с работы, то ужин невкусный, то в квартире тесно. Я думал, это усталость, кризис какой-то. Пытался говорить, но она отмахивалась:
«Всё нормально, Андрей, не придумывай».
А потом появился Кирилл.
Он был фотографом, снимал её для какого-то бренда одежды. Молодой, лет двадцать пять, с длинными волосами, собранными в пучок, и глазами, которые смотрели на тебя так, будто ты им должен.
Марго о нём рассказывала с восторгом:
«Он такой свободный, Андрей, ты бы видел его работы!»
Я видел. Обычные фотки, перешарпленные в фотошопе. Но она смотрела на него, как на билет в другую жизнь.
Вечером, за два месяца до сегодняшнего дня, она собрала вещи. Мы стояли в прихожей, и она сказала:
«Я ухожу. Мне нужно что-то новое. Прости».
Я не кричал, не умолял. Только спросил:
«К нему?»
Она кивнула, и дверь за ней закрылась. Как будто кто-то выключил свет.
***
Марго села за стол, теребя ремешок сумки. Я молчал, ждал. Тишина была тяжёлой, как мокрый снег.
— Я ошиблась, — наконец выдавила она. — Кирилл… он не такой, как я думала.
— А какой? — я скрестил руки, стараясь держать голос ровным.
Она вздохнула, глядя куда-то в сторону.
— Сначала всё было как в кино. Он возил меня на вечеринки, снимал в каких-то лофтах, обещал, что мы уедем в Азию, будем жить на пляже, снимать закаты. А потом… — она замолчала, подбирая слова. — Потом он начал пропадать. Возвращался пьяный, с какими-то девками. Орал, что я ему мешаю творить. А вчера… — её голос дрогнул. — Вчера он выгнал меня. Сказал, что я старая и скучная.
Я почувствовал, как внутри что-то сжалось. Старая? Марго было тридцать пять, она выглядела лучше, чем многие двадцатилетние. Но я знал, как такие, как Кирилл, умеют бить словами. Точно, чёрт возьми, в цель.
— И что теперь? — спросил я. — Хочешь, чтобы я тебя пожалел?
Она вскинула глаза, в них плескалась злость вперемешку с болью.
— Нет, Андрей, я не за жалостью пришла! Я… я просто поняла, что натворила. Ты был прав, когда говорил, что он пустышка. А я не слушала. Думала, ты просто ревнуешь.
— Ревновал, — кивнул я. — Но не потому, что он такой классный. А потому, что ты смотрела на него, как на бога, а на меня — как на мебель.
Она замолчала, опустив голову. Я встал, подошёл к окну. На улице моросил дождь, фонари размазывали свет по асфальту. В голове крутились воспоминания: как мы с Марго лежали на диване, смотрели старые комедии, как она засыпала у меня на плече, а я вдыхал запах её шампуня — что-то вроде ромашки и мёда. Как в прошлом году, на её день рождения, я подарил ей серьги с бирюзой, и она расцеловала меня, шепча: «Ты лучший, Андрюш». Где это всё теперь?
— Знаешь, — начал я, не оборачиваясь, — я два месяца жил как в тумане. Приходил домой, а тут пусто. Борщ орал, требовал еды, а я смотрел на твою полку с книгами и думал: может, я правда скучный? Может, ты права, что ушла?
— Не говори так, — её голос был тихим, почти умоляющим. — Ты не скучный. Ты… ты настоящий.
Я повернулся, посмотрел на неё. Она сидела, сгорбившись, будто пыталась стать меньше. И вдруг я понял: она не просто вернулась. Она не выдержала. Кирилл разбил её, как стеклянную вазу, которую она так любила ставить на комод.
Мы проговорили полночи.
Марго рассказала, как Кирилл сначала осыпал её комплиментами, а потом начал унижать. Как она пыталась угодить ему, готовила ужины, которые он даже не пробовал, как стирала его шмотки, пока он тусил с друзьями.
Я слушал и чувствовал, как злость кипит внутри — не на неё, на него. На этого сопляка, который думал, что может взять чужую жизнь и раздавить её, как пустую банку.
В какой-то момент она заплакала. Я подвинулся ближе, положил руку ей на плечо. Она вздрогнула, но не отстранилась. А потом вдруг обняла меня, уткнувшись лицом в грудь. Её волосы пахли всё той же ромашкой, но теперь с примесью сигаретного дыма. Я обнял её в ответ, и мы сидели так, в темноте, пока за окном не начал брезжить рассвет.
— Я не знаю, сможем ли мы всё вернуть, — сказал я, когда она наконец отстранилась. — Но если хочешь остаться, оставайся. Только больше никаких Кириллов, Марго. Я серьёзно.
Она кивнула, вытирая слёзы.
— Обещаю.
На следующий день я поехал к тёте Соне. Она жила в старом доме за городом, с яблоневым садом и скрипучей верандой. Тётя Соня была женщиной прямой, как рельса. Когда я рассказал ей про Марго, она только хмыкнула, поставив передо мной тарелку с блинами.
— Дура твоя Марго, Андрей, но не безнадёжная, — сказала она, помешивая варенье. — Любовь — она как сад: не поливаешь, засыхает. А поливаешь — цветёт. Ты уж реши, хочешь ли ты этот сад спасать.
Я смотрел на её морщинистые руки, на кольцо, которое она носила с тех пор, как дядя Вася умер, и думал: тётя Соня права. Любовь — не кино, где всё само собой. Это работа. И я, чёрт возьми, готов работать.
Через неделю мы с Марго поехали на море.
Ничего грандиозного, просто пансионат в Крыму. Вечером сидели на пляже, пили вино из пластиковых стаканов. Она была в лёгком платье, волосы трепал ветер, и я вдруг поймал себя на мысли, что снова хочу её. Не как раньше, не с той слепой страстью, а с чем-то новым — глубоким, осторожным.
— Андрей, — сказала она, глядя на волны. — Спасибо, что не выгнал меня.
Я взял её за руку, чувствуя, как её пальцы дрожат.
— Не за что, — ответил я. — Просто… давай попробуем ещё раз.
Она улыбнулась, и в этой улыбке была не только боль, но и надежда. Как трещина в асфальте, из которой пробивается трава.
Ночью, в номере с потёртым линолеумом и запахом соли, мы любили друг друга. Не как в юности, не торопливо, а медленно, будто заново узнавая. Её кожа была тёплой, губы солёными от моря, и каждый её вздох был как обещание: мы попробуем. Я целовал её шею, чувствуя, как бьётся её пульс, и думал: это не конец. Это начало.
Марго изменилась. Не сразу, но я видел, как она старается. Готовила завтраки, смеялась над моими шутками, даже начала рисовать — что-то, чего не делала со школы. Я тоже менялся. Стал больше слушать, меньше спорить. Мы учились быть вместе заново, как два человека, которые упали, но решили подняться.
Кирилл написал ей через месяц.
Я видел, как она читает сообщение, как её лицо становится каменным. Она показала мне экран: «Скучаю, вернись». Я ждал, что она скажет. Но она просто удалила чат и выключила телефон.
— Пусть катится, — сказала она, и в её голосе была злость.
Я улыбнулся. Впервые за долгое время я был уверен: мы справимся. Не потому, что должны. А потому, что хотим.
Прошло полгода с того вечера на пляже.
Марго старалась, я видел. Она больше не упоминала Кирилла, готовила мне кофе по утрам, даже записалась на курсы акварели, чтобы, как она говорила, «найти себя».
Но что-то всё равно было не так. Я ловил её взгляды на улице — на молодых парней в модных кедах, с небрежными причёсками и этой их наглой уверенностью. Она не флиртовала, не писала никому, но её глаза… Чёрт, они выдавали всё. Как будто она снова искала что-то, чего во мне не было.
Я смотрел в зеркало и видел мужика под сорок: пивной животик, который не спрячешь под футболкой, усталые глаза, первые залысины. Марго никогда не говорила, что я толстый или некрасивый, но я сам это чувствовал. Каждый её взгляд на какого-нибудь подкачанного пацана был как укол. Я пытался говорить с ней, но она отмахивалась: «Андрей, ты придумываешь, я же с тобой!» А я не придумал. Я видел.
В один из вечеров, когда она снова залипла на какого-то бариста в кафе, я не выдержал. Мы сидели за столиком, пили латте, а она, будто невзначай, улыбнулась этому парню с пирсингом в брови. Я поставил чашку, встал и сказал:
— Пойду домой. Устал.
Она догнала меня на улице, каблуки стучали по тротуару.
— Андрей, что с тобой? Я же ничего не сделала!
— Ничего, — я смотрел в сторону, чувствуя, как внутри всё кипит. — Просто… я не могу так, Марго. Ты со мной, но будто не со мной.
Она замолчала, опустив глаза. А я пошёл дальше, и она не пыталась меня остановить. В ту ночь мы спали в разных комнатах. Борщ мяукал под дверью, не понимая, что происходит.
На следующий день я записался в спортзал.
Не для Марго, не для того, чтобы доказать ей что-то. Для себя. Я устал чувствовать себя мешком картошки. Хотел снова нравиться себе в зеркале, а не отводить взгляд. Зал был в двух кварталах от дома — небольшой, с запахом резины и железа.
Там я встретил Анжелу.
Она была тренером. Лет тридцать, может, чуть больше. Короткие тёмные волосы, подтянутая, с татуировкой в виде ласточки на запястье. Но не из тех, кто строит из себя фитнес-богиню. Она была настоящей: смеялась громко, материлась, когда штанга падала, и всегда спрашивала, как дела, будто ей правда не всё равно.
— Ну что, Андрей, — сказала она на первой тренировке, оглядев меня с ног до головы. — Хочешь форму вернуть или просто для здоровья?
— Хочу себя вернуть, — буркнул я, и она кивнула, будто поняла всё без лишних слов.
Мы начали заниматься. Три раза в неделю. Анжела не сюсюкалась: заставляла тягать железо, бегать на дорожке, делать планку, пока я не орал, что сейчас сдохну. Но после каждой тренировки я чувствовал себя живым. Мышцы болели, пот лил ручьём, но я смотрел в зеркало и видел, как живот потихоньку уходит, как плечи становятся шире. А ещё я ловил её взгляды. Не такие, как у Марго на тех парней. Другие. Тёплые. Будто она видела во мне не только клиента.
Через пару месяцев мы с Анжелой начали болтать после тренировок. Сначала про спорт, потом про жизнь. Она рассказала, что выросла в маленьком городке, где все знали друг друга, что сбежала в Москву, потому что хотела большего, чем свадьба с местным трактористом.
Я рассказал про Марго, про то, как она ушла, вернулась, но всё равно будто не со мной. Анжела слушала, подперев подбородок, и не перебивала. Только однажды сказала:
— Знаешь, Андрей, если человек смотрит мимо тебя, это не твоя вина. Это его выбор.
Я тогда впервые подумал, что, может, и правда не в Марго дело. Может, я просто заслужил кого-то, кто будет смотреть на меня, а не через меня.
Всё случилось после одной из тренировок. Мы задержались в зале, все уже ушли, только уборщица гремела вёдрами в углу. Я закончил подход на жиме, а Анжела сидела рядом, поправляя бинты на запястьях. Она вдруг посмотрела на меня и сказала:
— Ты изменился, Андрей. Не только снаружи. В тебе огонь появился.
Я усмехнулся, вытирая пот с лица.
— Огонь? Да я просто старый конь, который пытается не сдохнуть.
Она засмеялась, а потом вдруг придвинулась ближе. Её глаза были тёмными, блестящими, как озёра под луной.
— Ты не старый, — сказала она тихо. — Ты… настоящий.
И тогда я её поцеловал. Не знаю, откуда взялась смелость. Может, от её слов, может, от того, как она смотрела на меня. А потом она отстранилась, улыбнулась и сказала:
— Пойдём ко мне.
Её квартира была маленькой, но уютной. Диван с цветастым пледом, пара кактусов на подоконнике, старый проигрыватель с пластинками. Вся наша ночь была наполнена страстью и любовью.
Потом мы лежали, тяжело дыша, её голова на моём плече. Она провела пальцем по моей груди и сказала:
— Мне было хорошо с тобой… очень…
Я понял, что полюбил Анжелу. Не как с Марго, не с той слепой страстью юности. Это было глубже, спокойнее, но оттого не менее сильным.
Дома всё шло к концу. Я смотрел на Марго и видел только её глаза, которые всё ещё искали кого-то другого.
— Марго, — сказал я однажды, когда мы сидели на кухне. — Я не могу больше. Ты со мной, но будто не здесь. И я… я тоже уже не здесь.
Она заплакала, но не спорила. Может, она тоже это чувствовала. Мы решили разойтись. Не с криками, не с битьём посуды. Просто подписали бумаги, разделили вещи. Борщ остался со мной.
С Анжелой мы начали встречаться. Не торопились, не строили планов на сто лет вперёд. Просто жили и были счастливы.
Однажды мы поехали к тёте Соне. Она, как всегда, накрыла стол, поставила блины и варенье. Посмотрела на Анжелу, потом на меня и сказала:
— Ну что, Андрей, похоже, ты свой сад нашёл.
Я улыбнулся, сжал руку Анжелы под столом. Она ответила, и я почувствовал тепло её пальцев. Да, тётя Соня была права. Я нашёл свой сад. И, чёрт возьми, я собирался его поливать.
***
Развод с Марго прошёл тихо, как дождь за окном. Мы встретились в кофейне, чтобы подписать последние документы. Я ждал, что она начнёт спорить, плакать, но она только подписала всё, не поднимая взгляда.
— Удачи тебе, Андрей, — сказала она, когда мы закончили.
— И тебе, — ответил я, и это было искренне.
Она быстро встала и ушла. Я смотрел, как её силуэт растворяется за стеклом, и чувствовал… ничего. Не боль, не облегчение. Просто пустоту, как после долгой болезни, когда жар спадает, а сил ещё нет. Борщ ждал меня дома, и я знал, что пора двигаться дальше.
С Анжелой всё было иначе.
Мы не торопились, но каждый день с ней был как глоток воздуха. Мы могли часами болтать о ерунде — о том, как она однажды уронила гантель на ногу клиенту, или как я в детстве пытался научить соседского пса приносить тапки. А могли просто молчать, сидя на её диване, пока за окном шёл снег. Она была настоящей, без масок, без игр. И я, чёрт возьми, чувствовал себя рядом с ней живым.
Однажды, через пару месяцев после развода, мы поехали на выходные за город. Небольшой домик у озера, который Анжела нашла через знакомых. Там пахло хвоей, вода в озере была ледяной, а небо — таким ясным, что казалось, звёзды можно потрогать. Мы сидели у костра, завернувшись в один плед, и она вдруг сказала:
— Андрей, ты когда-нибудь думал, что будет дальше? Ну, с нами?
Я посмотрел на неё. Огонь отражался в её глазах, и ласточка на запястье будто танцевала в отблесках.
— Думал, — ответил я. — Хочу, чтобы мы были вместе. Не как в кино, не с этими вечными клятвами. Просто… чтобы ты была рядом. И я рядом.
Она улыбнулась, прижалась ко мне.
— Звучит как план, — сказала она, и я почувствовал, как её пальцы находят мою руку под пледом.
Той ночью мы любили друг друга в маленькой комнате с деревянными стенами. За окном шумел ветер, а внутри было тепло — от старого обогревателя и от её тела, прижатого ко мне.
Я целовал её плечи, чувствуя, как она дрожит, как её дыхание сливается с моим. Это не было просто страстью — это было как обещание, как мост, который мы строили друг к другу. Когда она заснула, уткнувшись носом мне в шею, я лежал и смотрел в потолок, думая: вот оно. То, ради чего стоит жить.
Прошёл год.
Я продолжал тренироваться, хотя уже не так фанатично. Анжела шутила, что я стал «её лучшим проектом», но я знал, что дело не в мышцах. Дело в том, что я снова нравился себе. Не потому, что выглядел лучше, а потому, что был честен — с собой, с ней.
Марго я видел пару раз. Один раз — в супермаркете, она стояла у полки с крупами, задумчиво крутя пачку риса в руках. Она похудела, но выглядела усталой, будто жизнь выжала из неё краски. Мы кивнули друг другу, как старые знакомые, и разошлись. Позже я узнал от общих друзей, что она уехала в другой город, начала работать в галерее, пытается рисовать. Я надеялся, что она найдёт себя. Не для меня, для неё самой.
Тётя Соня, как всегда, оказалась права. Она приехала к нам с Анжелой на выходные, привезла корзину яблок и свой фирменный пирог. Мы сидели на веранде, пили чай, и она, прищурившись, посмотрела на нас.
— Ну что, Андрей, — сказала она, откусывая кусок сахара. — Похоже, ты не просто сад спас. Ты новый посадил.
Анжела засмеялась, а я сжал её руку под столом. Борщ тёрся о мои ноги, требуя внимания, а за окном шумели сосны. Я смотрел на Анжелу, на её тёмные глаза, на улыбку, которая была только для меня, и думал: да, тётя Соня. Новый сад. И я, чёрт возьми, буду его поливать каждый день.