Я сижу на диване, пульт в руке, телевизор бормочет что-то про футбол. Пятница, вечер, Яна опять в своем салоне. Уже третий раз на этой неделе. Говорит, укладка, маникюр, всякое женское. Я киваю, как всегда, хотя в голове уже крутится:
«Сколько можно краситься, черт возьми?»
Но молчу. Не хочу ругаться. У нас с Яной и так последнее время — как по тонкому льду ходим.
Дверь хлопает. Это она. Волосы блестят, как в рекламе шампуня, глаза горят. Платье новое, обтягивает фигуру — не то чтобы я против, но что-то цепляет. Какой-то чужой запах. Не духи, не лак для волос. Что-то резкое, мужское.
— Привет, Олежек, — Яна улыбается, скидывает туфли. — Устала, как собака. Роберт сегодня выложился, представляешь, три часа возился с моими волосами.
— Роберт? — я выключаю телик, сажусь ровнее. — Это который стилист твой?
— Ну да, — она смеется, но как-то нервно, уходит на кухню. — Хочешь кофе? Я сварю.
— Не хочу. Расскажи про Роберта. Что за тип?
Яна замирает у кофеварки. Спина напрягается, как струна.
— Да обычный, Олежек. Талантливый. Руки золотые. — Она оборачивается, улыбается, но глаза бегают. — Ты чего завелся?
— Я не завелся, — говорю, хотя в груди уже жжет. — Просто странно. Ты в этом салоне торчишь, как на работе. И всегда этот Роберт.
Она закатывает глаза, ставит чашку на стол. Слишком громко.
— Олег, ну что за бред? Это моя отдушина. Я же не спрашиваю, сколько пива ты с пацанами выпиваешь по пятницам.
— Я пью с пацанами, а не с каким-то… стилистом, — слово «стилист» я почти выплевываю.
Яна молчит. Смотрит на меня, как на идиота. А я чувствую — что-то не так. Не просто не так. Как будто мир под ногами треснул, и я вот-вот провалюсь.
***
Мы с Яной женаты семь лет. Познакомились на свадьбе у общих друзей. Она была подружкой невесты, я — свидетелем. Яна тогда смеялась так звонко, что я весь вечер не мог отвести от нее глаз. Красивая, живая, с ямочками на щеках.
Через год поженились. Первые годы — как в кино. Путешествия, ужины при свечах, разговоры до утра. Потом быт. Работа. Счета. Ссоры из-за мелочей. Яна начала отдаляться. Говорила, ей нужно «свое пространство». Я не спорил. Думал, пройдет.
Год назад она записалась в этот салон. «Роберт — гений», — твердила она. Я не возражал. Пусть, думаю, радуется. Она и правда стала чаще улыбаться. Но что-то изменилось. Она перестала рассказывать, как прошел день. Стала прятать телефон, когда я входил в комнату. А я… я просто закрывал на это глаза. Не хотел копаться. Боялся, что найду.
Утро субботы.
Яна уехала к подруге Кате, а я сижу с отцом, Василием Ивановичем, на его даче. Он копошится у мангала, я режу лук для шашлыка. Солнце печет, пахнет дымом и травой.
— Ну что, сын, как дела у вас с Яной? — отец щурится, подбрасывает угли.
— Нормально, — бурчу я, хотя внутри все скручивается.
— Нормально — это когда молчат оба, — он хмыкает. — Рассказывай, что стряслось.
Я вздыхаю. Рассказываю. Про салон, про Роберта, про то, как Яна светится, когда оттуда возвращается. Про запах чужой туалетной воды. Отец слушает, не перебивает. Только брови хмурит.
— Слушай, Олег, — говорит он, когда я замолкаю. — Женщина, если счастлива, она как цветок — распускается. А если она от тебя что-то прячет, значит, ей с тобой не хватает чего-то. Или кто-то другой это дает.
— Ты на что намекаешь? — я бросаю нож, смотрю на него.
— Ни на что. Просто подумай. Ты ее муж. Разберись. Но аккуратно. Не наломай дров.
Я киваю, но в голове уже буря. Возвращаюсь домой, открываю ноут. Лезу в соцсети. Нахожу этого Роберта. Фото — сплошь ухоженный тип, татуировки, улыбка, как у актера. Волосы зализаны, рубашка расстегнута на две пуговины. На одном фото он с Яной. Она смеется, он обнимает ее за плечи. Подпись: «Моя муза». У меня в глазах темнеет.
Вечер. Яна дома, готовит ужин. Я сижу за столом, кручу в руках вилку.
— Яночка, — говорю тихо, — расскажи, что у вас там в салоне происходит.
Она замирает, потом оборачивается. Улыбается, но как-то натянуто.
— Олег, ты опять? Я же говорила. Укладка, маски, все такое.
— А Роберт? — я смотрю ей в глаза. — Он тебе просто волосы укладывает?
Яна краснеет. Ставит сковородку на плиту, вытирает руки полотенцем.
— Олег, ты параноик. Роберт — профессионал. Он делает меня красивой. Для тебя, между прочим.
— Для меня? — я встаю, голос дрожит. — А что тогда за фотки в телеграмме? «Моя муза»? Это что за ерунда?
Она молчит. Секунду, две. Потом взрывается.
— Да что ты вообще знаешь, Олег?! Ты хоть раз спросил, как я себя чувствую? Что мне нужно? Ты только и делаешь, что сидишь на своем диване и пульт щелкаешь!
— А ты, значит, с этим Робертом душу изливаешь? — я кричу, хотя обещал себе держать себя в руках. — Что у вас там, Яна? Говори!
— Ничего! — она швыряет полотенце на стол. — Ничего, что ты думаешь! Он просто… он видит во мне женщину. А ты? Ты видишь во мне только домработницу и кухарку!
Я стою, как громом ударенный. Хочу что-то сказать, но слова застревают. Она уходит в спальню, хлопает дверью.
А я… я беру ключи и еду в этот чертов салон.
Салон — модное место в центре. Стеклянные двери, неоновая вывеска. Внутри пахнет чем-то сладким, играет тихая музыка. Роберт за стойкой, улыбается клиентке. Увидев меня, он хмурится.
— Чем могу помочь? — голос у него низкий, с легкой хрипотцой.
— Поговорить надо, — говорю я, стараясь не сорваться. — Про Яну.
Он кивает, жестом просит пройти в подсобку. Там тесно, пахнет краской для волос. На столе — бутылка вина, два бокала. Один с помадой. Я чувствую, как кровь стучит в висках.
— Что у вас с моей женой? — спрашиваю прямо.
Роберт смотрит на меня, как на ребенка. Улыбается уголком рта.
— А ты как думаешь? — говорит он. — Яна — особенная. Она заслуживает большего, чем ты можешь ей дать.
Я сжимаю кулаки, но бить не бросаюсь. Не хочу опускаться до этого.
— Ты с ней спишь? — голос мой звучит глухо.
Он смеется. Тихо, нагло.
— А ты спроси у нее. Она тебе расскажет. Или не расскажет.
Я разворачиваюсь и ухожу. В машине сижу минут десять, просто смотрю в одну точку. Потом звоню Кате, подруге Яны. Она долго молчит, потом говорит:
— Олег, я не хотела лезть. Ну… да, она с Робертом. Уже пару месяцев. Я пыталась с ней говорить, но она… она влюблена.
Я бросаю трубку. Еду домой. Яна сидит на кухне, глаза красные.
— Олег, — начинает она, но я перебиваю.
— Ты с ним спишь? — спрашиваю тихо.
Она опускает голову. Молчит. Это и есть ответ.
***
Я вспоминаю, как однажды заехал за Яной в салон. Она вышла из подсобки, волосы растрепаны, щеки горят. Роберт стоял рядом, поправлял воротник. Тогда я не придал значения. Думал, укладка, маски, все такое.
А теперь в голове картинка: они там, в этой тесной комнатушке. Его руки на ее талии, ее смех, приглушенный, чтобы никто не услышал. Бокалы с вином, ее помада на краю.
Может, потом они поехали в отель. Какой-нибудь модный, с большими окнами и белыми простынями. Она снимала платье, он целовал ее шею. А я сидел дома, щелкал пультом, ждал жену.
Мы стоим на кухне. Яна плачет. Я молчу.
— Олег, я не хотела, — говорит она наконец. — Я… я запуталась. Ты перестал меня замечать. А он… он заставил меня почувствовать себя живой.
— Живой? — я смотрю на нее, как на чужую. — А я, значит, мертвый?
— Нет, — она качает головой. — Ты… ты хороший. Но я не знаю, как нам дальше жить.
Я сажусь за стол. В голове пустота.
— Я поговорю с отцом, — говорю наконец. — Поживу у него пару недель. А ты… делай, что хочешь.
Она кивает, вытирает слезы. Я беру сумку, кладу пару футболок, зубную щетку. Ухожу, не оглядываясь.
На даче у отца пахнет сыростью и дровами. Василий Иванович наливает мне водки, молчит. Я рассказываю все. Он слушает, потом говорит:
— Любовь, сын, как огонь. Если не подбрасывать дров, потухнет. Вы с Яной оба виноваты. Она — что пошла налево. Ты — что не видел, как она тухнет.
Я киваю. Пью водку, смотрю в окно. Там темно, только звезды мигают. Думаю о Яне. О том, как она смеялась на нашей свадьбе. О том, как я перестал ее замечать. О том, как Роберт, черт бы его побрал, дал ей то, чего я не смог.
Через неделю Яна звонит.
Просит встретиться. Я приезжаю в кафе. Она сидит у окна, волосы собраны в пучок, без макияжа. Выглядит уставшей.
— Я уволилась из салона, — говорит она. — С Робертом… все кончено. Я поняла, что это не то. Не мое.
Я молчу. Смотрю на нее. Хочу верить, но в груди все еще жжет.
— Олег, — она берет меня за руку. — Я хочу попробовать снова. Если ты… если ты еще хочешь.
Я смотрю на ее пальцы. Тонкие, без маникюра. Как раньше.
— Я подумаю, — говорю наконец. — Но Яна… если мы попробуем, то по-честному. Без салонов. Без Робертов.
Она кивает. Глаза блестят. Не знаю, что будет дальше. Может, мы справимся. Может, нет. Но я знаю одно: я не хочу больше быть слепым.
Прошла неделя после нашей встречи в кафе.
Яна клялась, что все кончено, что она порвала с Робертом, что хочет начать с чистого листа. Я почти поверил. Хотел поверить. Но в груди все еще скребло, как будто кто-то оставил там ржавый гвоздь.
Однажды вечером она забыла телефон на кухне. Я не собирался лезть, честно. Но экран загорелся, и я увидел уведомление. Имя — Роберт.
«Скучаю, малышка. Когда увидимся?»
Я замер, как будто меня током шлепнуло. Открыл чат. Переписка на три экрана. Она писала ему вчера. Позавчера. Сегодня утром.
«Ты делаешь меня счастливой», — ее слова. Яна, моя Яна, снова лгала.
Я не стал устраивать скандал. Не стал кричать, бить посуду, вызывать ее на разговор. Просто собрал вещи. Две сумки — джинсы, футболки, ноут. Написал записку:
«Яна, я ухожу. Береги себя».
Оставил на столе, рядом с ее ключами. Закрыл дверь и уехал.
***
У меня был домик в деревне, от деда достался. Полтора часа от города, заросший сад, покосившийся забор. Я не был там года три, но сейчас он казался единственным местом, где можно дышать. Там тишина, река, сосны. Никаких салонов, никаких Робертов. Только я и мои мысли.
Первая неделя прошла как в тумане. Я чинил крышу, косил траву, пил кофе на крыльце, глядя, как солнце встает над полем. Телефон почти не включал. Яна звонила пару раз, писала длинные сообщения — извинения, объяснения, просьбы вернуться. Я не отвечал. Не потому, что злился. Просто не видел смысла. Любовь, как стекло, — если треснуло, уже не склеишь.
В деревне я познакомился с Лизой.
Ей тридцать два, она приехала сюда на лето, к тетке. Работает удаленно, что-то связанное с дизайном. Увидел ее впервые на рынке — она торговалась за ведро малины, смеялась так звонко, что я невольно остановился.
Худенькая, с веснушками на носу, волосы медового цвета, заплетены в косу. Ничего общего с Яной, с ее лощеными укладками и каблуками. Лиза — другая. Простая, как этот воздух, как река за домом.
Мы разговорились случайно. Я чинил забор, она проходила мимо с корзинкой грибов.
— Смотрю, вы тут как настоящий хозяин, — сказала она, прищурившись. — А я думала, этот дом заброшен.
— Был заброшен, — ответил я, вытирая пот со лба. — Теперь вот реанимация.
Она улыбнулась, протянула мне гриб.
— Лисичка. Хотите? Вкусные, если с картошкой пожарить.
Я засмеялся. Первый раз за месяц, кажется.
— Давай на «ты». Я Олег.
— Лиза, — она кивнула, и я заметил, как солнце играет в ее глазах.
С того дня мы стали видеться чаще. Она заходила с пирогами от тетки, я угощал ее кофе. Мы гуляли по лесу, говорили обо всем — о книгах, о музыке, о том, как пахнет трава после дождя. С ней было легко. Как будто я снова дышу, а не просто глотаю воздух.
Однажды вечером она пришла ко мне. Я разжег костер во дворе, мы сидели на старом одеяле, пили вино из жестяных кружек. Небо было усыпано звездами, воздух пах дымом и соснами. Лиза сидела близко, ее плечо касалось моего.
— Олег, — сказала она тихо, глядя в огонь. — Ты ведь не просто так сюда приехал, да? Что-то случилось?
Я помолчал. Не хотел грузить ее своими историями, но она смотрела так открыто, что я рассказал. Про Яну, про Роберта, про то, как мир, который я строил семь лет, развалился за один вечер.
Я так сильно захотел её поцеловать. Тихо, нежно, как будто боясь спугнуть.
— Можно? — спросил я, наклоняясь ближе.
Она улыбнулась, кивнула. Я коснулся ее губ — мягких и нежных, с легким вкусом винограда. Ее волосы пахли лесом, кожа была прохладной, но от ее дыхания мне было жарко.
— Пойдем в дом? — прошептала она, и я только кивнул.
В доме было темно, только луна светила через окно. Мы упали на кровать — старую, скрипучую, с выцветшим покрывалом. Мы страстно целовались. Это была не просто близость. Это было как вернуться домой после долгой дороги.
Потом мы лежали, обнявшись, под тонким одеялом. Ее голова на моем плече, волосы щекотали подбородок. Я смотрел в потолок и думал: вот оно, настоящее. Не салон, не ложь, не переписки за моей спиной. А эта женщина, которая спит рядом, доверчиво прижавшись ко мне.
Мы с Лизой начали встречаться.
Она переехала ко мне через месяц — привезла пару чемоданов, книги, ноутбук. Мы вместе чинили дом, сажали цветы, жарили грибы на ужин. Яна иногда писала, но я больше не открывал ее сообщения. Удалял, не читая. Мой мир теперь был здесь — в деревне, где воздух пахнет свободой, где Лиза смеется, когда я пытаюсь танцевать с ней под старую пластинку.
Я не знаю, что будет дальше. Может, мы с Лизой поженимся. Может, просто будем жить так, день за днем, наслаждаясь друг другом. Но я знаю одно: я больше не слепой. И этот домик, этот лес, эта женщина рядом — они мои. По-настоящему.
Прошло полгода.
Осень в деревне — как картина: листья горят золотом, воздух пахнет прелой землей, река за домом блестит, как зеркало. Мы с Лизой обжились. Дом больше не выглядит заброшенным — новый забор, покрашенные ставни, на крыльце горшки с хризантемами, которые она привезла с рынка. Мы с ней — как два пазла, которые наконец-то сложились. Не идеально, но правильно.
Яна звонила пару раз. Последний раз — месяц назад. Сказала, что переезжает в другой город. С Робертом или без — я не спрашивал. Ее голос был усталым, как будто она тащила на себе весь мир. Я пожелал ей удачи. Не из вежливости, а потому что мне правда все равно. Она — прошлое. Как старое пальто, которое носил, пока не износилось.
Однажды вечером мы с Лизой сидели на крыльце. Холодно, но она укуталась в мой старый плед, прижалась ко мне. В руках — кружка с травяным чаем, от которого пахнет мятой. Я обнимал ее, смотрел, как солнце тонет за горизонтом. Тишина такая, что слышно, как листья падают.
— Олег, — сказала она вдруг, — ты счастлив?
Я задумался.
— Знаешь, раньше мне казалось, что счастье, это когда все идеально — ответил я, — Дом, жена, планы на будущее. А теперь… вот это, — я кивнул на нее, на крыльцо, на поле вдалеке. — Ты, этот дом, этот воздух. Это и есть оно.
Она улыбнулась, прижалась ближе. Ее волосы пахли осенью, кожа была прохладной. Я поцеловал ее в висок, и она тихо засмеялась.
— А я боялась, что ты временно тут, — сказала она. — Что вернешься в город, к своей старой жизни.
— К Яне? — я хмыкнул. — Да ну. Она теперь как чужая песня, которую когда-то напевал, а потом забыл мотив.
Лиза посмотрела на меня, глаза блестели в полумраке.
— А я? Какая я песня?
Я засмеялся, притянул ее к себе.
— Ты — та, что хочется петь каждый день. И не надоедает.
Ночью мы лежали в кровати, под тяжелым одеялом, которое пахло лавандой — Лиза настояла на каком-то специальном средстве для стирки. Окно было приоткрыто, и в комнату врывался холодный воздух. Она прижималась ко мне, ее дыхание грело мою шею. Я гладил ее спину, чувствуя, как ее сердце бьется под моими пальцами.
— Олег, — прошептала она, — я хочу, чтобы так было всегда.
Я не ответил словами. Просто повернулся к ней, нашел ее губы в темноте. Они были мягкими, теплыми, с легким привкусом мятного чая. Ее руки скользнули по моей груди, пальцы запутались в моих волосах. Я целовал ее медленно, как будто пробовал на вкус каждую секунду. Ее кожа была шелковой под моими ладонями, и я чувствовал, как она дрожит — не от холода, а от того, что было между нами.
Мы двигались в одном ритме, тихо, без слов. Только ее дыхание, мои руки, скрип кровати. Это не было страстью, как в молодости, когда хочется все и сразу. Это было глубже — как река, которая течет спокойно, но уносит с собой все лишнее. Когда мы затихли, она положила голову мне на грудь, и я слушал, как ее дыхание становится ровнее.
— Всегда, — сказал я наконец, когда она уже почти спала. — Обещаю.
На следующий день я поехал к отцу. Василий Иванович копался в огороде, выдергивал последние морковки. Увидел меня, вытер руки о штаны, улыбнулся.
— Ну что, сын, как там твой деревенский рай?
— Нормально, — я присел на скамейку, протянул ему бутылку пива. — Лиза передает привет.
Он кивнул, отхлебнул из бутылки.
— Хорошая девка. Простая, без выкрутасов. Не то что… — он замялся, но я понял.
— Не то что Яна, — закончил я. — Да, батя. Я тогда слепым был. Думал, любовь — это когда держишь крепко и не отпускаешь. А оказалось, любовь — это когда тебе легко дышится рядом с человеком.
Отец хмыкнул, посмотрел на меня.
— Мудреешь, Олег. Может, еще не все потеряно.
Я засмеялся. Мы сидели, пили пиво, смотрели, как облака ползут по небу. Я думал о Лизе, о том, как она поет, когда моет посуду, как хмурится, когда рисует свои эскизы. О том, как я хочу построить для нее мастерскую в саду, чтобы она могла работать, глядя на реку.
Вечером я вернулся домой. Лиза ждала меня на крыльце, в свитере на два размера больше, с растрепанной косой. Увидела меня, улыбнулась так, что внутри все перевернулось.
— Думала, сбежишь к городским красоткам, — поддразнила она, обнимая меня.
— Какие красотки? — я притянул ее к себе, вдохнул запах ее волос. — У меня тут своя есть. Лучше всех.
Она засмеялась, ткнула меня кулаком в бок. Мы стояли, обнявшись, пока солнце не скрылось за лесом. И я знал: это мой дом. Моя женщина. Моя жизнь. Не идеальная, не как в кино. Но моя. И я больше её не отпущу.