Я сижу за кухонным столом, заваленным бумагами. Справки, выписки, ксерокопии паспортов — всё, что нужно, чтобы разорвать десять лет брака. В руках — ручка, которую Инесса подарила на годовщину. Гравировка: «Вадиму, навсегда». Чёрт, какая ирония.
За окном — серый питерский вечер, дождь барабанит по подоконнику, а я пытаюсь не думать о том, как она сейчас в Турции, в обнимку с этим Марком.
Телефон пиликает — сообщение от Паши: «Бери пиво, через полчаса буду». Хороший он мужик, Паша. Всегда знает, когда надо вытащить меня из этого болота. Я откидываюсь на стуле, смотрю на потолок. Пятно от протечки похоже на кривую ухмылку. Как будто жизнь надо мной ржёт.
Мы с Инессой поженились, когда мне было двадцать пять, а ей двадцать три. Она тогда была как искра — яркая, непоседливая. Глаза карие, с такими ресницами, что, кажется, могли взмахом ураган поднять. Я работал инженером на заводе, она — администратором в фитнес-клубе. Встретились случайно, в очереди за кофе. Она пролила мне на рубашку латте, засмеялась, а я пропал.
Десять лет. Сначала всё было как в кино: поездки на Финский залив, ночи напролёт за разговорами, планы на детей. Но потом что-то сломалось. Я не заметил, когда. Может, когда она начала задерживаться на работе. Может, когда я перестал спрашивать, где она была. А может, когда она впервые назвала меня «скучным».
Марк появился полгода назад. Инесса сказала, он «партнёр по бизнесу». Какой, к чёрту, бизнес? Она организовывала вечеринки для богатых тёток, а он был её «консультантом по стилю». Я видел его пару раз — лощёный, с белоснежной улыбкой и часами, которые стоят как моя годовая зарплата. Инесса рядом с ним светилась. А я… я будто потух.
Дверной звонок вырывает меня из мыслей. Паша вваливается в квартиру, мокрая куртка, в руках пакет с пивом и чипсами.
— Ну что, бюрократ, как дела? — он хлопает меня по плечу, ставит пакет на стол.
— Собираю, — я киваю на бумаги. — Завтра к юристу.
Паша садится напротив, открывает бутылку. Его борода мокрая от дождя, глаза — как у пса, который знает, что хозяин в беде.
— Слушай, Вадик, ты уверен? — он делает глоток. — Может, поговорить ещё раз?
Я фыркаю. Поговорить. Последний наш разговор был три недели назад, перед её отлётом в Турцию.
— Ты что, Вадим, совсем? — Инесса стояла в гостиной, руки упёрты в бёдра. На ней было платье, которое я ненавидел — ярко-красное, с глубоким вырезом. — Это просто отдых! Я заслужила!
— С Марком? — я старался держать голос ровным, но он дрожал. — Ты меня за идиота держишь?
Она закатила глаза, будто я сказал что-то нелепое.
— Марк — мой друг. Друг, понимаешь? У тебя же есть Паша.
— Я с Пашей не сплю, Инесса, — я швырнул ключи на стол. Они звякнули, как монеты в пустой копилке.
Она рассмеялась. Резко, зло.
— Боже, Вадим, ты такой… мелочный. Живи своей жизнью, дай мне жить моей.
— Это и есть твоя жизнь? — я шагнул к ней. — Тусовки, Марк, Турция? А я кто? Мебель в твоей квартире?
Она посмотрела на меня, и в её глазах не было ничего. Ни злости, ни любви. Пустота.
— Ты сам выбрал быть таким, — тихо сказала она и ушла в спальню.
***
— Она мне изменила, Паш, — я смотрю в бутылку, будто там ответы. — Я знаю. Чувствую.
Паша молчит, крутит этикетку на пиве. Он всегда так делает, когда не знает, что сказать.
— А если ты ошибаешься? — наконец выдаёт он.
— Не ошибаюсь, — я качаю головой. — Я видел её телефон. Сообщения. «Марк, ты невероятный». Смайлики с сердечками. Она даже не пыталась прятать.
Паша морщится, будто проглотил что-то кислое.
— Наглая, — выдыхает он. — Прости, брат, но это дерьмо.
Я киваю. Дерьмо. Именно так я себя и чувствую.
Ночь. Паша ушёл, а я сижу в темноте. Только свет от экрана телефона. Открываю её соцсети. Инесса выложила сториз: она на пляже, в бикини, смеётся. Загорелая, счастливая. Рядом Марк, обнимает её за талию. Подпись: «Жизнь — это момент».
Я швыряю телефон на диван. В груди — как будто кто-то выжег дыру. Хочу орать, бить стены, но вместо этого просто сижу. Молчу.
Почему я не заметил раньше? Почему не ушёл, когда она впервые отмахнулась от меня? Когда сказала, что я «не понимаю её души»? Десять лет, и всё, что у меня осталось, — это пачка бумаг и ручка с гравировкой.
Утро. Юрист — лысеющий мужик в мятом костюме — листает мои документы.
— Всё в порядке, Вадим Сергеевич, — он поправляет очки. — Если она не будет оспаривать, через пару месяцев будете свободным человеком.
Свободным. Слово звучит как насмешка. Я киваю, подписываю бумаги. Ручка царапает лист, как нож по стеклу.
Выхожу на улицу. Дождь кончился, но небо всё ещё серое. Звонит телефон. Инесса.
— Вадим, — её голос весёлый, будто она звонит из рая. — Ты как?
— Нормально, — я сжимаю телефон. — А ты?
— Ой, тут так круто! — она смеётся. — Море, солнце, коктейли. Ты бы видел!
— С Марком весело? — слова вылетают сами, острые, как осколки.
Пауза. Я слышу, как она выдыхает.
— Вадим, не начинай, — голос холодеет. — Я просто отдыхаю.
— А я просто собираю документы на развод, — говорю я и жду.
Тишина. Потом — короткий смешок.
— Ты шутишь, да? — она пытается звучать легко, но я слышу, как голос дрогнул.
— Нет, Инесса. Не шучу.
Она молчит. Я представляю, как она стоит на том пляже, в своём бикини, с коктейлем в руке. Как Марк где-то рядом, улыбается своей белоснежной улыбкой.
— Ты сам виноват, — наконец говорит она. Тихо, но твёрдо. — Ты перестал быть мужчиной, Вадим.
Я смеюсь. Горько, рвано.
— А ты перестала быть человеком, — отвечаю и нажимаю «отбой».
Дома я открываю окно. Холодный воздух врывается в квартиру, пахнет мокрым асфальтом. Беру ручку с гравировкой и швыряю её в мусорку. Она падает, звякает о пустую бутылку из-под пива.
Паша прав — я не ошибаюсь. Но он ошибается в одном: мне не нужна Инесса, чтобы быть собой. Я не мебель. И я начинаю заново.
Сажусь за стол, беру чистый лист. Пишу: «Список дел». Первая строка: «Позвонить Паше. Поехать на залив». Вторая: «Купить новую ручку».
За окном — первые лучи солнца. Они режут серое небо, как ножницы — старую ткань. И я улыбаюсь. Впервые за долгое время.
Инесса вернулась через неделю.
Я уже ждал этого — её звонок, резкий, как сигнал тревоги, послышался в субботу утром. «Вадим, нам надо поговорить. Я приехала». Голос был не таким, как в Турции. Не весёлым, не беззаботным. В нём сквозила какая-то смесь раздражения и усталости. Я сказал: «Приходи». И повесил трубку.
Сижу на кухне, пью кофе. Бумаги убраны — я сдал их юристу, процесс запущен. На столе только блокнот с моим списком дел. Паша вчера звонил, предложил поехать на выходных в Выборг, развеяться. Я согласился. Надо жить дальше.
Дверной звонок. Инесса входит, как всегда — с высоко поднятой головой. На ней пальто, которое я не видел раньше, дорогое, с меховым воротником. Волосы собраны в небрежный пучок, но загар всё ещё держится, выдавая её недавний райский отпуск. Она бросает сумку на стул и смотрит на меня. Долго, изучающе.
— Ты серьёзно? — спрашивает она без предисловий. — Развод?
Я киваю, не отводя взгляд. Раньше я бы опустил глаза, смягчился под её напором. Но не сегодня.
— Серьёзно, Инесса. Я всё подписал. Юрист сказал, если ты не будешь тянуть, через пару месяцев всё закончится.
Она фыркает, садится напротив. Скрещивает руки, ногти блестят свежим маникюром. Я замечаю, что обручального кольца нет. У меня тоже. Снял его на прошлой неделе, и палец всё ещё чувствует себя голым.
— Ты смешной, Вадим, — говорит она, но в голосе нет смеха. — Думаешь, это всё из-за Марка? Ты правда такой наивный?
— А из-за чего, Инесса? — я откидываюсь на спинку стула. — Расскажи. Я десять лет жил с тобой, а теперь не понимаю, кто ты.
Она щурится, как кошка перед прыжком. Потом вдруг меняет тактику — её лицо смягчается, губы чуть дрожат. Я знаю этот взгляд. Она всегда так делала, когда хотела меня уговорить.
— Вадик, — тихо говорит она, — мы же можем всё исправить. Ну, подумаешь, я съездила отдохнуть. Ты же знаешь, как я устаю. Эта работа, эти люди… Мне нужно было перезагрузиться.
— С Марком, — я не спрашиваю, а констатирую. — Перезагружалась с ним.
Её глаза темнеют. Она выпрямляется, маска «хорошей жены» слетает.
— Да, с Марком! — резко бросает она. — И знаешь что? Он не нудит, не сидит вечерами с этими своими чертежами, не смотрит на меня, как на обузу. Он живёт, Вадим! А ты… ты просто существуешь.
Я молчу. Её слова — как пощёчина, но я не вздрагиваю. Уже привык. Она ждёт, что я начну спорить, кричать, как раньше. Но я просто смотрю на неё. Спокойно, почти равнодушно.
— И что дальше? — спрашиваю я. — Ты хочешь квартиру? Забирай. Мне она не нужна. Я сниму что-нибудь. Или уеду.
Она моргает, явно не ожидая этого. Её план рушится — я вижу это по тому, как она нервно теребит ремешок сумки.
— Ты не можешь просто так уйти, — говорит она, но уже не так уверенно. — Это наша квартира. Мы вместе её брали.
— Вместе? — я усмехаюсь. — Я вносил первый взнос. Я платил ипотеку, пока ты покупала свои платья и летала на «перезагрузки». Но мне плевать, Инесса. Бери её. Я не хочу делить с тобой даже стены.
— Ты изменился, — тихо говорит она, почти шёпотом.
— А ты нет, — отвечаю я. — И в этом вся беда.
Она встаёт, хватает сумку. Её движения резкие, как будто она пытается вернуть контроль. У двери оборачивается.
— Ты пожалеешь, Вадим, — говорит она. — Ты без меня никто.
Я улыбаюсь. Не горько, не зло. Просто улыбаюсь.
— Я уже кто-то, Инесса. А ты этого не заметила.
Дверь хлопает. Я сижу в тишине. Кофе остыл, но я всё равно делаю глоток. Потом беру блокнот, дописываю в список дел: «Найти новую квартиру». И ещё одну строку: «Жить».
Прошёл год.
Я сижу в маленькой кофейне на Васильевском острове, за окном — Финский залив, серый, но спокойный. На столе — чашка эспрессо и ноутбук. Я теперь фрилансер, проектирую системы для небольших заводов. Работа не пыльная, деньги приличные, и главное — я сам себе хозяин. Квартиру снял в старом доме с высокими потолками. Там пахнет деревом и свободой. Инесса получила нашу старую квартиру. Я не спорил. Не хотел.
Развод завершился быстро. Она пыталась затянуть, цеплялась за какие-то мелочи — посуду, телевизор, даже за тот дурацкий ковёр в гостиной. Но я всё подписал и ушёл. Последний раз мы виделись в суде. Она была с новым маникюром и с той же холодной улыбкой. Марк, говорят, бросил её через пару месяцев после Турции. Паша рассказывал, что видел её в баре — пьяную, с каким-то новым «консультантом». Я не злорадствую. Мне просто всё равно.
Паша теперь мой сосед. Мы с ним съездили в Выборг, потом в Карелию, а летом рванули на Алтай. Там, на краю обрыва, глядя на горы, я впервые почувствовал, что дышу. Не просто живу, а дышу. Он, кстати, сейчас женат. Его Лена — маленькая, с ямочками на щеках, готовит борщ, от которого невозможно оторваться. Они зовут меня на выходные, и я еду. Не из вежливости. Мне с ними хорошо.
Телефон пиликает — сообщение от заказчика: «Вадим, чертежи огонь, давай ещё один проект?» Я улыбаюсь, отвечаю: «Договорились».
Потом открываю соцсети. Инесса больше не в моих подписках, но я знаю, что она постит всё те же сториз: коктейли, платья, чужие яхты. Её жизнь — как глянцевый журнал, красивый, но пустой. Моя — как этот залив за окном. Не всегда яркая, но настоящая.
В кофейню заходит девушка. Случайно задевает мой стол, чашка звякает. Она извиняется, смеётся — звонко, как колокольчик. На миг я вижу Инессу десятилетней давности, ту, что пролила мне на рубашку латте. Но это не она. Эта девушка — другая. С зелёными глазами и веснушками. Она садится за соседний стол, открывает книгу. Я ловлю себя на том, что улыбаюсь.
— Хорошая книга? — спрашиваю, сам не знаю зачем.
Она поднимает взгляд, чуть удивлённо, но отвечает:
— Пока не знаю. Только начала. А вы что читаете?
Я киваю на ноутбук.
— Схемы. Не так романтично, но мне нравится.
Она смеётся снова, и я понимаю, что хочу услышать этот смех ещё раз.
Вечером я иду домой пешком. Петербург дышит сыростью, фонари отражаются в лужах. Я достаю телефон, открываю свой список дел. Он уже длинный: проекты, поездки, книги, которые хочу прочитать. Дописываю ещё одну строку: «Позвонить той девушке из кофейни». Она оставила свой номер, когда уходила. Сказала: «Если будет скучно, звони».
Мне не скучно. Но я позвоню. Потому что жизнь — это не только залив, работа и горы. Это ещё и смех. И веснушки. И новые начала.
Я поднимаю воротник куртки, шагаю дальше. Небо ясное, звёзды пробиваются сквозь городскую дымку. И я знаю: всё будет хорошо. Не «навсегда», как было выгравировано на той ручке. Просто хорошо. И этого достаточно.