Зимний вечер был особенно промозглым. Я стояла у окна и наблюдала за пушистыми снежинками. Чашка с облепиховым чаем согревала мои руки, а на сердце все равно была тревога. Звонок телефона разрезал тишину квартиры.
— Оксана, это я, — голос мамы звучал устало и как-то безжизненно.
— Мам, что случилось? — тревога накрыла меня с головой.
— Ничего, доченька, просто хотела голос твой услышать.
Я знала эту интонацию. Мама никогда не жаловалась, но я чувствовала — что-то не так. Последние полгода она стала реже звонить, отговаривалась занятостью, когда я приглашала её в гости. А ведь раньше мы виделись минимум раз в неделю.
— Я завтра приеду, — решительно сказала я. — Никаких возражений.
— Не стоит беспокоиться, у тебя же работа...
— Мама, я приеду. И точка.
Дверь открылась не сразу. Когда я увидела маму, сердце сжалось. Зоя Николаевна, всегда такая подтянутая, аккуратная, сейчас выглядела измождённой. Старый кардиган висел на исхудавших плечах, седые волосы, обычно собранные в элегантный пучок, были небрежно заколоты.
— Мамуля, дорогая, что с тобой? — я обняла её, чувствуя, как она напряглась от моего прикосновения.
— Всё хорошо, просто немного приболела.
Квартира, в которой я выросла, казалась какой-то пустой, неухоженной. На журнальном столике стояла пустая чашка и лежала раскрытая книга — единственные признаки жизни.
— Пойдём на кухню, я чаю заварю, — мама засуетилась, но я мягко взяла её за руку.
— Сначала рассказывай, что происходит.
Она отвела глаза:
— Ничего особенного. Возраст берёт своё.
— Мам, я же вижу. Ты похудела, выглядишь усталой. Что-то случилось?
Я открыла холодильник и застыла. Пусто. Пакет молока, кусок сыра, половина батона хлеба.
— Что происходит? Где продукты? — я повернулась к маме. — Ты что, не ешь совсем?
— Оксаночка, не волнуйся так. Я просто... экономлю немного.
— Экономишь? — холодок пробежал по спине. — У тебя проблемы с деньгами?
Мама опустилась на стул, плечи её поникли.
— Максим с Лерой... Им сейчас непросто. Они так и не нашли нормальную работу. А я... что я могу сделать? Он же сын мой.
Я медленно опустилась напротив. Максим — мой младший брат, вечный маменькин сынок. В свои тридцать два он продолжал "искать себя", меняя одну временную подработку на другую. Два года назад он женился на Лере, такой же инфантильной мечтательнице.
— Что значит «им непросто»? Сколько ты им даёшь?
— Они заходят иногда... просят помочь. То на квартплату не хватает, то на какую-то новую кровать собирали...
— Кровать? — я почувствовала, как внутри всё закипает. — Мама, ты сидишь с пустым холодильником, а они на новую кровать собирают?
— Ты не понимаешь, — мама вдруг начала оправдываться. — Им нужно обустраивать свою жизнь. Они молодые.
— Молодые? Максиму тридцать два! Время давно пришло самому обеспечивать и себя, и жену!
Я вытащила кошелёк, быстро пересчитала наличные.
— Поехали в магазин. Сейчас же.
— Не надо, Оксана, — мама попыталась меня остановить. — У меня пенсия через три дня.
— И что ты будешь есть эти три дня? Воздух?
В этот момент входная дверь хлопнула. Раздались голоса, смех.
— Мам, ты дома? — голос Максима, беззаботный, весёлый.
В кухню вошли они — Максим в новой кожаной куртке и Лера с фирменным пакетом модного магазина.
— О, Оксана! — Лера натянуто улыбнулась. — Какая встреча.
— Да, какая встреча, — я скрестила руки на груди. — Как поживаете? Вижу, неплохо.
Максим напрягся, почувствовав мой тон.
— Мам, — он повернулся к маме, игнорируя меня, — мы тут подумали про тот комод, который ты обещала...
— Какой ещё комод? — перебила я.
— Не твоё дело, — огрызнулся брат. — Мы с мамой разговариваем.
— Максим, — мама вдруг засуетилась, — я пока не могу. Может, в следующем месяце...
— Как это не можешь? — Лера сделала шаг вперёд. — Зоя Николаевна, вы же обещали! Мы уже выбрали, он со скидкой сейчас.
Я смотрела на эту сцену, чувствуя, как внутри поднимается волна ярости.
— А ну-ка стоп! — я поднялась со стула. — Вы что, серьёзно? Мама сидит без еды, а вы про комод?
— Что значит без еды? — Максим нахмурился, но в глазах мелькнуло что-то похожее на чувство вины.
— То и значит! — я распахнула дверцу холодильника. — Вот, полюбуйся! А вы в новых шмотках расхаживаете и ещё за комодом пришли!
— Оксана, перестань, — мама попыталась меня успокоить. — Не надо скандалить.
— Нет, надо! — я захлопнула холодильник. — Это переходит все границы. Вы два здоровых лба, почему вы не работаете? Почему вы тянете деньги из пенсионерки?
— Мы ищем работу, — процедила Лера. — Просто не всё так просто, как тебе кажется.
— Два года ищете? — я рассмеялась. — Смешно! Я за неделю нашла подработку, когда потеряла основную. А вы всё ищете!
— Ты всегда была выскочкой, — Максим сжал кулаки. — Вечно лезешь, куда не просят.
— Да, лезу! Потому что это моя мать! И я не позволю вам её обирать!
Мама вдруг расплакалась. Тихо, беззвучно. Просто слёзы потекли по щекам.
— Перестаньте, пожалуйста — прошептала она.
Я выпрямилась, пытаясь успокоиться.
— Максим, сколько ты взял у мамы за последний месяц?
Он отвёл глаза:
— Не помню точно. Немного.
— Немного? — я повернулась к маме. — Сколько, мам?
— Оксаночка, это неважно...
— Сколько?
— Почти всю пенсию, — еле слышно ответила она. — Но им правда нужно было...
— Всё, — я встала между мамой и этой парочкой. — С сегодняшнего дня ты больше не будешь их содержать. Хватит. Закончился этот банкет.
— Ты не имеешь права указывать, — Лера сделала шаг вперёд. — Зоя Николаевна сама решает, кому и сколько давать.
— Имею! — я почти кричала. — Потому что в отличие от вас, я забочусь о ней, а не использую!
— Максим, ты слышишь, что она несёт? — Лера повернулась к мужу. — Скажи ей что-нибудь!
Максим смотрел в пол, не поднимая глаз.
— Мам, ну что у тебя совсем нет денег на еду? — тихо спросил он.
Мама спокойно стояла и молчала. А её глаза продолжали слезиться.
— Почему ты не сказала? — в его голосе появились нотки растерянности.
— А зачем ей говорить? — я не могла остановиться. — Вам же плевать! Главное, что комод со скидкой!
— Хватит! Хватит кричать друг на друга! — вдруг громко сказала мама, и мы все замолчали, потрясённые. Зоя Николаевна никогда не повышала голос.
Она медленно поднялась, выпрямила спину, и сказала:
— Максим, Лера, — голос её звучал тихо, но твёрдо. — Оксана права. Я больше не могу вам помогать. Мне... мне самой тяжело.
— Мама, — Максим сделал шаг к ней, — прости. Я не знал, что всё так...
— Знал, — отрезала я. — Просто не хотел замечать.
— Оксана, — мама положила руку мне на плечо, — дай нам поговорить.
Я неохотно вышла из кухни, но дверь оставила приоткрытой. Голос мамы, обычно мягкий, звучал непривычно твёрдо:
— Максим, я люблю тебя. Но Оксана права. Вы с Лерой взрослые люди. Я помогала вам, чем могла, но сейчас не могу больше.
— Мам, мы найдём работу, — голос брата звучал подавленно. — Обещаю.
— Вы обещаете это уже два года.
— Но, Зоя Николаевна, — вмешалась Лера, — как же мы...
— Вы справитесь, — в голосе мамы появились злые нотки. — Должны справиться. Потому что я больше не дам ни копейки.
Хлопнула входная дверь. Я вернулась на кухню. Мама сидела за столом, прямая, с сухими глазами.
— Ушли? — спросила я.
Она кивнула:
— Лера хлопнула дверью. Максим... кажется, ему действительно стыдно.
— И правильно, — я села рядом, взяла её руки в свои. — Мам, почему ты мне не сказала? Я бы помогла.
— Не хотела тебя беспокоить. У тебя своя жизнь, свои проблемы.
— Мама, — я крепко сжала её руки, — ты никогда не будешь "беспокойством". Никогда, слышишь? Ты — моя семья. И я всегда буду рядом.
Её глаза наполнились слезами:
— Знаешь, я так боялась их обидеть. Максим всегда был таким чувствительным. Я думала, если откажу, он перестанет приходить.
— Он придёт, — я улыбнулась. — Если он хоть немного повзрослел сегодня, то придёт. А если нет — значит, такова цена правды.
Прошло три недели.
Я переехала к маме, несмотря на её протесты. Мы вместе ходили в магазин, готовили, смотрели старые фильмы. И в маминых глазах стала появляться радость.
В субботу в дверь позвонили. На пороге стоял Максим, один, с большой сумкой продуктов.
— Можно? — спросил он, не поднимая глаз.
Мама молча отступила, пропуская его внутрь.
— Я устроился на работу, — он прошёл на кухню, начал выкладывать продукты. — В автосервис. Не по специальности, конечно, но...
— Это хорошо, — сказала мама, и в её голосе я услышала надежду.
— Лера тоже работает, — он говорил быстро, словно боялся, что его перебьют. — В кофейне. Временно.
Я молчала, наблюдая за этой сценой. Что-то изменилось в моём брате — плечи расправились, взгляд стал тверже.
— Мам, — он наконец посмотрел ей в глаза, — прости меня. Я был эгоистом. Я... я не должен был так поступать.
Мама подошла к нему, обняла:
— Главное, что ты понял.
Он повернулся ко мне:
— И ты прости, сестрёнка. Ты была права. Во всём права.
Я кивнула:
— Проехали. Главное, что сейчас всё меняется.
Максим улыбнулся неловко:
— Да, меняется. И знаешь, это... даже приятно. Чувствовать себя... нужным, что ли.
Я смотрела, как мама суетится у плиты, как Максим помогает ей, неумело нарезая овощи. Семья...
Я не знала, надолго ли хватит Максима и Леры. Не знала, не вернутся ли они к прежним привычкам. Но одно я знала точно — мама больше не будет одна. И больше никто не будет пользоваться её добротой и бесконечной материнской любовью. Потому что теперь я рядом. И я не позволю.
***
Прошло полгода с того воскресного утра, когда Максим появился на пороге с сумкой продуктов. За это время многое изменилось. Я не оставила маму и работала удаленно, прямо из дома.
Максим держал слово. Каждую неделю он приезжал — иногда с Лерой, иногда один. Привозил продукты и помогал с работой по дому. Что-то в нём действительно изменилось.
— Знаешь, работа в автосервисе оказалась не такой уж плохой, — рассказывал он маме, помогая ей разбирать старые вещи на балконе. — Руководитель говорит, у меня талант к механике. Предложил пройти курсы повышения квалификации.
— А как Лера? — спросила мама, складывая старые журналы в стопку.
— Лера... — он замялся, — сложно. Она до сих пор обижена на Оксану. Говорит, это всё из-за неё...
Я вошла на балкон с подносом, на котором стояли чашки с чаем:
— Из-за меня что?
Максим повернулся, встретившись со мной взглядом:
— Что нам пришлось в реальность вернуться, — он усмехнулся, но без прежней злости. — Слушай, я понимаю, что ты была права. Но Лере сложнее признать это.
— Ей и не нужно ничего признавать, — я поставила поднос на маленький столик. — Главное, что вы перестали использовать маму как банкомат.
— Оксана, — мама вмешалась примирительным тоном, — давай без колкостей.
— Нет, пусть говорит, — Максим выпрямился. — Она имеет право. Я был... не знаю даже как сказать...
— Паразитом, — подсказала я.
— Оксана! — возмутилась мама.
— Да, именно им! Паразитом, живущим за чужой счет! — неожиданно согласился Максим.
Я молча смотрела на брата, впервые видя перед собой не того избалованного маменькиного сынка, а взрослого мужчину, способного признать свои ошибки.
— И что теперь? — спросила я.
— Теперь... живём дальше, — он пожал плечами. — Работаем. Платим по счетам. Как все нормальные люди.
В конце осени случилось неожиданное. Лера позвонила мне — впервые за всё это время.
— Оксана, хочу с тобой поговорить, —взволнованно сказала Лера.
Мы встретились в небольшом кафе недалеко от рощи. На Лере была простая одежда. Без яркого макияжа она казалась моложе и как-то беззащитнее.
— Спасибо, что пришла, — она нервно помешивала кофе. — Я знаю, мы не лучшие подруги.
— Мягко сказано, — я даже не пыталась скрыть иронию.
— Оксана, я хочу извиниться перед тобой и Зоей Николаевной… мы ужасно с ней поступали! — она глубоко вздохнула.
— Почему сейчас? — спросила я, всё ещё не доверяя её внезапному прозрению.
— Потому что... — она замялась. — Потому что я беременна.
Я замерла с чашкой у рта:
— Что?
— Пятый месяц, — Лера слабо улыбнулась. — Девочка.
— Максим рад?
— Конечно. Он... изменился, Оксана. После того разговора с вами. Стал серьёзнее. И когда узнал о ребёнке, сказал, что хочет быть настоящим отцом, а не таким, каким сам был сыном.
Я медленно поставила чашку на блюдце.
— И что теперь?
— Мы справимся сами, — твёрдо сказала Лера. — Никаких просьб о деньгах, никаких «одолжи до зарплаты». Это наш ребёнок, и наша ответственность.
— Почему ты рассказываешь это мне, а не маме?
— Потому что хочу, чтобы ты знала — мы не вернёмся к прежнему. И... — она замялась. — Я хочу, чтобы моя дочь росла в нормальной семье. Чтобы у неё были бабушка и тётя. Настоящая семья.
Когда мы с Лерой вместе пришли к маме и сообщили новость, Зоя Николаевна расплакалась. Она обнимала Леру, что-то шептала, гладила её по волосам.
А я стояла рядом и думала о том, как странно всё повернулось. Шесть месяцев назад в этой самой кухне я была готова выставить брата и его жену за дверь, и вот теперь мы сидим вместе, обсуждаем имена для будущей племянницы.
— Софья, — говорила мама, — прекрасное имя. Или Анна.
— Нам нравится Екатерина, — улыбалась Лера. — Но мы ещё думаем.
Я вышла на балкон, чтобы проветриться. Через минуту скрипнула дверь — Максим.
— Не помешаю? — спросил он, протягивая мне чашку чая.
— Нет, — я подвинулась, освобождая место.
Мы молча стояли, глядя на город, мерцающий вечерними огнями.
— Знаешь, что самое сложное? — вдруг спросил Максим.
— Что?
— Признать, что ты был неправ. По-настоящему признать, а не просто извиниться из вежливости.
Я кивнула, не перебивая.
— Когда ты тогда кричала на нас, я ненавидел тебя, — продолжил он. — Думал — какое право она имеет нас судить? А потом увидел мамин пустой холодильник... И всё встало на свои места.
— Максим...
— Нет, дай договорить, — он повернулся ко мне. — Спасибо тебе. За то, что не молчала. За то, что встряхнула нас. Иногда люди не видят, что творят, пока кто-то не ткнёт их носом.
Я неловко пожала плечами:
— Я защищала маму, а не воспитывала вас.
— Знаю. Но всё равно — спасибо.
***
Екатерина родилась весной — маленькая, крикливая, с копной тёмных волос, как у Максима. Мама расцвела, превратившись в счастливую бабушку. Она вязала крошечные пинетки, шапочки, читала современные книги по воспитанию детей, спорила с Лерой о методах кормления.
А я... я наблюдала за этим преображением с тихой радостью. Семья, которая едва не распалась из-за эгоизма и страха сказать «нет», снова становилась семьёй — только теперь другой, более честной.
Однажды, когда Максим с Лерой уехали за покупками, оставив Катю с нами, мама вдруг сказала:
— Знаешь, что я поняла за этот год?
— Что? — я оторвалась от колыбельки, где посапывала племянница.
— Что иногда любить — значит уметь отказывать.
Я подошла к маме, обняла её за плечи:
— А ещё иногда нужна буря, чтобы все встало на свои места.
— Да, — она улыбнулась, глядя на спящую внучку. — И смелость эту бурю начать.
В дверь позвонили — вернулись Максим и Лера. Я слышала, как они о чём-то оживлённо говорят в прихожей, как Лера смеётся, как Максим что-то доказывает. Обычные звуки обычной семьи, которая прошла через кризис и стала сильнее.
Я подошла к окну. Вечерело. Редкие снежинки кружились в свете фонаря, напоминая о том зимнем вечере, с которого всё началось. Но теперь это были другие снежинки, другая зима и, пожалуй, другие мы. Потому что иногда, чтобы собрать семью заново, нужно набраться смелости и разрушить привычный, но губительный порядок вещей.
Мама подошла и встала рядом:
— О чём задумалась?
— О нас, — я улыбнулась. — О том, как удивительно всё сложилось.
— Благодаря тебе, — она сжала мою руку.
— Нет, — я покачала головой. — Благодаря всем нам. Благодаря тому, что мы смогли услышать друг друга.
За спиной раздался детский плач — проснулась Катя. И мы вместе пошли к ней, оставив за окном кружащиеся снежинки и тени прошлого.