Я стоял у окна, глядя на ключи от квартиры, которые Карина небрежно бросила рядом с пачкой сигарет. Металл поблескивал под тусклой лампой, будто насмехался.
Пятнадцать лет вместе, а теперь вот — ключи, как точка в конце предложения. Она даже не посмотрела на меня, когда вошла. Просто скинула пальто, щелкнула зажигалкой и затянулась, выпуская дым в сторону окна.
— Вадим, я подала на развод, — сказала она, будто заказ в кафе озвучила. — И квартиру будем делить.
Я замер. В груди будто кто-то выдернул провод. Хотелось схватить её за плечи, встряхнуть, спросить: «Ты что, Карин, совсем?» Но вместо этого я только пробормотал:
— Это… из-за него?
Она усмехнулась, стряхивая пепел в старую кружку.
— Не делай драму. Просто всё, конец. Я выросла из этой жизни.
Выросла. Слово резануло, как нож по сухому хлебу. Я смотрел на неё — на новую Карину, с её дорогущими туфлями, с укладкой, которая стоила, наверное, мою зарплату за неделю. Начальница.
Ещё полгода назад она была просто старшим менеджером в своей конторе, а теперь — директор филиала, с личным водителем и кожаным креслом. И с ним. С этим типом, которого я даже не видел, но чуял его запах на её одежде.
***
Мы с Кариной поженились в двадцать два. Молодые, глупые, с кучей планов. Она тогда работала в call-центре, я — на складе, тягал коробки. Жили в однушке, которую дядя Вова, её родственник, сдал нам за копейки. Смеялись, что у нас всё впереди. Я любил её смех — звонкий, как колокольчик на ветру. А ещё её привычку засыпать, уткнувшись носом мне в плечо. Каждую ночь, пятнадцать лет. Даже когда ссорились.
Но последние пару лет всё пошло наперекосяк.
Она начала задерживаться на работе, потом — корпоративы, тренинги, поездки. Я не возражал. Думал, пусть растёт, ей же нравится. А потом она купила машину. Чёрный кроссовер, блестящий, как её новые амбиции. Я ещё шутил: «Карин, ты теперь как из кино, осталось только охрану нанять». Она улыбнулась тогда, но как-то холодно, будто я чужой.
Я не сразу понял, что она отдаляется. Думал, усталость, стресс. Пытался говорить, но она отмахивалась: «Вадим, не начинай». А потом я случайно увидел сообщение в её телефоне. Какой-то Артём. «Жду тебя в пятницу, малыш». Сердце тогда ухнуло, как в шахту. Но я смолчал. Думал, разберёмся. Не разобрались.
— Ты серьёзно, Карин? — я всё-таки не выдержал, шагнул к ней. — Из-за какого-то левого мужика?
Она затушила сигарету, медленно, будто наслаждаясь моментом.
— Не в Артёме дело. Я просто хочу жить по-другому. А ты… ты застрял, Вадим. Всё тот же склад, те же шуточки, тот же диван. Я не могу так больше.
Её слова били, как камни. Я застрял? А кто пахал, чтобы она могла учиться на своих курсах? Кто молчал, когда она тратила наши деньги на шмотки? Я смотрел на неё и не узнавал. Где та Карина, которая пекла блины по субботам и танцевала под радио в нашей тесной кухне?
— А квартира? — голос у меня сел. — Это же… наше.
— Наше? — она прищурилась. — Я вложила в ремонт больше, чем ты за пять лет заработал. Не начинай, Вадим. Поделим по-честному.
По-честному. Я чуть не расхохотался. Это она теперь про честность?
Вечером я позвонил Никите. Мы с ним дружили ещё со школы, он всегда был тем, кто мог выслушать и не лезть с советами. Встретились в баре, в том самом, где раньше пили пиво после работы. Никита, лысеющий, но всё ещё с мальчишеской ухмылкой, заказал нам по кружке.
— Ну, рассказывай, — сказал он, отхлебнув.
Я вывалил всё. Про Карину, про её машину, про любовника, про развод. Никита слушал, крутя в руках зажигалку.
— Бери адвоката, Вадик, — наконец сказал он. — Она тебя по стенке размажет. У неё теперь бабки, связи. А ты… ты как был, так и есть.
— Я думал, мы семья, — пробормотал я. — А она…
— Семья? — Никита фыркнул. — Семья — это когда оба тянут. А она уже на другой орбите, брат. Забудь.
Я смотрел в мутное пиво и думал: а ведь он прав. Карина улетела, а я остался на земле, с пустыми руками и этими чёртовыми ключами в голове.
Дядя Вова пришёл на следующий день. Седой, с вечной сигаретой в зубах, он был из тех, кто всегда знает, что делать. Когда-то он помог нам с квартирой, теперь сидел на нашем диване и смотрел на меня, как на больного щенка.
— Вадим, не трынди, — сказал он, когда я начал жаловаться. — Каринка всегда была с характером. Ты просто не заметил, как она тебя переросла.
— Переросла? — я аж задохнулся. — Это что, я теперь мусор?
— Не мусор, — дядя Вова затянулся, прищурившись. — Но ты её не держал. Она хотела звёзды, а ты ей — склад. Вот и всё.
Я молчал. Внутри всё кипело, но спорить с дядей Вовой было бесполезно. Он видел людей насквозь. И, чёрт возьми, он был прав. Я не замечал, как Карина менялась. Не видел, как её глаза загорались, когда она говорила о работе. Не слушал, когда она намекала, что хочет большего.
— А квартира? — спросил я.
— Квартира… — он махнул рукой. — Дели, не дели — тебе не это важно. Ты себя найди, Вадим. А то так и будешь ныть до старости.
Ночью я не спал. Лежал на диване, смотрел в потолок. Карина уехала к подруге — или к своему Артёму, кто её знает. В квартире пахло её духами, и этот запах сводил с ума.
Я вспоминал, как мы любили друг друга. Как она сидела на мне, её волосы падали мне на лицо, а я держал её за талию, чувствуя каждый её вздох. Как она шептала моё имя, и в эти моменты казалось, что мы — одно целое. Где это всё теперь? Растворилось, как дым её сигарет.
Я встал, подошёл к окну. Улица была пустой, только фонарь мигал, будто подмигивал. Внутри меня будто две половины дрались. Одна кричала: борись, держи её, это твоя жизнь! Другая шептала: отпусти, она уже не твоя.
***
На суде Карина была как из журнала. Костюм, каблуки, холодный взгляд. Она говорила чётко, уверенно, будто репетировала. Я сидел напротив, в старом пиджаке, и чувствовал себя лишним. Адвокат, которого посоветовал Никита, что-то бубнил про мои права, но я его почти не слушал. Смотрел на Карину и думал: как же ты красива, черт возьми. И как же ты далеко.
— Вадим, ты согласен? — адвокат толкнул меня в бок.
— А? — я очнулся.
— На раздел. Половину квартиры тебе, половину ей.
Я кивнул. Какая разница? Квартира — это просто стены. А Карина… она уже не моя.
Прошёл месяц.
Я снял комнату, начал работать на новом складе — поближе к центру, с чуть большей зарплатой. Никита звал в бар, но я отказывался. Хотелось тишины. Дядя Вова иногда звонил, подбадривал: «Держись, Вадик, ты ещё ого-го!» Я улыбался в трубку, но внутри было пусто.
Однажды вечером я шёл домой и увидел её машину. Чёрный кроссовер, припаркованный у кафе. Карина сидела внутри, смеялась, а рядом — он. Артём, наверное. Высокий, в дорогом пальто. Я остановился, смотрел на них, как на кино. Она была счастлива. И, чёрт возьми, я вдруг понял, что не хочу её ненавидеть.
Я развернулся и пошёл дальше. В кармане звякнули ключи — от новой комнаты, от новой жизни. Лёгкие, непривычные. И впервые за долгое время я почувствовал, что могу дышать.
Прошло полгода с того дня, как я подписал бумаги о разводе.
Жизнь потихоньку налаживалась, хотя слово «налаживалась» звучит слишком громко. Я снимал комнату в спальном районе, работал на новом складе, иногда пил пиво с Никитой. Дядя Вова звонил раз в пару недель, подбадривал: «Вадик, не кисни, ты ещё всем покажешь». Я кивал в трубку, но внутри всё ещё скребло. Не Карина, нет. Её образ потускнел, как старая фотография. Скребло что-то другое — ощущение, что я всё ещё не нашёл себя.
Однажды вечером я возвращался с работы. Октябрь, холод пробирал до костей, фонари отражались в лужах, будто звёзды утонули. Я завернул к подъезду, и тут её увидел.
Карина стояла у моего дома, прислонившись к стене. Без пальто, в тонкой куртке, с растрёпанной причёской. Сигарета в руке дрожала, дым смешивался с паром от дыхания. Я замер. Она выглядела… не как Карина. Не та, что была в суде, с холодным взглядом и каблуками. Эта была другая — уставшая, будто жизнь её выжала и выбросила.
— Вадим, — сказала она, заметив меня. Голос хриплый, будто после долгого молчания. — Поговорить надо.
Я смотрел на неё, и в голове крутилось: «Зачем ты здесь?» Но вместо этого только буркнул:
— Холодно. Пошли наверх.
В комнате было тесно, пахло кофе и сыростью. Я включил чайник, бросил куртку на стул. Карина села на краешек дивана, теребя ремешок сумки. Сумка, кстати, была не её обычная — не кожаная, не брендовая, а какая-то дешёвая, потёртая. Она молчала, я тоже. Чайник зашумел, и этот звук был единственным, что нарушало тишину.
— Что случилось? — наконец спросил я, ставя перед ней кружку.
Она подняла глаза. В них не было той уверенности, что раньше. Только пустота.
— Всё развалилось, Вадим, — сказала она тихо. — Работу потеряла. Машину разбила. Артём… он свалил.
Я прислонился к стене, скрестив руки. Внутри что-то шевельнулось — не жалость, нет. Скорее удивление. Карина, которая полгода назад смотрела на меня, как на пыль под ногами, теперь сидела тут, в моей конуре, и говорила, что её мир рухнул.
— Как так? — спросил я, хотя, честно, не особо хотел знать.
Она закусила губу, будто решала, говорить или нет. Потом выдохнула:
— На работе… косяк вышел. Большой. Клиент слил контракт, я виновата. Меня выперли без выходного. А машина… пьяная была, в столб въехала. Страховка не покрыла. Артём сказал, что ему не нужны проблемы, и… ну, вот.
Она замолчала, глядя в кружку. Я молчал тоже. В голове крутились её слова из прошлого: «Ты застрял, Вадим».
А теперь кто застрял? Она? Жизнь? Я смотрел на неё — на её сгорбленные плечи, на тёмные круги под глазами — и думал: это не моя Карина. Это кто-то другой.
— И чего ты хочешь? — спросил я, стараясь, чтобы голос звучал ровно.
— Вадим, я ошиблась, — сказала она, почти шёпотом. — Я хочу вернуться. К тебе. К нам.
Слова повисли в воздухе, как дым. Я почувствовал, как внутри всё сжалось, а потом… отпустило. Будто кто-то разжал кулак. Я ждал этого момента? Может, когда-то. Но не теперь.
— Вернуться? — я усмехнулся, сам не ожидая, что смех выйдет таким горьким. — Карин, ты шутишь?
Она вскинулась, будто я её ударил.
— Я серьёзно! Я всё поняла, Вадим. Я… я была дурой. Думала, что мне нужно больше, а теперь…
— А теперь что? — перебил я. — Теперь, когда тебя выперли и кинули, ты вспомнила про меня? Про «нас»? Ты ушла, Карин. Ты выбрала его, машину, свою «новую жизнь». А я остался. И знаешь что? Я справился. Без тебя.
— Вадим, пожалуйста, дай мне шанс, я хочу все вернуть — она встала, шагнула ко мне.
Я отступил. Её рука повисла в воздухе.
— Были, — сказал я. — Но это было. А теперь… теперь у меня своя жизнь. И ты в ней не нужна.
— Ты изменился, — сказала она тихо.
— А ты нет, — ответил я. — Ты всё та же Карина, которая думает, что может уйти, а потом вернуться, как ни в чём не бывало.
Я открыл дверь, давая понять, что разговор окончен. Она постояла секунду, потом медленно вышла. Я слышал, как её шаги затихают в коридоре. Закрыл дверь, прислонился к ней спиной. В груди было тяжело, но не от боли. От чего-то другого. Может, от свободы.
Позже я позвонил Никите. Рассказал всё. Он хмыкнул в трубку:
— Молодец, Вадик. Не дал себя втянуть. Она бы тебя опять по кругу пустила.
— Думаешь? — спросил я, глядя в окно. На улице шёл дождь, капли стучали по подоконнику.
— Знаю, — сказал он. — Ты теперь другой. И это к лучшему.
Я кивнул, хотя он меня не видел. Дядя Вова, когда узнал, только крякнул: «Правильно, Вадик. Живи для себя».
Ночью я лежал на диване, слушал дождь. Вспоминал Карину — не ту, что приходила сегодня, а ту, из прошлого. Как мы смеялись, как она танцевала на кухне, как её волосы пахли ванилью. Но эти воспоминания были как старый фильм — красивый, но неживой.
Я встал, подошёл к окну. Город спал, и я вдруг понял, что мне не страшно. Не страшно быть одному. Не страшно начинать заново.
Ключи от комнаты лежали на столе, поблёскивая в свете фонаря. Я улыбнулся. Жизнь продолжалась. Без неё.
Дождь закончился к утру. Я проснулся от тишины — той, что бывает после долгой непогоды, когда город будто затаил дыхание. Лежал, глядя в потолок, и думал о Карине. Не о той, что приходила вчера, с потухшими глазами и дешёвой сумкой. О той, что была когда-то. О нас. Но мысли не цепляли, скользили, как вода по стеклу. Будто я наконец-то отпустил.
Я встал, сварил кофе. Чёрный, без сахара — как любил раньше, до неё. Пока пил, смотрел на ключи на столе. Они уже не казались чужими. Не новыми, не старыми — просто моими. Я взял их, повертел в руках. Лёгкий металл, чуть тёплый от пальцев. И вдруг понял: это не просто ключи от комнаты. Это ключи от чего-то большего. От меня самого, что ли.
Днём позвонил Никита.
— Вадик, ты как? — голос у него был бодрый, но с ноткой беспокойства.
— Норм, — ответил я, и это не было враньём. — Живу.
— Слышал, Каринка совсем на дно пошла, — сказал он, понизив голос. — Говорят, в долги влезла, с какими-то мутными типами связалась.
Я хмыкнул. Не хотел знать, но всё равно спросил:
— И что?
— Да ничего. Пропала куда-то. Может, уехала. Тебе-то всё равно, да?
— Да, — сказал я. И правда было всё равно. Не злорадство, не жалость — просто пустота. Карина стала чужой, как прохожий на улице.
— Молодец, — Никита хохотнул. — Слушай, давай в выходные в бар? Пора тебе встряхнуться.
— Поглядим, — ответил я, но в голове уже прикидывал: а почему бы и нет?
Вечером зашёл дядя Вова. Принёс бутылку коньяка, сказал: «Греться будем». Сели на кухне, разлили по рюмкам. Он смотрел на меня, прищурившись, как всегда, когда хотел что-то важное сказать.
— Вадик, ты молодец, — начал он, крутя рюмку в руках. — Не сдался. Многие бы на твоём месте сопли жевали, а ты… идёшь вперед.
Я пожал плечами. Не чувствовал себя героем. Просто жил.
— А знаешь, что главное? — продолжал он. — Ты себя нашёл. Не сразу, не быстро, но нашёл. А Каринка… она так и будет бегать за блеском, пока не сгорит.
Я кивнул. Дядя Вова всегда говорил просто, но в точку. Мы выпили, и он вдруг добавил:
— Жениться ещё думаешь?
Я поперхнулся.
— Да ну, рано, — пробормотал я. — Пока для себя поживу.
Он засмеялся, хлопнул меня по плечу.
— Правильно, Вадик. Для себя — это главное.
Через пару недель я записался на курсы. Логистика, управление складом. Не бог весть что, но шаг вперёд. Хотелось не просто тягать коробки, а расти. Вечерами читал, учился. Иногда ловил себя на мысли, что улыбаюсь. Не потому, что всё идеально, а потому, что я наконец-то чувствовал: это моя жизнь. Не чья-то ещё.
Однажды, возвращаясь с работы, я остановился у того самого кафе, где когда-то видел Карину с её Артёмом. Теперь там было пусто, только официантка протирала столы. Я постоял, глядя на мигающую вывеску. Вспомнил, как тогда развернулся и ушёл. И понял, что это был мой первый шаг. Не от неё — к себе.
Ночью я сидел у окна, смотрел на город. Фонари горели ровно, без мигания. В руке — кружка с кофе, на столе — ключи. Я вдруг подумал: а ведь я счастлив. Не громко, не ярко, а так, по-тихому. Как этот город после дождя. И это было чертовски круто.
Я встал, выключил свет. Завтра будет новый день. Мой день.